Смерть Хаоса - Модезитт Лиланд Экстон (книга регистрации .TXT) 📗
Прежде чем последний охранник закончил осматривать стулья, на крыльце объявился Хенсил, чье обтянутое блестящим шелком голубой туники брюхо нависало над серебряной пряжкой едва сходившегося ремня.
– Добро пожаловать, мастер Леррис, – промолвил он с нарочито низким, не уважительным, а, скорее, насмешливым поклоном. – Всех тебе благ.
– И тебе того же, – кивнул я в ответ. – Вот, привез стулья.
– Надо же. Не ожидал, что ты так быстро управишься.
Его супруга, седеющая, столь же худая, сколь толст был он сам, женщина, молча стояла под портиком, кутаясь в толстую вязаную зеленую шаль.
– Уважающий себя мастер старается выполнить заказ в срок.
– Но, говорят, ты был ранен.
– Был, в ногу. Но стулья не делают ногами, так что рана не помешала мне работать.
– Ну что ж, давай взглянем, что ты там наработал…
Прикусив язык, я поставил фургон на тормоз, слез с козел и, откинув парусину, один за другим перенес стулья под навес.
Хенсил осматривал работу придирчиво, изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимым, однако при виде выложенного на спинке каждого стула вензеля «X» его глаза заблестели. Супруга торговца тоже осмотрела стулья, после чего воззрилась на Хенсила. Наконец после осмотра восьмого стула она подошла к мужу и, склонившись к нему, тихо заговорила. Я напряг слух, стараясь разобрать слова.
– …красивые… но рядом с ними наш стол – сущее убожество…
– Прикрой его скатертью, – буркнул он в ответ, продолжая изучать каждый стык.
Правда, совпадение волокон Хенсил не проверял, и это меня порадовало: подогнать в месте соединения волокно к волокну – едва ли не самое трудное, что может быть в работе по дереву.
– Ну что ж, – пробормотал он наконец, – вроде бы изъянов не видно.
Торгаш пытался выглядеть равнодушным, но по масляным, как у сытого кота, глазенкам было понятно, что он доволен. Прекрасно зная, что стулья у меня вышли на славу, я ответил ему таким же нарочито низким поклоном, каким он приветствовал меня при встрече.
– Мы, как помнится, сговаривались на пятнадцати золотых, – бодрым тоном промолвил торговец.
– Так и есть. И для тебя это весьма удачная сделка, – с улыбкой ответил я.
– …обнаглел столяришка… – пробормотал один из охранников.
– …заткнись, дубина… – шикнул на него другой. – Разве не знаешь, что этот малый – черный колдун?
Стражник сглотнул.
– Подожди минуточку, мастер Леррис, – промолвил Хенсил и направился в дом.
Его супруга перевела взгляд со стульев на меня, улыбнулась и, ничего не сказав, покосилась на охранников. Эти парни мне не нравились. Вдвоем с Тамрой мы, надо думать, отметелили бы посохами всю дюжину, но я был один, да и нога еще не пришла в норму.
– Твои деньги, – промолвил Хенсил, вернувшийся с тугим кожаным кошелем.
Приняв кошель, я ощутил его содержимое: шестнадцать золотых монет.
– Большое спасибо, мастер Хенсил.
– Ты даже не пересчитал деньги.
– В этом нет нужды. Особое спасибо за золотой сверх уговора.
Один из стражников снова сглотнул.
Хенсил рассмеялся.
– С тобой приятно иметь дело, мастер Леррис. Эй, ребята, а ну выкатите ему в подарок бочонок черных оливок. Да самых лучших, пусть знает, что товар у нас высшей пробы, как и его изделия.
Оказывается, купец умел быть учтивым. Я улыбнулся и крепко пожал протянутую им руку. Улыбнулась и его весьма сдержанная супруга.
Бочонок оказался размером чуть ли не с бочку из-под муки, и сам, надо думать, стоил пару золотых.
Прежде чем я и бочонок выехали со двора, Хенсил, его супруга и стулья исчезли за стеклянными дверьми.
Уже на дороге я все же проверил содержимое кошелька и убедился, что не ошибся: там действительно было шестнадцать полновесных золотых. Мне подумалось, что бочонок с оливками может сбить с толку грабителей, вдруг я за ними и ездил. Но посох в любом случае следовало держать под рукой. Джахунт, старый пройдоха, конечно, оказался прав. Не успел я вернуться на Расорскую дорогу, как заморосил мелкий, похожий на ледяной туман дождь. Холодный воздух студил легкие, заныл лишь недавно заживший перелом.
