Полуночный Прилив (ЛП) - Эриксон Стивен (книга бесплатный формат txt) 📗

Тяжеловесные, величественные, громадные создания направлялись к озеру.

«Это не наш мир».

Меч затаился в крепкой хватке трупа, покрытый промасленными тряпками, скованный льдом. Оружие, которому привычно необоримое объятие холода. Оно не принадлежит руке Ханнана Мосага.

Или Король — Ведун изменился?

«Возможно, это так».

— Иди поешь, Тралл Сенгар, — позвал брат.

«Сжальтесь над нами, Сестры. Мы идем и идем по этому пути. Лучше бы мы умерли в ледяных пустошах. Лучше бы мы проиграли».

Глава 9

Выброшенный волнами на берег серокожий юноша неподвижно лежал на песке. Длинные каштановые волосы спутались, к ним прицепились сучки и волокна водорослей. Вокруг нагого тела скакали чешуйчатые птицы, щелкали зубастыми клювами, вдыхая жаркий воздух полудня.

Когда подошел Вифал, они захлопали крыльями и взмыли вверх. Когда же с берега спрыгнули трое нахтов, птицы завопили и понеслись над морем.

Вифал склонился над юношей, осмотрел его, затем протянул руки и перевернул его на спину.

— Проснись, парень.

Глаза распахнулись, внезапно наполнившись страхом и болью. Рот раскрылся, издал пронзительный визг, разнесшийся по всему пляжу. Юноша задергался, колотя ногами по песку, схватился руками за голову.

Вифал присел на корточки и стал ждать.

Крики стали хриплыми и вскоре перешли в рыдания. Судороги стали содроганиями. Молодой человек медленно сел.

— Надеемся, тебе уже легче? — произнес Вифал.

Голова дернулась, к нему обратились широко раскрытые, мокрые глаза. — Что… где…

— Ну, парень, на такие вопросы я хотя бы могу ответить. Давай пока что коротко. Я Вифал, живший прежде в Третьем городе мекросов. Ты здесь — где бы это здесь ни было — потому что так захотел мой хозяин. — Он с кряхтеньем встал. — Ты можешь подняться? Он ожидает на берегу. Недалеко.

Глаза юноши дернулись и сфокусировались на нахтах. — А что это такое? Что они делают?

— Бхок'аралы. Нахты. Называй как хочешь. Как я. Тот, что делает гнездо, зовется Писк. Это молодой самец. Гнездо отняло у него уже неделю — смотри, как он одержим, как заботливо прилаживает сучья, вплетает водоросли, ходит кругом с видом критика. А тот самец постарше, что сидит и наблюдает за ним — Хруст. Как видишь, он всегда рад повеселиться. А там, на утесе, прихорашивается Шлеп, самочка. Ты прибыл в самое удачное время, паренек. Смотри.

Гнездостроитель Писк попятился от возведенной им на кромке обрыва сложной конструкции, размахивая черным хвостом и качая головой. Шагах в пятнадцати внезапно сел, сложив руки, и начал вглядываться в мутное небо.

Самка Шлеп кончила прихорашиваться, помедлила и с вальяжным видом направилась к гнезду.

Писк напрягся, с явным усилием стараясь не оторвать взора от неба.

У гнезда Шлеп немного поколебалась, затем атаковала. Во все стороны полетели куски и клочья. За несколько мгновений дикой ярости гнездо было уничтожено. Шлеп раскорячилась и помочилась на развалины.

Хруст катался по земле в неудержимом веселье. Писк выказывал очевидное уныние.

— Так происходило больше раз, чем я могу сосчитать, — вздохнул Вифал.

— Как это ты начал говорить на моем языке?

— Кое-чему нахватался у купцов. А мой хозяин, очевидно, улучшил мои знания. Можно сказать, дар, один из множества, о которых я не просил. Подозреваю, парень, ты почувствуешь то же самое. Пора идти.

Вифал смотрел, как юноша неуклюже поднимается на ноги. — Высокий, — заметил он, — но я видал и повыше.

Лицо молодого человека вновь исказила боль. Он оперся о подскочившего Вифала, иначе бы упал.

— Это фантомная боль, парень. Призрак боли, призрак страха. Борись.

