Гроза над Элладой (СИ) - Колосов Александр (книги онлайн полностью TXT) 📗
Когда триера покончила с остатками атлантской эскадры, её командир повернулся к своему помощнику — одноглазому Ковлу.
— Это был воистину отличный бой, вороны меня подери! Атланты — это тебе не пивососы египетских тростниковых развалюх, и не финикийские бродяги, которые разбегаются от одного вида готовой к бою триеры, только критяне ещё могут драться с таким ожесточением. Помнишь бой у Итаки?
— Ещё бы мне его не помнить, когда именно там я чуть не стал слепее крота! — Ковл притронулся к повязке, скрывающей пустую глазницу. — Когда наши триеры врезались в критянский флот, чуть ли не половина из них пропела «буль-буль» раньше, чем мы дошли до второй линии. Если бы не твоя затея оттеснить островитян на мель ударом с фланга, нам бы точно несдобровать! Помнишь их флагмана, который прорвался сквозь наш строй, проделав с нашими судами то же самое, что мы устроили первому имперскому корыту? Хорошо, что на ихнего гения у нас Кэнт нашёлся! Скоро, скоро мы обнимем наших соратников: и Кэнта, и Эноха, и Гедиона, и Орита…
— Тебе бы пифией в Дельфах заделаться, дружище! — хохотнул знаменитый на всю Ойкумену аркадский флотоводец Тин, но тут его, очевидно, догнала очередная умная мысль, от которой он некоторое время успешно уворачивался, потому что лицо его внезапно стало серьёзным. — Вороны меня раздери, что военные корабли Империи делают возле Фракии, хотелось бы знать?! И куда они так спешили?
— А они спешили? — уточнил Эзикл.
— Именно! Иначе они бы так просто на нашу уловку не клюнули. Возвращаемся к флагману…
При виде триеры, возвращавшейся с места побоища, учинённого ею эскадре дрибод, Арольт с воистину детской растерянностью обернулся к ветерану:
— Что делать будем, Великолепный?
Ульф неопределённо повёл литыми плечами — он решал сложнейшую дилемму, во весь рост нарисовавшуюся перед ним. Чувство долга боролось в нём с привязанностью к непоседливой, но забавной девчушке, потому что девочка не выдержала бы того способа спасения, которое он мог ей предложить, не теряя при этом чести ветерана. Решение далось ему с огромным трудом, но он выбрал солдатский долг.
— Сделаем так. Ты, Петнафс, сдашься эллинам вместе с девочкой.
— Ни за что! — сотник выпрямился во весь свой огромный рост и расправил необъятные плечи. — Я уложу их всех, ваше дело — прикрыть мне спину.
— Никто ничего тебе не прикроет! — отрезал ветеран. — Ты сдашься и скажешь ахейцам, что Гелла принадлежит к их племени. А если захочешь бежать, то сделаешь это на суше — не раньше. Это приказ. Ясно?! Я спрашиваю — ясно?!
— Ясно,… — проворчал Петнафс.
— Прощай, баловница! — сказал Ульф, гладя мокрую головку девочки. — Веди себя хорошо, чтобы мне за тебя не стыдно было. Скоро увидимся, слушайся дядю Петнафса.
Попрощавшись с остающимися, атланты отплыли к корме лежащей на боку дрибоды и спрятались под килем. Они видели как два воина в гребнастых шлемах скрутили силача Петнафса и перевели его и Геллу на палубу триеры. Тяжёлый вздох вырвался из груди ветерана — у него никогда не было своей семьи…
Проводив взглядом удаляющуюся триеру, атланты принялись за сооружение нового плота — старый эллины прихватили с собой: в воду полетели вёсла и доски. Канатами вёсла связали между собой, сверху прибили доски, приделали уключины, и наконец, плавучее сооружение было закончено. Знавший корабль гораздо лучше своих пяти пальцев, Арольт добыл две амфоры с лёгким вином, копчёный свиной окорок и десяток ячменных хлебцев. Продовольствие было уложено в сундук, прибитый к плоту и обёрнутый просмоленной тканью. Из кусков паруса и двух копий соорудили навес, который по совместительству мог служить парусом средней мощности…
Весь день Арольт вёл плот, сверяясь с путём колесницы Гелиоса, которую его неукротимые жеребцы стремительно несли по лазурному, быстро темнеющему куполу небосклона. Ульф отдыхал, потому что ветер надувал парус, а за рулевым веслом ему места не было. Утлое сооружение перескакивало с одной пологой волны на другую, с каждым часом приближаясь к заветной цели. Ночью ветер посвежел, Ульф забеспокоился, но Арольт только усмехался, беззаботно повторяя, что это быстрее доставит их к берегу. И точно — плот помчался, как охотничий гепард, Бартоно только головой покрутил, глядя, как волны услужливо несут в нужном направлении утлое судёнышко, повинуясь лёгким нажимам рулевого весла.
