Дом Немилосердия (СИ) - Ив Анастейша (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
Мы дурачимся, гоняемся друг за другом по комнате и хохочем, как малолетки. Бейджик летает туда-сюда, то приземляясь, то снова взмывая под потолок. Мы смеемся, подкидываем его и пытаемся отобрать друг у друга, совершенно не беспокоясь, что в любую минуту может включиться свет и кто-нибудь с той стороны двери поинтересуется, чего мы так шумим. Наконец Касси, ловко проскользнув мне под руку, выхватывает ценную карточку у меня из ладони — но тут из прозрачного чехла выпадает сложенный надвое листок.
— Все, твоя взяла… — Я сажусь на край стола и вытираю лоб. — Эй, а это что еще такое?
Касси слишком занята своим бейджиком, поэтому я вскакиваю и поспешно подбираю листок. Услышав шелест бумаги, моя подруга мигом выпрямляется и молниеносно вырывает находку из моих рук:
— Не трожь! Отдай сюда, кому сказала!
— Да забирай, забирай, я что, против? — Я шутливо поднимаю руки вверх, слегка удивившись ее совсем не шуточной реакции. — Что? Врачебная тайна?
— Типа того… — отвечает она туманно и отворачивается, пряча листок обратно в чехол, за карточку.
Но перед тем, как она успевает сложить его снова, проблеск света от стоящего за окном фонаря падает на строки и дает мне разглядеть их.
«Вытащите его. Сделайте все возможное. У него здесь дочь»
— Касси?..
— Я пошла, — отвечает она, не оборачиваясь. — Да и тебе через пятнадцать минут пора на вахту.
Насчет пятнадцати минут она даже слегка преувеличила: осталось в лучшем случае десять. Я молча смотрю ей в спину, стараясь не думать о строчках и их значении. Потом встаю, переодеваюсь в майку — становится слишком жарко — и собираюсь патрулировать коридоры.
Все, что у меня есть — это станнер. Правда, за пять лет я не помню ни одного раза, чтобы он кому-нибудь понадобился. Однако даже в центре есть места, которые не помешало бы проверить подчеркнуто внимательно. Прохожу мимо перекрестных коридоров, ствол в обеих руках. Шаг вперед, разворот налево, ожидание секунд пятнадцать. Еще шаг, разворот направо, ожидание. Это утомляет, но заводит. Странное сочетание. Как будто я машина, созданная руками последних из цивилизации.
В коридорах тишина. Звенящая, дождливая, пустая тишина. Кажется, что барабанная дробь дождя прорывается и внутрь помещения. За моей спиной — окно до самого пола, сквозь которое не прорывается ни единого проблеска света: там нет фонарей, и все, что с этой стороны — это дождь. Дождь, который льет уже целый день и, похоже, не собирается прекращаться. Дождь заливает медленно оживающий город. Этот приятный шум немного расслабляет, и я позволяю себе остановиться, опустив оружие. Я оборачиваюсь и смотрю в окно.
И внезапно сквозь дождь и тишину я слышу новый, странный звук. Как будто шелест, как еле слышный скрип колес. Колес? Я снова поворачиваюсь лицом, пытаясь понять, что это такое. Медицинский корпус находится ниже, и я не думаю, что кому-то пришло бы в голову угнать каталку и разъезжать на ней среди ночи по коридорам. Вернее, кое-кому могло бы прийти, но Касси на дежурстве, а я прямо здесь, то есть мы обе заняты делом и дурачиться больше не намерены… И все-таки, что это? Опасность? Или что-нибудь похуже?
Я подступаю ближе и беру ствол в обе ладони. Почему-то мне не страшно. Только легкая дрожь в запястьях, которая не может помешать мне выстрелить, если потребуется… Я все еще титан. И я все еще помню, за что сражаюсь.
Шум прекращается.
— Покажись! — требую я.
Тишина.
— Немедленно!
Тишина.
— Ты думаешь, я не смогу выстрелить? Еще как смогу!
Я тяну время, мысленно продумывая пути к отступлению. Я даже не знаю, с кем имею дело. И мне все еще не страшно. Я привыкла жить вот так. Жить на обломках, держать пальцы у спускового крючка, понимать, что война еще не кончена. Пусть город и освобожден, но я все еще сражаюсь на этой войне. Она будет длиться, пока я жива. А потом… потом не станет ничего.
