Книга суда (СИ) - Лесина Екатерина (библиотека книг .txt) 📗
Найти бы этого ублюдка или хотя бы имя узнать, а уж с поисками Рубеус как-нибудь да справился. Она же дрожала, то ли от страха, то ли от отвращения… а может даже от ненависти. Коннован имеет полное право ненавидеть его.
- Тогда почему не пришел? Почему? Знаешь, как мне было… - спросила она.
Знает. Он ведь слышал и почти был там, только… только в то же самое время он был здесь, в замке, строил, возводил, управлял. Пытался одолеть Карла и остаться собой. Тысяча занятий, и все как одно важные.
Больше Конни не плачет, только смотрит выжидающе. Ответа ждет. А Рубеус понятия не имеет, что ей ответить, и говорит какие-то глупости…
Какие холодные у нее ладошки, и глаза не черные - лиловые. Неправильно, но красиво. Только он не имеет права на эту красоту. Он вообще ни на что не имеет права, и поэтому должен уйти. В конце концов, на это-то сил хватит.
И все-таки ее волосы пахнут инеем…
Дурацкая фраза привязалась. И душно. Почему в этом треклятом замке настолько душно? И тошно, но не в замке, а на душе, или что там у да-ори вместо души. Напиться бы, ну или попробовать… Идея выглядела замечательной, и Рубеус отправился в библиотеку: напиваться в обществе великих мыслителей прошлого интереснее, чем просто напиваться.
В библиотеке горел свет. И вице-диктатор, оторвавшись от толстенного тома в истертом сафьяне, поинтересовался:
- Так быстро? Признаться, удивлен. Раньше утра не ждал…
Отвечать Рубеус не стал. Ответ означает разговор, а разговаривать он в данный момент не в состоянии. На низком столике батарея бутылок и блюда с чем-то съедобным.
- Ты извини, что похозяйничал… Пить будешь? Или напиваться? - Поинтересовался Карл.
- А разница?
- Принципиальная. Выпить, я с тобой выпью. Для компании. Уважаю, знаешь ли, хорошую компанию. А напиться у тебя не получится. Особенности физиологии. Нет, ну если у тебя здесь найдется спирт, градусов этак девяносто, а лучше девяносто шесть, то цель вполне осуществима, иначе бесполезное занятие. Но все равно налей.
Рубеус налил. Кажется, коньяк. Или водка. Или еще что-нибудь. Вкус не ощущался совершенно.
- Давай, рассказывай, чего там у вас приключилось.
- Ничего.
- Обычно с «ничего» спят до утра, а не напиваются в неподходящей компании. Что она опять учудила?
- Не она.
Странно было пить коньяк - все-таки коньяк - точно воду, большими глотками, не обращая внимания ни на вкус, ни на аромат, ни на сложную гамму букета… какая, к Дьяволу, гамма, когда мир в одночасье ухнул вниз?
Впрочем, нет, мир-то как раз и остался, чего ему сделается. Толстые тома по-прежнему собирают пыль на полках, полки подпирают потолок, а тот в свою очередь опирается на стены. В стенах есть окна, за которыми ленивой кошкой мурлычет ночь. Мир по сути своей логичен, вот только Рубеусу что-то сегодня не до логики.
- Значит ты, - сделал вывод Карл. Совершенно верный, между прочим, вывод. Но на этом вице-диктатор не успокоился, чересчур любопытен. - Итак, сколь могу судить, имел место некий конфликт, уладить который на месте у тебя не получилось, и ты попросту сбежал.
- Заткнись, а?
- Ну уж нет. Твоя унылая физиономия портит все мне настроение. Да ты сел бы, в ногах правды нет…
- Еще одна старая пословица?
- Вроде того. - Карл пригубил коньяк, а Рубеус налил себе еще, до краев. Может, и вправду спирта поискать? И выслушать еще одно язвительное замечание? Или вообще уйти? Это снова будет похоже на побег…
- Не мучай себя, садись и пей, если думаешь, что это поможет. Твое здоровье! К слову, я вот о чем подумал: война идет полтора века…
- Знаю.
- Ну конечно, знаешь… все знают. И то, что вряд ли она остановится, тоже знаешь. Перемирие сказка для маленьких девочек и глупых мальчиков, но я не о том сказать хотел. Знаешь, мало кто дает себе труд задуматься над сутью этого слова. Война - это смерть. Сегодня чужая, завтра твоя.. или моя. А может и целого мира. С другой стороны, если меня не будет, то какая мне разница, что случится с миром?
