Баллада о кулаке (сборник) - Олди Генри Лайон (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
И судья Бао приступил к работе.
Лично побеседовать с душами Восьмой Тетушки и торговца Фана выездному следователю не удалось: оба успели уйти на следующий круг перерождения. Досадуя на собственную нерасторопность, судья запросил свитки обоих и углубился в изучение.
Восьмая Тетушка. Голоногое детство в деревне, в большой многодетной семье местного гончара; переезд в город, сговор родителей с семьей Мао о будущей свадьбе... свадьба, годы ничем не примечательной семейной жизни — эпизоды мелькали перед судьей Бао один за другим, вся жизнь женщины была как на ладони. Ага, сейчас начнется покушение... и, похлопывая мухобойкой по левой ладони, судья замедлил мелькание колеса Сансары.
Вот Восьмая Тетушка выходит из дому, направляется вместе с соседями к центральной улице Нинго; вот-вот должен проехать принц Чжоу со свитой...
Яркая вспышка на миг ослепила выездного следователя. А когда, он снова обрел способность видеть, картинки уже исчезли — жизнь Восьмой Тетушки оборвал обломок ванского меча.
Судья попробовал вернуть изображение назад, чтобы просмотреть интересующий его эпизод заново — и снова яркая вспышка чуть не отшвырнула судью прочь от свитка.
Выездной следователь нахмурился и придвинул к себе свиток торговца Фан Юйши. — Детство в семье потомственных лавочников, свадьба, смерть отца; семейное дело — в руках молодого Фана... дальше, дальше... Вот оно! Ни с того ни с сего проснувшийся среди ночи Фан непонимающе озирается по сторонам, встает с кровати и — яркая вспышка, которая длится несколько долгих мгновений.
Все.
А теперь — просмотреть предыдущие жизни этих двоих. На сто, двести, триста лет назад — сколько понадобится.
У Восьмой Тетушки это нашлось шесть рождений назад. Судья увидел молоденького паренька по имени Чжу, впервые входящего после десятидневного ожидания во внешние ворота обители близ горы Сун.
С этого момента судья Бао смотрел очень внимательно. Поначалу ничего особенного не происходило: старшие монахи всячески издевались над молодым кандидатом, сносящим любые придирки; потом — беседа с патриархом, почтительно поставленная на алтарь предков чашка чаю, а вечером счастливому послушнику наголо обривают голову. И началось: утренние медитации, диалоги с наставником, занятия кулачным боем, беседы о деяниях Будды и его учеников, распухшие ладони и гудящие мышцы... почетная веревка, затем ряса наставника-шифу...
Это случилось неожиданно, на девятом году монашества Чжу.
Короткая слабая вспышка. Через полгода — еще одна!
И вот уже умудренный личным опытом приобщения к сокровенному монах, превративший годами изнурительных тренировок свою плоть в совершенное оружие, стоит у входа в знаменитый Лабиринт Манекенов. Дверь медленно открывается перед решившимся войти в смертоносное подземелье... Вспышка!
Долгая яркая вспышка, сквозь сияние лишь изредка проступают то полутемный тоннель, то комната, сплошь заставленная оружием, то бьющие со всех сторон деревянные «руки» манекенов...
Наконец улыбающийся монах уже стоит снаружи, братья радостно поздравляют новоиспеченного сэн-бина, а сухонький шифу смазывает душистым жиром дымящиеся на предплечьях Чжу изображения тигра и дракона!
Те самые изображения, которые два с половиной века спустя проявятся в виде трупных пятен на руках Восьмой Тетушки!
Когда судья Бао просматривал свиток торговца Фана, он уже знал, что найдет в нем.
И не ошибся — почти шестьсот лет назад торговец Фан, губитель тигровой орхидеи, воткнувший себе в сердце садовый нож, был бритоголовым монахом Шаолиня по имени Дун. И заработал мастерские клейма, успешно пройдя Лабиринт Манекенов.
Как именно Дун проходил Лабиринт, выездному следователю увидеть опять не удалось: белая очищающая вспышка скрыла таинство от досужих глаз.
Теперь судья знал, что означают эти вспышки.
