Щит Королевы - Браславский Дмитрий Юрьевич (прочитать книгу txt) 📗

Полный бред. На первопроходца (равно, впрочем, как и на кузнеца) столько учиться надо, что только безумцу пришло бы в голову менять их местами. Другим, наверно, этого не понять: даже Шенни меня спрашивал, отчего мы так поздно отправляемся в Храм Дара, ведь гномы взрослеют лишь чуть-чуть медленнее, чем люди. Так оттого и не торопимся, что хотим прежде попробовать себя то в одном, то в другом, а не скакать потом, как блоха на веревочке.

Я это к тому, что едва ли кто станет напускать туман вокруг своего призвания. Не предназначения, а именно призвания, профессии. И то, что Лимбит пустился в такие пляски, меня весьма настораживало.

Но его ответ объяснил все.

– Хуже. – Лимбит не сводил с меня глаз. – Я – Толкователь…

Толкователь Снов… Я и не подозревал, что они еще остались! Это были гномы из преданий, вроде златокузнеца Цирта или Тушпа Врачевателя. Поднаторевшие в своем искусстве настолько, что порой переставали быть гномами – по крайней мере по духу.

У эльфов его называли бы начальником порубежной стражи. У людей – главой тайного сыска. Но это все не то – у нас не было ни порубежников, ни сыскарей. Толкователь всегда оставался невидимкой – до такой степени, что многие даже не верили в его существование. И уж конечно, не задумывались о том, кто его выбирает, кто обучает, кто помогает ему в работе.

И тут до меня дошло, что Лимбит не только остался моим другом – он доверял мне больше, чем другу. Скорее всего, даже Фралир не знал, кем стал его сын.

Мы помолчали. Настал мой черед рассказывать – не трудно было догадаться, что именно его интересует. И почему он вернулся домой.

Лимбит слушал внимательно, я бы даже сказал, расслабленно, не требуя никаких уточнений, не перебивая. Только потом я подумал, что он наверняка успел уже узнать эту историю и лишь воспользовался случаем, чтобы услышать ее еще раз, чуть по-иному – и спокойно подумать. Но стоило мне дойти до самого покушения, как все переменилось.

– Давай помедленнее, – тихо попросил он. – У нас есть Шенни, Фиона и эта непонятная фигура на заднем плане. Что вам удалось узнать про каждого?

Удалось нам, откровенно говоря, немало. В эти дни я осознал, что начал по-настоящему уважать Вьорка. Не просто любить – уважать.

Нет, не хотел бы я быть королем! Он сумел незаметно, без суеты сделать почти невероятное: и провести подробное расследование, и успокоить остальных гномов. Потому что если бы они поняли, что к любому в дом может ворваться незнакомый колдун и подчинить своей воле, что началось бы в Хорверке, трудно себе представить. Или, наоборот, легко – в первую очередь народ заставил бы Трубу выслать из королевства всех людей и эльфов. А уж во вторую стал бы думать, что делать дальше.

Вьорк же, едва оправившись от ран, сказал им ровно то, что они ожидали услышать, потому как и без него знали: раздвоенные – как стали теперь называть потерянный клан с нашей легкой руки – уготовили королю смерть, заколдовав Шенни и заставив его похитить Фиону. В тот же день Труба распорядился, чтобы у прохода в заброшенные туннели дежурило не меньше трех десятков воинов, которым были приданы несколько посыльных с пони и даже один из человеческих магов. Король также попросил Сориделя наложить на проход особое заклятие. Теперь, объявил Вьорк, враги не проникнут в Хорверк и можно больше не опасаться их мерзкой ворожбы. Придет время, и Хорверк сам нагрянет к ним в гости, да так, что мало не покажется.

Скажу честно, речь его – а в Чертоге по такому случаю собралось не меньше народа, чем на Фионину свадьбу – мне откровенно понравилась. Так и должен говорить король – громко и уверенно. А что он при этом думает – его дело.

Подумать же Вьорк тоже успел о многом. Харрту было предложено возглавить новую экспедицию к раздвоенным – тайную, но тщательно подготовленную. Недели через две – точной даты даже я не знаю – первопроходец должен собрать своих гномов у провала. Все они будут добираться туда поодиночке, ни слова не сказав никому из домашних. Его дарзами [10] король назначил, вопреки всем обычаям, Сориделя и Юнти из клана Врат – лучшего дипломата в Брайгене, срочно отозванного по такому случаю из Баль-Тэре при помощи того же Сориделя. Не сомневаюсь, что эльфы воспользуются этим как еще одним поводом для вечной и смертельной обиды, но сейчас, видит Крондорн, нам не до их ужимок.

