Белая змея - Ли Танит (лучшие книги txt) 📗
Ланнец рассказывал о себе без всякой горечи. Если там и была злость, то давно перешла в насмешку.
— Девушка с холмов прошла всю дорогу до столицы и в День приемов вручила принцу Ялену вопящего младенца, завернутого в передник. Он снизошел до нее. Он пожаловал ей таверну в городе, а меня забрал к себе. У него имелись законные наследники, кроме того, в Ланне считается, что чем ближе кровная связь, тем ценнее потомок. Для этого старик женился на своей сводной сестре. Отродье же прислуги не имело никакой ценности. И тем не менее он был честен со мной. Мне дали имя, какое часто дают в подобных случаях — «дар богов». Вот что значит имя Йеннеф. Добыча, за которой Ялен вряд ли гонялся.
Он рос в постоянном раздражении, уже не помня, когда оно началось. В тринадцать лет он сбежал из дому на заравийском корабле. Это стало началом его скитаний.
— В тот год он добыл семь шкур и Йеннефа. У меня даже нет отметины богини. Но я — тоже звено в цепи. Ты запомнил ее? От Амрека к Сафке, от Сафки к Ялену, от Ялена к Йеннефу, а от Йеннефа — к Регеру эм Ли-Дис, — и Йеннеф добавил: — Заведи сына. Пусть передается дальше. Такова обязанность жизни.
В приглушенном освещении «Цветка» его лицо разгладилось и сияло, движения стали уверенными, чистый голос звенел усмешкой молодой злости, и Йеннеф казался совсем молодым человеком.
— И имей в виду: есть догадка, что Амрек рожден не от семени Повелителя Гроз Редона. Якобы королева-сука Вал-Мала завела его от королевского советника, чтобы сохранить свое положение — говорят, что Редон не мог пропахать ее, ибо она так его застращала, что его семя стало водой. Может, это правда, а может, и нет. Эта злобная и безмозглая шлюха могла просчитаться или даже солгать назло — она ненавидела своего единственного сына…
О да, она ненавидела Амрека. Регер чувствовал удар ее ненависти, словно отравленную сталь под ребрами.
И Амрек поверил ей. Или же он не знал ничьей любви. Иногда такое случалось на арене — там попадались люди, так же стремившиеся к встрече со смертью.
Но Амрек ушел в прошлое. Слыша звуки рынка под окном — громкий привет от настоящего, — Регер вдруг почувствовал сильнейший напор времени, уносящего прочь все на свете. Аз’тира обещала, что он встретит своего отца в Мойхи. И вот они встретились, но какой в этом смысл? Регер был крестьянским мальчиком из Иски, потом стал Клинком Элисаара. Но эти жизни прошли, как и жизнь Амрека.
В это утро ему не надо было идти на тренировку в Академию. Пока солнце поднималось над восточными окраинами города, он не спеша прошелся до Мраморной улицы. Лавки с резьбой по камню на ее нижнем конце уже были открыты. Он видел дым, слышал удары долота, врубающегося в мрамор, и звон отлетающих осколков. Менее чем за два года Мойя стала хорошо знакома ему. Этот небольшой город мог бы уместиться внутри Саардсинмеи, как яйцо на блюде. Желтый янтарь рядом с рубинами запада.
Грохот прекратился. В саду запела птица. Он подумал о Чакоре и Элисси, проснувшихся на любовном ложе, и на миг вспомнил белые волосы женщины на своих губах, руках и груди.
Повернув голову, Регер окинул взглядом улицу. Меж домов прокралось солнце, освещая бронзовые скульптуры на площади перед главным залом Гильдии художников. Избранные работы тех, кто этой зимой был принят в гильдию и получил браслет на руку. Только пятеро — из многих десятков отвергнутых. Поначалу он, словно мальчишка, вместе с четырьмя остальными каждый день ходил любоваться, как солнце лежит на бронзе, словно отсвет славы.
Статуя, по древнему стандарту, размером с волка, возвышалась на постаменте высотой в пять локтей — колесница и упряжка, мчащаяся на полном скаку. Его предостерегали от этой темы. Вэйнек уверял, что невозможно найти столь дерзкую и бесстрашную модель. Но у Регера имелась его память.
Скульптурная группа была далека от совершенства. Даже отливка, когда остыла, не вполне оправдала надежды Регера. Однако этого оказалось достаточно для принятия в гильдию. И вполне достаточно, чтобы через три дня после того, как ее установили на площади, получить десять предложений о покупке, а спустя месяц — еще шестнадцать. «Пойми, — сказал ему тогда Вэйнек, — люди платят только победителям».