- Ты эгоист.
Тема разговора выглядела достаточно нейтральной, чтобы принять в нем участие.
- Конечно, эгоист, - подтвердил Карл. - Все да-ори в большей или меньшей степени эгоисты, да и люди тоже. Но мы говорим не об эгоизме, а о войне. И остановился я, кажется, на том, что на войне убивают. А смерть - та самая последняя инстанция, которая выносит окончательный приговор. Ты можешь дойти до Бога… или Дьявола, но вернуть того, кто умер невозможно.
- Печально.
- Еще как печально. Вот взять, к примеру, Коннован. Праздник закончился, начинаются трудовые будни. Завтра на завод, а там постоянно что-то происходит. Нет, конечно, все под землей, а бункеры вроде бы как надежные… во всяком случае, неприятных инцидентов вроде обвалившейся крыши, пока не случалось. Ну так ведь и ежедневных бомбежек тоже. Так что пятьдесят на пятьдесят: или выдержит, или обвалится все к чертовой матери. Тогда потеряем и завод, и всех, кто на нем работает. Таким образом, возвращаясь к началу беседы, делаю вывод, что лично у Коннован довольно высокие шансы войну не пережить. Тем более, что если верить Мареку, осталось перетерпеть какие-то три месяца. Правда за эти месяцы кандагарцы постараются наверстать упущенное. Западная граница, завод… лакомый кусок. Если рванет, то можно будет написать в каком-нибудь отчете, что противнику нанесен существенный материальный ущерб… Молчишь? Ну молчи, и чем дольше, тем лучше. Времени осталось часов десять… вполне достаточно, чтобы придумать такую версию произошедшего, чтобы совесть заткнулась раз и навсегда. Кстати, будь добр, налей еще. Люблю, знаешь ли, скоротать время в приятной компании.
Рубеус налил, и ему, и себе - оказывается, бокал снова был пуст, а он и не заметил, когда выпил. Карл усмехается. Этот сукин сын все насквозь видит и понимает. Этот сукин сын понимает больше, чем кто бы то ни было.
Значит, десять часов, и Коннован уедет. Туда, где война и постоянные бомбардировки, из-за которых бункер может рухнуть, похоронив всех, и людей-рабочих, и да-ори, и Коннован. А смерть - это навсегда. Как там вице-диктатор соизволил выразиться? Последняя инстанция, чей приговор нельзя отменить? И все хорошее, что могло бы произойти, не произойдет никогда.
Хотя какого черта, Рубеус просто не позволит ей возвращаться. Не захочет оставаться в Хельмсдорфе, ну так есть еще Саммуш-ун…
- Ход твоих мыслей мне нравится, - Карл не отказал себе в удовольствии в очередной раз продемонстрировать, собственную проницательность. - Однако, боюсь, не выйдет. Во-первых, с заводом она справляется замечательно, и заменить ее будет довольно сложно. Во-вторых, не вижу смысла искать замену. Зачем разбивать наладившиеся связи? Это ударит по производству. А в данный момент производство мне важнее твоих личных симпатий. В-третьих, куда ее определить? Сюда? Или в Саммуш-ун? Чтобы снова появилось время пострадать, пожалеть себя, несчастную. И в конечном итоге, ее светлую голову посетит очередная гениальная идея, вроде той, с поединком. Работа - лучшее средство ото всех страданий. Ну и в-четвертых, - Карл извлек любимые часы не цепочке, - у тебя еще девять с половиной часов, а уж как ты ими распорядишься, твое личное дело. Но напиваться все-таки лучше спиртом.
Коннован лежала, свернувшись клубочком, и плакала. Только женщины умеют плакать так, будто весь мир провалился в преисподнюю, и при этом не издавать ни звука.
- Можно? - Рубеус понятия не имел, с чего начать разговор, равно как и о чем вообще разговаривать. А в голове вертелись проклятые девять часов.
Коннован всхлипнула и отвернулась. Понятно, видеть его не желает, но сказать об этом не в состоянии. Что ж придется сделать вид, что намек не понят.
Времени, времени слишком мало…
Мятый шелк похож на тряпку. Некрасивый и какой-то жалкий. А воздух пахнет лавандой, остро, почти неприятно, на ковре обиженными черными каплями поблескивают жемчужины. Рубеус поднял несколько. Теплые, почти живые, испуганно жмутся друг к другу круглыми боками.