Одновременно Вьорк распорядился, чтобы Терлеста и Крадира охраняли так, чтобы и мышь не проскользнула – вражеская мышь, конечно, с ядовитыми зубками. Здесь задачка была посложнее – окружить их вооруженной стражей много ума не надо, да только что подумали бы об этом те самые гномы, которым только-только король заявил, что никакой опасности нет и не предвидится. Поэтому специально отобранным Ланксом воинам из просто приятелей пришлось срочно стать близкими друзьями Крадира и Терлеста. О Фионе Труба тоже позаботился: просил одну ее вообще не отпускать. Мы для надежности решили ходить как минимум по двое, тщательно делая вид, что не в силах с ней расстаться. Ну а самого короля по-прежнему охраняли четыре его Щита – он оставался уверен, что этого вполне достаточно.

Хорошо, хоть Биримба куда-то запропал – одной заботой меньше. Но куда, кстати? По крайней мере, после того случая с Фионой мы его больше не видели. Кто-то мне недавно сказал, что он отправился в путешествие по землям других кланов; если так, то я мечтал бы, чтобы осмотр наших достопримечательностей задержал его как можно дольше. А в идеале – «что утонет утлый челн, тут все мечтают».

Я видел, насколько королю приходилось нелегко: обвал едва задел его, и все же Вьорк то и дело морщился от боли, наступая на правую ногу. Однако он не раздумывая преклонил колено перед лежащим на усыпанной цветами повозке забальзамированным телом Веденекоса: Труба понимал, что это лучший способ выразить послу свою благодарность, а заодно убедить весь Брайген в невиновности Шенни. Мы отсалютовали ему мечами, Фиона плакала, уткнувшись мне в плечо.

Так тен Веденекос удостоился Бер ани-ларт – прощания перед лицом рода, почести, которую оказывали лишь настоящим героям. Почти все население Брайгена высыпало на улицы, провожая его тело к крипте. Тогда мы еще не знали, что король Ольтании потребует вернуть тело посла на родину.

Пока траурный кортеж в сопровождении десятка воинов неторопливо продвигался к крипте, горожане взволнованно перешептывались: мало кто из них не заметил на груди Шенни, прямо поверх вышитого на его камзоле серебристого снежного барса, круглый палладиевый медальон размером с ладонь. Это тускло блестевшее колесо с черным бриллиантом вместо ступицы было высшей наградой Хорверка, которая вручается не чаще раза в столетие за особую доблесть, проявленную в бою. Мы понимали, что покойному дипломату уже нет дела до наших почестей, но это было то немногое, что мы могли для него сделать. В тот же день Вьорк своей властью объявил, что любого прямого потомка Веденекоса всегда примут в Хор-верке с распростертыми объятиями, а клан Чертога будет счастлив признать их своими приемными детьми.

Тем временем Айрант попытался восстановить последовательность событий, которая и привела в итоге к трагедии. Прежде всего, он еще раз убедился, что о готовящемся походе заранее не знал никто, кроме Вьорка, Терлеста, Крадира, Харрта, Сориделя и всех восьмерых Щитов, и это сразу поставило его в тупик. Теоретически нельзя было исключать возможности, что кто-то заметил двигающуюся к провалу колонну и успел предупредить раздвоенных, но лишь сугубо теоретически: стража у провала клялась, что мимо нее никто не проходил, да и скачущего во весь опор гнома наверняка заметили бы.

И все же у раздвоенных явно были союзники внутри Хорверка. История с записками Веденекоса так и осталась загадкой: Айрант выяснил, что их приносил Втайле некто Варр из клана Чертога, бывший с Шенни в хороших приятельских отношениях, однако самого Варра нам найти не удалось, он как в воду канул. Айрант даже заподозрил, что и здесь была замешана магия – Варром притворился кто-то из раздвоенных, – но, по зрелому размышлению, вынужден был от этой идеи отказаться: едва ли гномы из потерянного клана так хорошо знали Брайген, чтобы никого не насторожить, да и почерк в записках был подделан кем-то, не раз видевшим причудливые завитушки, которые оставляла на бумаге рука Веденекоса. Заодно мы выяснили, что сам он не имел к этим запискам никакого отношения – почерк был очень похож, но лишь до такой степени, чтобы ни Фионе, ни Втайле и в голову не пришло сравнивать его с теми документами, которые хранились в двух шагах от них в королевском архиве.