Вечный колокол - Денисова Ольга (версия книг .TXT) 📗

Большие деревянные кружки с горячим медом пошли по кругу, мед плескали на снег и в огонь, кутью с жертвенника передавали толпе в мисках — и она не стыла на морозе.

— Что, и кутью не будешь есть? — Дана с огромной ложкой в руках повернулась к Младу.

Он покачал головой, плеснул меда на снег и передал кружку дальше.

— И на братчину [11] не пойдешь?

— Конечно, нет. Ну, если ты хочешь, я могу с тобой посидеть…

— Смотри, обидятся на тебя темные боги, — она покачала головой.

— Главное, чтоб светлые не обиделись… — проворчал Млад.

Волхвы послушали его совета, стараясь закончить праздник быстрей. Кулачные бои отложили до Коляды, показали только пару самых знатных кулачников в университете, и бой их был злым, жестким — под стать погоде. Уговорили выступить и Млада — рассказать, что ждет университет в будущем.

— Будущего не знают даже боги, — как всегда, начал он, и в передних рядах раздались смешки — он каждый год начинал свои речи с этих слов, — но могу посоветовать: гадайте на седьмую ночь Коляды. Как пройдет эта ночь — так и сложится год. А вообще… трудный будет год… Боги предупреждают… Лучше я девушкам погадаю… Кто хочет?

Девушек, как всегда, нашлось немало. Млад знал, что не стоит тратить силы перед подъемом, но праздник захватил его, и сила клокотала в горле, требовала выхода. Каждый год он обещал им суженых, каждый год его гадания сбывались, но в этот раз… Самая первая из девушек, подошедшая к нему, посмотрела ему в лицо, и в ее глазах Млад ясно увидел: ее суженый будет убит. Волхв не может лгать…

— Нет, милая, ты пока в девках останешься, — улыбнулся он ей ласково. Будущего не знают даже боги… Но изменить ЭТО будущее нельзя, ее суженый будет убит на войне. Она отошла в сторону, недовольная и удивленная.

А потом их была целая вереница, словно в этом году погибнет каждый третий жених… Млад мрачнел с каждой минутой: война. Вот что надо менять в этом будущем! Это не та война, на которую ушло ополчение, и не та, на которую собирали людей в помощь Москве. Большая война. Враг пострашней татарина.

И вдруг последней перед ним остановилась Дана. Он опешил, он не сразу узнал ее, и хотел отвести глаза.

— Ну? Что же ты? Или мое замужество полностью исключено? — она улыбнулась — румяная от меда и от мороза. Порыв ветра поднял снег между ними.

— Будущего не знают даже боги, — вздохнул он, — но если ты хочешь замуж, ты выйдешь замуж…

— Это ты мне как волхв говоришь? — она засмеялась.

— Нет. Я просто знаю это.

— Понятно. Я, как всегда, осталась без предсказания волхва. Ну хоть с какой стороны мне ждать суженого?

Млад не пил меда, ее веселье заставило его вспомнить о разговоре с Родомилом, и снова нестерпимая боль сжала сердце.

— Выбирай любую сторону… Не тебя выбирают, выбираешь ты…

— Спасибо, конечно, на добром слове, — сказала она, — придется гадать у кого-нибудь другого.

Они отошли в сторону — праздник еще не закончился.

— Чудушко, ты даже как волхв ничего не хочешь мне сказать… А мог бы, между прочим.

— Ну что я мог бы тебе сказать как волхв? — он растерялся.

— Хоть что-нибудь.

— Дана, мы сами делаем свое будущее. Я вижу только возможности. И у тебя их не одна и даже не две. Завтра к тебе посватается ректор или Сова Осмолов — и ты будешь выбирать. Или ты хочешь, чтоб волхвы выбрали за тебя?

— Ни в коем случае. Я хотела услышать совсем не это, — она сжала губы, а потом оглянулась к кострам, — посмотри! Такого еще не было!

Между кострами и кумирами появилась девочка лет пятнадцати — без шапки, в венке из сухих пшеничных колосьев.

— Она будет плясать для зимних богов, — пронеслось от передних к задним рядам.

Неожиданно рядом оказался Ширяй, снова прячась за спину Млада, только на этот раз он постоянно выглядывал из-за плеча учителя.

