Варяжский меч - Максимушкин Андрей Владимирович (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Знаю, Трувор, собираются. И мы должны пойти, — обращаясь к боярину, князь говорил для всех присутствующих. — По уговору, моя дружина выступит после того, как в Вагрии порядок наведем, чтоб никто и не думал нам в спину ударить.
— Ты всегда славился как удачливый вождь, щедрый и справедливый. — Рагнар решил сыграть на тщеславии. — Когда вернешься в Старград с победой и добычей, никто против тебя и слова не скажет.
— У данов смута, молодой Свен отца сверг, — недовольно проскрипел сидевший слева от Славера сакс, говорил он плохо, с трудом подыскивая слова. — Ярлы сами себе хозяева. Могут в набег пойти.
— У Свена мир со Славомиром, — перебил его Рагнар. — Землю брата моего князя даны не тронут. Врагов же Славомира жалеть не будут.
— Мы вместе со Славомиром город брали, вместе и на Оттона Рыжего пойдем. — Славер правильно понял намек. — Но не дело землю без хозяина оставлять. В Старграде еще многие саксонскую власть помнят, мечтают к Оттону перебежать. Свое слово я помню, за седмицу дела устрою и выступлю с дружиной.
Глаза Трувора при этом вспыхнули огнем, боярин довольно потер руки. Явно ему не терпелось в поход идти.
— А норманны? Кто Альтенбург защитит? — не сдавался седобородый.
— Ты и останешься, — хохотнул сидевший по правую руку от князя боярин, до этого момента он молча следил за разговором. От Рагнара не укрылся его цепкий, оценивающий и при этом одобрительный взгляд, бросаемый на Славомировых послов.
— Благодарю на добром слове! — Молодой ободрит понял, что разговор заканчивается. — Я передам твои слова Славомиру. Он мне говорил, что ты никогда не преступишь клятвы, данной именем Перуна Радегаста, но иногда дела и заботы ослабляют нашу память. Не держи зла за то, что пришлось напомнить про твое слово.
— Моя память крепка! — Славер недовольно прищурился. — Передай это моему брату. Впрочем, погоди. Мы вместе пойдем к Лабе, а пока будь моим гостем, отдохни после дороги.
— Я принимаю твое приглашение, князь. Мы действительно устали, но хотим как можно быстрее отправиться в путь, ведь идет война.
— И не забудь, Рагнар, жду тебя вечером на пиру, — добавил на прощанье старградский властитель.
Вот это приглашение было кстати. Рагнар сумел затронуть нужные струны в душе Славера и заставить его еще раз при своих людях повторить обещание идти на саксов. Осталось закрепить успех, напомнить князю дела его молодости, убедить как можно быстрее сажать воинов на коней. Седмица сроку — это много. Не сегодня-завтра Оттон к переправам подойдет. Старградская дружина может опоздать, появиться уже после решающей битвы. Или он специально затягивает время? Славомир говорил, что такое возможно.
Не понравилось Рагнару и возвышение саксонского работорговца. И не зазорно князю рядом с ним сидеть? Что такой человек может насоветовать? Ничего хорошего. Кто торгует людьми, того Боги самого продадут. Хотелось еще выяснить, из-за чего Чекмарь от Славера ушел. На пиру после меда и браги языки развязываются. Внимательный человек может много полезного для себя услышать.
20. Кровь на переправе
Король, насупившись, глядел на плывущие по течению лодки. Челны покачивались на волнах, никем не управляемые. И немудрено, через борта перевешивались тела кнехтов. Вот и переправились, называется. Врал пфальцграф лотарингский Бруно, когда говорил, что славяне испугались императорского гнева и убежали, забились в лесные берлоги. Зря король послушал лотарингца, откуда Бруно Пузиллию славян знать? Он их только на рынке рабов видел.
Вон густой кустарник на том берегу Эльбы. Оттуда и вылетели стрелы, вмиг перебившие всех воинов в лодках. Нет, славяне не убежали, они ждут. Император это нутром чувствовал, а чутье его никогда не подводило. Тяжелым будет поход, придется подвиг отца повторять, железной рукой усмирившего язычников. Не хотелось идти на славян, а надо. Если сейчас не показать повстанцам силу, вся империя рассыплется. Это уже не первый мятеж, только-только двоюродного братца в Баварии железом вразумил, и опять приходится дураков учить.