— Нет! Это реально! Реально, ублюдок!

Вифал напрягся, когда юноша надавил на него всем своим весом. — Хватит! Стой прямо!

— Плохо. Я УМИРАЮ!

— Стой на ногах, проклятие!

Вифал грубо встряхнул его и отпустил руки.

Парень зашатался, но удержался на ногах. Он глубоко и шумно вздыхал, начал дрожать. — Как холодно…

— Дыханье Худа, здесь палящий зной. И с каждым днем все горячее.

Юноша изучал Вифала, обвив себя руками. — Как долго ты жил… живешь здесь?

— Дольше, чем хотелось бы. Иногда все решают за тебя. И за тебя, и за меня. Наш хозяин теряет терпение. Следуй за мной.

Юноша заковылял за ним. — Ты сказал «наш».

— Разве?

— Где моя одежда? Где мои… нет, не надо — так тяжело вспоминать. Ничего.

Они взобрались на обрыв, рассекая высокие сухие травы. Сзади прыгали и семенили нахты, пища и фыркая, стараясь не отстать.

В двух сотнях шагов впереди виднелась палатка, рваная, выцветшая и грязная. Над широким входом поднимались струйки серо — бурого дыма; полотнище клапана было откинуто, позволяя заглянуть внутрь.

Где сгорбилась фигура под капюшоном.

— Это он? — спросил юнец. — Твой хозяин? Так ты раб?

— Я служу, — ответил Вифал, — но не принадлежу.

— И кто он?

Вифал бросил взгляд на собеседника: — Бог. — На лице паренька было написано недоверие. Вифал сухо улыбнулся: — Он знавал лучшие дни.

Нахты остановились и сцепились в кучу.

Вифал остановился через несколько шагов. — Я нашел его на берегу, — сказал он сидящему, — за несколько мгновений до ящериц.

Как и всегда во время аудиенций, лицо Увечного Бога скрывал сумрак. Дым жаровни заполнил палатку, истекая наружу и уносясь по ветру. Кривая, высохшая рука показалась из тряпок. Бог сделал жест. — Ближе, — прошипел он. — Сядьте.

— Ты не мой бог, — сказал юноша.

— Сядь. Я не мелочен и не особо обидчив, юный воин.

Вифал видел, что парень колеблется. Он осторожно опустился на землю, скрестил ноги, схватив себя руками за дрожащие плечи. — Холодно.

— Принеси меха гостю, Вифал.

— Меха? У нас нет.. — Он замолчал, увидев лежащую рядом медвежью шкуру. Поднял ее, протянул юноше.

Увечный Бог кинул на угли жаровни немного семян. Послышался треск, дым повалил еще гуще. — Мир. Грейся, воин, пока я рассказываю тебе о мире. История не ошибается, что может заметить даже самый ненаблюдательный из смертных. Вечные повторения. Ты видишь в мире всего лишь отсутствие войны? Может быть, на поверхностном уровне это так. Но позволь, мой юный друг, описать тебе свойства мира. Нарастающее отупение всех чувств; упадок, поражающий культуру; растущая одержимость малозначимыми вещами. Великие доблести — честь, верность, жертвенность — подняты ввысь, словно дешевые образы, награда за скучнейший из трудов. Чем дольше длится мир, тем больше используется высоких слов, и тем слабее они становятся. Повседневная жизнь пронизана сентиментальностью. Все становится пародией на себя, и дух… не знает покоя.

Тут Увечный Бог прервался, задохнувшись. — Это мой личный пессимизм? Позволь продолжить, описав то, что последует за периодом мира. Старые воины сидят в кабаках, болтая о славной юности, когда все было чище и проще. Они не слепы к окружившему их упадку, не избавлены от чувства потери своего достоинства, ведь они отдали все за короля, за страну, за народ.

Нельзя оставлять юность на расправу забывчивости. Всегда есть враги за границами, если не настоящие, то придуманные. Старые преступления, выкопанные из равнодушной земли. Тайные и явные обиды, или молва о таковых. Внезапно обнаруженная угроза — там, где все было спокойно. Причины не имеют значения — что нам до того, будто война была задумана в мирное время? Путешествие началось, неотразимый импульс дан.