Но, с другой стороны, ненастье распугало грабителей. Хотя не исключено, дело было не в дожде, а в моей неказистой внешности. Разбойники могли решить, что с такого замухрышки взять нечего. К тому времени, когда я подкатил к дому, куртка моя промокла насквозь.
Рисса, само собой, не удержалась от укоров.
– Ремеслом ты, мастер Леррис, владеешь, спору нет, неплохо, но разумением – сущее дитя. Поехал невесть куда в такой дождь, да с больной ногой. Коли будешь лечить ее этаким манером, она у тебя до седых волос не заживет.
– Когда я уезжал, дождя и в помине не было. Мы кормимся с моей работы, а пока заказ не доставлен заказчику, деньги за него не заплатят. Не знаю, как тебе, а мне голодным сидеть не хочется. Теперь нам это не грозит: Хенсил рассчитался за стулья и подарил мне бочонок с оливками. Сказал, это самые лучшие.
– Оливки у него неплохие, и нам они пригодятся. Но монеты нужнее.
– А еще он дал золотой сверх уговора.
На миг – только на миг – Рисса опешила. Золотой составлял восьмую часть ее годового жалованья, а я платил больше многих нанимателей.
– Отвел бы ты бедную лошадку в стойло, – пробормотала она, придя в себя. – А сам приходи на кухню. Сидр у меня теплый, а хлеб в печи вот-вот подойдет.
По моему разумению, она была довольна. Поев, я решил повременить с работой и написать-таки письмо родителям.
– Правильно, – одобрительно заметила Рисса, увидев, что я взялся за гусиное перо. – А то ты слишком много работаешь.
В каком-то смысле Рисса была права. К тому же поездка утомила меня, мускулы ныли, нога болела, а на кухне было тепло и уютно. Но в другом она ошибалась: написать письмо, за которое ты не решался взяться так долго, не столь уж легкое дело.
Пока я водил пером по бумаге, Рисса заложила в печь новую партию хлеба, и я, отламывая от краюхи, вдыхал чудесный аромат. При этом, сам не заметив как, умял целый каравай.
Мне пришлось вымучивать каждое слово, но в конце концов вроде бы удалось слепить нечто приемлемое. Поставив точку, я пробежал взглядом по строкам.
«…сожалею, что так долго не давал о себе знать… надеюсь, у вас все хорошо… некоторое время был учеником дядюшки Джастина… передайте дядюшке Сардиту, что его уроки не пропали даром: я занялся столярным ремеслом. Поработал подмастерьем в Фенарде… а нынче держу маленькую мастерскую в Кифриене… Сардит, небось, будет смеяться, но я подумываю о том, чтобы взять подмастерье…
…кое-что понимать в любви… Кристал, из Экстины… она командующая войсками самодержицы… живем вместе, когда она не в походе… обзавелся горным пони, по имени Гэрлок…
…довелось иметь дело с белыми магами… меня малость потрепали… пока выздоравливал, работал по дереву…
…по-прежнему не понимаю, почему гармонии непременно должна сопутствовать скука. Говорить юноше, что гармония важна, но не объяснять, почему она важна, не имеет смысла… невозможность объяснить, что представляет собой гармония, таит в себе немалую опасность, но Отшельничий настолько гармоничен, что там эта опасность отнюдь не кажется очевидной…»
У меня не было уверенности в том, что мои соображения насчет гармонии изложены безупречно, но идея представлялась верной. Никому – а уж в первую очередь людям молодым – не понравится получать на вопрос «почему» ответ «потому что так положено». И если для таких людей, как Джастин или мой отец, некоторые аспекты мироустройства представлялись очевидными, для большинства дело обстояло совсем иначе.
– Скоро обед, мастер Леррис.
Поняв намек, я сложил письмо, после чего пошел в мастерскую, запечатал его и сунул в ящик для бумаг. Кто бы мог подумать, что столяру не обойтись без целых ворохов счетов и договоров.
Завтра мне предстояло поехать в Кифриен, чтобы договориться о переправке письма на Отшельничий. Возможно, кто-нибудь из торговцев шерстью, вроде Клайды, не откажется выполнить мою просьбу.