Широкая, полноводная, вздувшаяся от осенних дождей река впереди, разоренные земли за спиной. Всю Нордгальбию язычники пожгли и половину Остфалии. Дороги разбиты, раскисли под дождями. Обозы и половина войска отстали, осеннюю грязь месят. Не самое лучшее время для похода, а другого нет.
Император Оттон II, по прозвищу Рыжий, повернул голову в сторону спутников. Молчат. Нахохлились, как вороны. Пфальцграф лотарингский теребит свою бороду, как бы не оторвал с досады. Это его людей сейчас перебили неизвестные стрелки. И помочь им ничем нельзя было. Бруно Пузиллий сам вчера бахвалился, что его люди всех славян по деревьям и норам разгонят. Да еще в кости выиграл право первым на правый берег Эльбы ступить. Не ступили, плывут мертвецы в лодках.
За рекой, на обрыве, словно в насмешку над добрыми христианами, три креста стоят. На каждом свинья распята. Оттон даже разглядел терновый венец на голове хряка на среднем кресте. При виде этого зрелища разум императора медленно затапливала мутная волна ярости. Вот значит, как славяне пастырское слово приняли! Вот значит, как они императору и Церкви служат! Жаль, их в свое время отец пожалел.
Всех тогда надо было под корень вырезать. Всех, кто оружие может носить, по деревьям развесить. Остальных иудеям продать. Чтоб не было больше славянского духа на земле императора. Чтоб полностью языческую скверну святым огнем выжечь. А отец, упокой Господи его душу, в обмен на обещание креститься и дань платить пожалел их и псов войны отозвал, учителей веры послал. Где теперь эти учителя? Люди Оттона уже встречали грязных, ободранных беженцев из земли славян. По словам беженцев, язычники все святые церкви разрушили, а священников живьем изжарили и съели.
— Что скажете, знатные нобели? — еле сдерживая рвущийся из горла рык, выдохнул король. Его глаза, не отрываясь, смотрели на противоположный берег, ворон, безбоязненно клевавших свиные туши на крестах, и брошенные прямо на песке большие плоты. Недавно здесь была переправа.
— Усмири их всех, — первым нарушил молчание архиепископ магдебургский Дитрих, сопровождавший короля в этом походе и не оставлявший его без Божьего благословения. — Накажи за гордыню, перебей мятежников. — На лице архиепископа не было и тени приличествующего сану смирения, наоборот, его глаза яростно сверкали.
По виду Дитриха ясно было видно, что он сожалеет о слишком легкой смерти пойманного сегодня утром молодого языческого волхва. Видимо, славянин отстал от своих и спешил к Эльбе. Не успел. Выяснив, кого поймали, язычника отдали архиепископу. Пусть в проповеди практикуется, может, и сумеет пролить свет на душу славянина. Дитрих честно потратил полдня на попытки достучаться до сердца язычника. Тщетно. В ответ на все уговоры и обещания грязный волхв только упрямо отнекивался.
Намучившись с язычником, епископ в сердцах велел привязать его к дереву, снять кожу с головы и аккуратно разрезать и раскрыть череп. Может, так Слово Божье с небес до тупого славянина дойдет. Человек стоически выдержал пытку, он так и умер, не произнеся ни слова, кроме грязной хулы на святую Церковь и милосердие господне. На предложение признать силу и славу Господа и креститься славянин плюнул в лицо Дитриха.
Жаль, поспешил архиепископ, знал бы, что на берегу встретит, как славяне над святой верой надругались, не умер бы язычник так легко. Но какие подлецы! Святотатственно святое распятие на Голгофе своими грязными лапами изобразили! Ничего, придет время, вернем все сторицей. Они еще о смерти просить будут!
— Надо в Гамбург людей слать, — предложил граф Рене Геннегау с вежливым поклоном.
— В гамбургской земле есть нечего, — раздраженно бросил в ответ король и, чуть помедлив, спокойным тоном добавил: — Не могу я туда войско вести. Припасов мало, сами знаете.
Приближенные молча кивали в ответ. Стремясь как можно быстрее ударить на славян и спасти свои земли от разорения, император выступил, не дожидаясь подхода отрядов из дальних земель, и провианта взял немного, надеялся у славян отнять. Это была ошибка, но никто не осмелился о ней напомнить. Оттон Рыжий уже успел показать свой горячий нрав. А кроме того, и не мог король много провизии взять. Цены на хлеб до небес взлетели, а казна, как всегда, была пустой.
