Пламя в твоих руках - Эльденберт Марина (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
— Удачи! — прошептала Тарина.
— Спасибо! Оставлю здесь вещи, хорошо?
— Конечно, я посмотрю.
Быстро отвела руки за спину и сложила пальцы колечками, а после вскочила. Пальто оставила на спинке кресла, нехотя приткнула под него сумочку. Расставаться с ней не хотелось: за нее было бы ну очень удобно цепляться, пока сердце отстукивает в такт шагам. Выпрямилась, расправила плечи и направилась к дверям, за которыми скрылась моя предшественница. Стоило шагнуть в коридор, как из-за поворота вывернула блондинка — так резко, что мы чудом не влетели друг в друга.
— Они там все не в настроении, — хмыкнула она. — Так что готовься пролететь.
Прежде чем я успела ответить, та прошла мимо с таким видом, словно я была вмонтированным в стену светильником. Сердце забилось еще чаще. Все быстрее, быстрее и быстрее. По рукам потекло тепло, собираясь в центре ладоней, воздух под руками сгустился, превращаясь в зыбкое марево.
Нет, нет, нет, только не сейчас!
Пожалуйста, только не сейчас. В воздухе заметались крохотные искры, я привалилась к стене и глубоко вздохнула. Еще раз. И еще. Холодный воздух. Очень холодный, и таким же сейчас должен быть мой разум. Если я хочу петь, а я хочу этого больше чего бы то ни было, нужно отбросить все страхи. И сделать это нужно прямо сейчас.
Да, один раз я действительно пролетела, но это не значит, что так будет всегда. Да, я чуть не подпалила себя и Рэйнара, но я справилась с огнем однажды и справлюсь сегодня. Роль Люси отдали Кларин Сиддэрли? Драконья чешуя на уши! Даже если и так, все равно буду петь. Выйду и спою так, что они все будут сидеть с открытыми ртами и забудут про Кларин. Ради себя, ради своей мечты, ради Танни и ее будущего. Я действительно люблю оперу, я вкладываю в каждую строчку больше, чем просто голос и старания, — всю себя и свое сердце. Я получу эту партию, потому что я мечтала об этой сцене всю жизнь!
Огонь, готовый вот-вот вырваться, затаился, только руки пекло и середину ладоней дергало.
Вдох-выдох.
Сердце глухо билось о ребра.
Оттолкнулась от стены и быстро направилась вперед к заветной двери.
Шаг — и я на сцене.
Мне уже доводилось бывать в этом зале — роскошном, с возносящимися ввысь потолками, бесчисленными рядами партера, ячейками лож и многоярусными балконами. С центральной люстрой, раскрывающейся над ними нахлестом золотых пластин, в центре которого во время представлений горит ослепительный белый шар. А вокруг — бесчисленные россыпи светильников.
Комиссия устроилась напротив сцены: тучный седовласый мужчина в костюме посередине, справа от него — худой брюнет с острым подбородком и цепким взглядом, а слева — вальяжно развалившийся, в линялой толстовке с агрессивным принтом и джинсах. Из-под воротника на жилистую шею выползала татуировка. Ноги он вытянул вперед, закинув одну на другую, и смотрел на сцену с таким видом, словно его заранее тошнило от всех претенденток. От этих троих зависела моя судьба, но сейчас они были просто моими зрителями. Не важно, как высоко сидит тот, кто тебя слушает, если он поверит в то, что ты поешь. Если поверит в то, что десятки тысяч зрителей почувствуют то же, что и он, в миг, когда твой голос разнесется над залом.
— Добрый вечер! — произнесла я, сжимая по-прежнему горящие ладони и переходя взглядом от одного мужчины к другому. — Меня зовут Бриаль Бетрой, я пою уже четыре года, и в Ландстор-Холле мои выступления неизменно собирают полный зал.
Мой голос парил — я чувствовала его отзвук в каждом уголке.
Вдох-выдох.
Огонь отступил еще дальше — жар перешел в тепло и сменился неожиданной легкостью. Вспомнились слова Тарины и ее взгляд, когда она на меня смотрела: внимательный, восторженный, удивленный. Вспомнились все, для кого я пою каждый вечер, вспомнились и отозвались уверенностью в сердце. Уверенностью в том, что все будет хорошо.
— Я без ума от Люси и от истории «Мир без тебя» и безумно хочу раскрыть ее всему миру. Сегодня я пою только для вас! Встречайте Триаррис и арию «Солнечный ветер»!
Прикрыла глаза, шагнула вперед, подхватывая первые ноты музыки и следуя за ними. А может быть, уводя за собой.
Петь с закрытыми глазами — все равно что петь обнаженной. Все чувства раскрываются настолько, что даже малейшее движение воздуха, когда поводишь рукой, чувствуется почти как прикосновение. История Триаррис — история любви слепой девушки и художника. Он влюблен в ее образ, возвышенный и немного трагичный, а она влюблена в него. Он рисует картины и рассказывает ей о том, как красив мир, что их окружает.
Его имя гремит на весь мир, он становится известным и начинает тяготиться их отношениями. Однажды возлюбленный приводит ее на берег, чтобы рассказать о том, что пресытился их чувствами, но Триаррис сама уже догадывается о том, что он хочет сказать. Она готова остаться рядом с ним, пока он сам не попросит ее уйти, и обещает, что не станет мешать его новой жизни.
— Достаточно! — Резкий хрипловатый голос заставил вздрогнуть, и музыка оборвалась.
Вместе с дыханием и взятой нотой, которую я не успела закрыть.
А вот глаза открыла и даже поморгала, пытаясь осознать, что произошло. Меня прерывали во время пения, разве что когда я училась, и то — на практике, ни в коем случае не на экзаменах. И уж тем более не на прослушивании.
— Мило. — Мужчина в джинсах хлопнул себя по коленям и поднялся. — Это все очень мило. Ты училась в Высшей вокальной школе. На эстраду. С чего ты вообще взяла, что сумеешь петь в опере?
От такой фамильярности ненадолго опешила, равно как и от нахального пренебрежения в темных глазах. Другие мужчины не выказывали ни малейшего интереса к тому, что происходит, словно этот вообще не имел к ним никакого отношения.
— Вы слышали, как я пою.
— Слышал. Ладно, опустим детали. Почему ты выбрала сцену Триаррис?
— Потому что она перекликается с настроением Люси, после того как та рассталась с возлюбленным.
— Ни хрена.
Он подошел к секретарю — та сидела чуть поодаль, подхватил с соседнего кресла планшет и направился ко мне. На сцену взобрался так легко, будто каждый день брал барьеры или перемахивал через заборы, спасаясь от полиции в неблагополучных районах. Смуглый, чуть выше меня ростом, морщины в уголках глаз и сильные руки. Бугры мышц угадываются даже под плотной тканью толстовки — сразу видно, качается основательно.
— Джерман Гроу. Постановщик и по совместительству композитор этого безобразия.
Сказать, что я очешуела — значит, ничего не сказать. Джерман Гроу светился редко, интервью не давал и никогда не появлялся на публике без солнцезащитных очков. Когда ему задали вопрос почему, он заявил, что если постановщику нечего показать, кроме собственной рожи, и дать послушать, кроме собственных излияний, — это величайшая трагедия. Похлеще тех, что «сей гений» пытается пропихнуть в мир.