Знаменитое Просветление-У, к которому истово стремятся последователи Будды. В эти моменты Просветленные выпадают из круговорота Сансары, и деяния их недоступны никому.
Или, как сказал бы Лань Даосин, в эти моменты они сливаются с Безначальным Дао.
Большое У что-то делало с людьми — выездной следователь был в этом совершенно уверен.
Что-то, что могло проявиться через сто, двести, пятьсот лет в жизни совсем другого человека. Проявиться мгновенно и неотвратимо, как удар молнии. Как вспышка света; света, дарующего прозрение — и зачастую скорую смерть.
Зачастую — но не всегда.
Судья не поленился просмотреть несколько перерождений Фан Юйши и Восьмой Тетушки (теперь прекрасно понимая всю условность этих имен), лежавших между их монашеством в Шаолине и жизнями, закончившимися самоубийством несколько месяцев назад.
В некоторых из промежуточных жизней тоже встречались знакомые вспышки.
Дважды они заканчивались смертью.
Но ни разу выездному следователю не удалось увидеть, что делали эти двое в роковые для них (и не только для них!) минуты.
Просветление прочно хранило свою тайну от непосвященных.
«С чего же все началось? — Судья Бао устало откинулся на спинку кресла, не вполне понимая, что имеет в виду под словами «все началось». — С постройки монастыря у горы Сун? С рождения Будды Шакьямуни? Или еще раньше, с появления рода человеческого? А может, — вдруг пронзила его догадка, — может, все началось, когда Бородатый Варвар, неистовый Бодхидхарма, явился под стены Шаолиня? Или когда в подземельях обители был воздвигнут таинственный Лабиринт Манекенов?..»
— Собственно, а почему бы мне не проверить это?! — внезапно судью осенило.
Он уже успел открыть рот, дабы затребовать свиток самого Бородатого Варвара — и тут взгляд его упал на одну из картинок в Недремлющем Оке.
Руки со знакомыми клеймами нагло загребли целую охапку свитков и явно собирались исчезнуть вместе с добычей!
Тревога!
Судье Бао было плохо. Ему было настолько плохо, что он уже не осознавал этого. Он чувствовал, что, наверное, скоро умрет, и лишь надеялся встретить смерть не во время допроса — просто однажды, уйдя в забытье и очутившись в аду Фэньду, он больше не вернется в мир живых.
Выездной следователь теперь жил лишь по ночам, проваливаясь, как в бездонную яму, в Преисподнюю сна, где давно ощущал себя своим. Днем он лишь отбывал тяжкую повинность существования на каторге бытия. И с каждым днем мир людей казался ему все менее реальным. О, сейчас судья прекрасно понимал бритоголовых хэшанов, толкующих о бренности всего сущего в мирах Желтой пыли, об иллюзорности человеческого бытия и об истине, лежащей за ободом Колеса Сансары, в котором вращаются люди, раз за разом возвращаясь на круги страдания и бессмысленной суеты. Теперь выездной следователь знал это, он видел правду собственными глазами, — и медленно угасал, все дальше уходя за грань, откуда нет возврата... Нет, он не жалел об этом. Освобождение от оков плоти, прекращение мучений — для него это были не пустые слова; он ждал мига смерти почти с нетерпением.
На Небо Тридцати Трех Будд или Нирвану судья Бао не рассчитывал — да и не знал толком, что это такое. Он мечтал остаться в Преисподней и вопреки всему завершить начатое им дело. Это стало у судьи своего рода навязчивой идеей — пусть после смерти, но закончить последнее расследование! Вопреки всему, даже смерти.
Вряд ли кто-либо еще так надеялся навсегда остаться в аду!
Дни превратились для выездного следователя в один бесконечный серый кошмар; он не знал, сколько прошло времени с момента его ареста. Десять дней? Двадцать? Месяц?
Допросы и пытки тоже слились в один вечный допрос, в одну пытку, от которой судья находил спасение лишь в аду. Изредка из месива пульсирующей боли выныривало яростно брызжущее слюной (или, наоборот, приторно-слащавое) лицо дознатчика; чиновник о чем-то спрашивал выездного следователя, но Бао не отвечал — потому что, когда он не выдерживал и начинал говорить...