Снова шум: он приближается из-за поворота. Я слышу это, я чувствую это каждой клеткой своего тела. Но я машина, созданная руками последних из цивилизации. И я стою, не двигаясь — стою, пока из-за угла не появляется фигура в инвалидном кресле.
А потом… потом происходит сразу три вещи. Вернее, четыре, если учесть, что мое сердце вспыхивает и взрывается на тысячу осколков.
Я роняю станнер на пол, и он звонко падает у моих ног. Отшатнувшись, я отступаю назад и хватаюсь ладонью за то место, где должно было быть сердце. Но его больше нет: горячим ударом ребра как будто выламывает изнутри. Мое тело наполняет боль. Я запускаю пальцы в волосы и прижимаю одну ладонь к губам.
— Нет! Нет! Нет!..
Это кажется сумасшествием. Это не может быть правдой, понимаю я, продолжая пятиться назад. О небо, нет, это мираж, это воспоминание, это сон, наваждение, бред, это невозможно, нет, нет… нет…
Я останавливаюсь, налетев спиной на оконное стекло. Холод пробирает меня до костей, а по щекам льется вода. Слезы? Нет, не слезы… это дождь… это всего лишь дождь внутри меня… Невероятным усилием я заставляю себя поднять голову — и замираю, словно бы оцепенев.
— Шарп?
Молчание.
— Николас!..
Я хочу броситься вперед, но снова застываю на месте. Внутри меня все кричит. Я боюсь бежать к нему, потому что это не может быть правдой, потому что Николаса Шарпа нет уже пять лет, потому что это наверняка всего лишь шутки моего сознания, которое привыкло видеть знаки там, где их в помине нет. Я стою, сжимая кулаки, и плачу. Беззвучно, горько плачу.
— Тара, я здесь, — говорит он тихо. — Разгляди меня. Это я.
— Нет… не может быть… — Я прижимаю ладони к лицу. — Нет! Ты умер! Ты погиб! Пять лет назад!
Он спокойно наблюдает за мной. Да, это он — это его пронзительные синие глаза, его властные руки, его строгое лицо. И все-таки нет. И все-таки я не верю — так не бывает. Не бывает, потому что я не заслужила… никто из нас не заслужил такой внезапной встречи. Я похоронила его. Похоронила его в своем сердце и наглухо запечатала этот склеп, чтобы никто и никогда не смог больше причинить мне боль. А это — как если бы все шрамы на моих руках открылись и стали снова кровоточить.
Физически больно.
— Тара, это я, — произносит он с нажимом. — Не веришь? Подойди ко мне. Ну же, подойди, я не исчезну… — Он поднимает руку и поворачивает ее ладонью ко мне. — Эй, прикоснись ко мне. Я здесь.
И я иду к нему. Медленно, словно под гипнозом, и ноги сами несут меня вперед. Я точно так же поднимаю руку, протягиваю ее к нему, всей душой желая и боясь этого прикосновения…
…и внезапно, словно очнувшись, бросаюсь вперед.
Я преодолеваю разделяющие нас несколько метров, падаю на колени и крепко прижимаю Николаса к себе. Да, это он. Уставший, постаревший, почти полностью седой и в кресле — но это все еще он. Тот, кого я обрела на войне и кого я потеряла на войне. Тот, кто никогда меня не отпускал. Я держу его в своих руках, устроив свою голову у него на плече, и снова плачу. Слезы текут сами собой — соленые ручейки неприятно стягивают кожу. Я плачу и дрожу всем телом — а потом чувствую, как руки Николаса прикасаются к моей спине.
— Я здесь, — говорит он, повторяя это, словно мантру. — Я вернулся. Я не умер. Прости, что заставил плакать.
— Все нормально… я не плачу… — Я хочу вытереть слезы рукавом, но забываю, что я в майке. — Это… это правда ты? Ты…
— Тихо, тихо… — шепчет он, прижимая меня к себе. — Вот и встретились. После стольких лет…
— Но ты же умер! — снова прорывается сквозь меня. — Как ты выбрался? Ты был ранен! Ты не успел!
— Как видишь, вытащили и меня, — Даже сидя спиной, я чувствую его улыбку и понимаю, что пора бы уже прекратить распадаться на части каждый раз, когда он улыбается. — Несколько недель провалялся в коме. Перелом спины, травма шеи, да и головой хорошенько приложился… — Я наконец нахожу в себе силы посмотреть ему в глаза и замечаю следы от швов у него на голове. — Что ж, зато нога больше не болит.