А ветер всё крепчал, к утру разыгрался настоящий шторм. Серо-зелёные громадные валы, словно щепку, швыряли шаткое изделие Арольта, но старый моряк, насвистывая какую-то несложную мелодию, орудовал веслом с прежней беспечностью, только крепче сжимая ногами сундук. Ульф глаз не сводил с кормчего, дивясь его спокойной уверенности и презрению к буйству стихии. К вечеру валы сделались ещё выше, ещё мощней. Каждый из них грозил разбить судёнышко не то, что в щепки, а в древесные лохмотья, однако Арольт лишь сменил мотив с игривого на более медленный, и продолжал твёрдой рукой править этим безумным танцем.
— Когда мы вернёмся к Вилену, я намекну ему, чтобы он сделал тебя кормчим самого мощного корабля нашего флота! — крикнул ему Великолепный, накрепко примотанный верёвками к сундуку. Как и все атланты, он был хорошо знаком с буйством водной стихии, поскольку океанские волны заметно превосходили лучшие морские экземпляры, но на плоту в такой переделке бывать ему не приходилось даже в кошмарных снах.
— К акулам! — отозвался суеверный моряк. — Ты сначала до Фермопила, дружок, доберись!
— Если ты высадишь меня на твердь земную, будь уверен, я доставлю тебя к Носорогу, даю слово.
— Договорились, — проворчал Арольт…
А через две недели оба товарища, прошедшие море, горы и македонские дозоры, предстали пред ясные поросячьи очи командующего Второй Имперской армии светлейшего Фермопила Ролоина. За это время Арольт в полной мере уяснил, какие именно качества Ульфа Бартоно привели к тому, что ему было присвоено его громкое прозвище. Когда они напоролись на отряд двух македонских этеров, ветерану понадобилось не больше пяти минут, чтобы уложить дюжину крепких воинов, умело владевших оружием, моряк и веслом-то, как следует, не успел размахаться… Поэтому его ни грана не удивило спокойное достоинство, с которым его спутник, ставший за время путешествия настоящим другом, держался перед грозным Фермопилом, получившим за вспыльчивый характер прозвище Носорог.
Встреча проходила в шатре главнокомандующего, расположенного в центре лагеря пяти когопулов — остальные корпуса расползлись по узким долинам Македонии за фуражом, продовольствием и рабами. Ни на миг не прекращающийся гул стотысячного скопища солдат и сорокатысячного табуна лошадей моряка отвлекал и раздражал, Ульф же наоборот чувствовал себя в этом бедламе, как младенец в родной колыбельке. Он выступил вперёд, отвесил короткий поклон и представился, затем представил своего спутника.
— У нас послание от светлейшего Вилена Онесси светлейшему Фермопилу Ролоину, главнокомандующему Второй Имперской, — доложил напоследок.
— Давай сюда, — ответил ему грузный мужчина, сидящий за столом в окружении нескольких людей.
Ростом Фермопил был значительно выше Вилена, сложен был гораздо крепче. Мясистый курносый нос на толстой слегка вытянутой ряхе был свёрнут набок, маленькие глазки цвета хмурой волны в предштормовую погоду пронзительно взирали на посланцев коллеги из-под тяжёлых век с короткими ресницами.
Ветеран извлёк замурзанный свиток папируса из походной сумки и вручил его хозяину шатра. Тот развернул письмо и прочёл следующий текст: «Светлейшему Ролоину от светлейшего Онесси привет. Я и моя армия уже на подходе к Истмийскому перешейку. Поторопись и ты занять Олений проход. Потому что, своевременно перекрыв его, туземцы запрут тебя в Македонии. Не медли». Лицо, поднятое Фермопилом от свитка начало медленно наливаться кровью:
— Что это значит? — угрюмо пробасил он, впиваясь в посланцев взглядом. — Я спрашиваю, по какому праву ваша Глиста учит меня — полководца из рода Ролоинов — что мне надлежит делать?! Чего молчим?