Млад подумал, что наряд девочка выбрала не самый подходящий — спускающуюся до полу шубу. А потом раздался резкий звук жалейки — одинокий, надрывный, плачущий. Ропоток прокатился по толпе, и все смолкли. И тут девочка одним движением скинула шубу с плеч и осталась совершенно нагой. Ветер словно впился в ее худенькое, угловатое тело, словно обрадовался добыче. Хлопнуло пламя костра, жалейка свистнула громче, девочка взмахнула руками, и метель, как послушный ей кружевной плащ, подняла и опустила крылья. Задрожал, зашелестел бубен, она повернулась вокруг себя, и снежный вихрь закрутился вокруг нее спиралью. А потом бубен забился в неистовом ритме, жалейка подхватила легкую, быструю мелодию, гусляры ударили по струнам, и ловкие их пальцы забегали, заплясали — переливчатый звон был похож на снежную круговерть.

Девочка плясала босиком на снегу, и метель служила ей сарафаном. Ветер вплетался в ее движения и не мог причинить ей вреда. Она сама была ветром, легким весенним ветром, влажным ветром грозы, горячим ветром Перунова дня, ветром сухого листопада. Она была дерзкой, она бросала вызов Зиме, и венок на ее голове не потерял ни одного колоска. И Зима приняла ее вызов, и северный ветер сорвал с нее снежный полог. Девочка лишь дернула к себе невидимый плащ, и снег снова окутал ее плечи.

Жалейка зашлась тонким рыданием, девочка приблизилась к костру, и оторвавшийся сполох пламени обхватил ее тело мимолетным объятьем. Она отбежала в сторону и снова закружилась в снегу, и снова шагнула к костру: кожа ее раскраснелась, глаза блестели, и Млад понял, что она чувствует сейчас: она любит мир, и мир распахивает ей свои объятья.

Ее руки развели пламя в стороны, словно полог, а северный ветер постелил огонь к ее ногам. И она плясала в огне, как в лепестках огромного чудесного цветка, и снова оказывалась объятой метелью, и снова всходила на костер, и мешала горящие искры с блестящими снежинками, и вся была окружена волшебным сиянием.

Млад едва сдержал стон: он не соврал про шаманскую болезнь. Ничего он в этот миг не хотел с такой силой, как взять в руки бубен и почувствовать дрожь мира, отпускающую его наверх…

Плясунья замерла, скорчившись, у ног одного из идолов. Кто-то из волхвов накинул шубу ей на плечи, но она так и осталась босиком, поднялась на ноги, смущенно улыбаясь, и крики восторга понеслись со всех сторон.

— Венок! Кому ты подаришь венок? — выкрикнул кто-то из студентов.

— Венок! — подхватили остальные, — подари кому-нибудь венок!

— Я подарю венок тому, кого считаю самым отважным! — звонко сказала девочка.

Студенты с любопытством глядели на нее и старались выйти вперед, когда она шла по кругу, утопая босыми ногами в глубоких снежных наносах. Она искала кого-то и не находила, приподнималась на цыпочки, и лицо ее — узкое, таящее будущую красоту — то становилось печальным, то освещалось надеждой.

А потом вдруг она улыбнулась, почти рассмеялась — совсем по-детски — и шагнула в сторону Млада и Даны. Млад посторонился и оглянулся: нечего было рассчитывать стать самым отважным в глазах ребенка — ей он, наверняка, казался стариком. И он не ошибся: девочка сбоку заглянула ему за спину и улыбнулась еще шире:

— Вот ты где!

Млад за локоть вытащил вперед пунцового от смущения Ширяя, а девочка посмотрела на него и засмеялась:

— Ну шапку-то сними!

Ширяй, забыв об ожогах, стащил шапку с головы, и пригнул голову скорей от неловкости, но она двумя руками сняла с себя венок и надела его на шаманенка. Кто-то засвистел, кто-то улюлюкнул, кто-то одобрительно крякнул. А Ширяй вдруг сжал губы и пробормотал себе под нос:

— Я не могу на это смотреть!

А потом подхватил ее на руки, кутая в шубу, и крикнул погромче:

— Где ее валенки? А?