«Колесничего» обсуждали все, кто хоть немного интересовался искусством. Он весь был сплошной порыв, сплошное стремление. Неподвижный, он все-таки двигался. Взмывшие хиддраксы казались единым целым, как нахлынувшая волна. Колесница словно парила, лишенная веса. Колесничий с волосами, стянутыми на затылке — лишь одна непокорная прядь выбилась сбоку — склонился над бешено несущейся упряжкой. Поводья, как звездные нити, тянулись из его сжатых ладоней прямо к сердцам скакунов, колеса гнал ветер. Опираясь на постамент, композиция наполовину взмыла в воздух. Знатоки уверяли, что только бывший колесничий мог создать такую статую. Вэйнек не говорил: «Они хотят купить ее и дали тебе браслет из-за того, кем ты был прежде». Гильдия — не благотворительное заведение, и Вэйнек уже упоминал об этом.
А началось все с того, что Регер, уже три недели позируя для статуи Ральднора, однажды под вечер вдруг взял совок теплого воска и слепил из него фигурку.
Мур оставил шлифовку и пошел во двор проверить печь. Выдался дождливый вечер, горели лампы. Вэйнек вышел из своей комнаты и молча смотрел. Регер смял воск в комок и снова начал раскатывать его.
— Ты уже делал это раньше, — произнес Вэйнек.
— В детстве. В Иске хватало грязи, а сушило их солнце, — он не стал добавлять, что потом приходил его дядя и разбивал фигурки в куски. Вэйнек вернулся к себе.
Когда Мур перестал нуждаться в Регере, тот без труда нашел подобную работу в ближайших мастерских. Большинство из них были менее престижны и известны, чем мастерская Вэйнека, но Регер уже привык стоять почти обнаженным, пока зрители поедали его глазами. Только один раз он не выдержал. Однажды его пригласили в студию, где он обнаружил не учеников или художников, а небольшую группу здоровых полукровок без инструментов в руках. Несмотря на это, он все-таки разделся и спокойно стоял, пока одна из женщин не подошла и не провела рукой вдоль его ребер, к бедру. После этого он так же спокойно сошел с помоста, оделся и покинул студию.
Мур, видя, что Регер интересуется работой, поручал ему грубую полировку и заботу о литейной утвари. Отдыхая, скульптор учил Регера своему искусству, показывая то и это, и с радостью отметил, что молодой человек способен и быстро схватывает. Он заметил: стоит ему один раз показать что-то, Регер уже способен это повторить. Мур рассказал о занятиях Регера Вэйнеку. И как-то Регер, выйдя на возвышение, как на сцену, сказал без предисловий:
— Я не хочу платы. Возьмешь ли ты меня в подмастерья, мастер Вэйнек?
— Ты слишком стар для этого, — ответил Вэйнек. — Видел моих мальчиков? Им по десять-двенадцать лет.
Он помедлил, склонив голову. Вэйнек был своеобразным человеком — его язык мог хлестать не хуже кнута и ошеломить, как ведро ледяной воды, но при этом он спасал мух, угодивших в теплый воск. Он экономил лучины и масло для ламп, но зимой давал любому, кто попросит, обрезки сланца для топки.
— Ты начинаешь обучать их так рано, чтобы они успели нарастить мышцы, — сказал Регер, видя, что мастер ждет. — У меня они есть.
— Согласен, — усмехнулся Вэйнек. — По крайней мере, у тебя есть спина и плечи для работы.
— И даже при том, что я могу заплатить тебе, я останусь твоим должником.
Скривившись, Вэйнек показал на одну из рабочих скамей, не занятую учениками.
— Иди и сделай что-нибудь.
У него вышла довольно грубая поделка — борец, упавший на одно колено. Проволочный каркас держался не слишком хорошо, и когда Вэйнек ударил по фигурке, у той отвалилась рука.
— Ужасно, — сказал Вэйнек. — Но мы научим тебя делать лучше. Я уже говорил, что раньше ты умел это.
— В детстве.
— Ты просто забыл, — отозвался Вэйнек. — Мы, люди Равнин, верим, что человек проживает множество жизней, — он произнес это с насмешкой, словно вера была ветошью, которую он брезгливо держал двумя пальцами. — Я хочу сказать, что ты делал это в своей предыдущей жизни, мой прекрасный Лидиец из Иски. Итак, это всего лишь вопрос воспоминания. Но Мур поможет тебе вспомнить. Не сомневаюсь, что он каждый раз воплощается художником. Наверное, его душа воспринимает лишь такую форму.
