Сборщик душ - Марр Мелисса (книги без регистрации txt) 📗
Один раз он даже открыл дверь и заказал экипаж, но бездна между порогом и машиной оказалась так велика, а мысль об избыточном движении так мучительна, что он вернулся на предыдущие позиции – к креслу, кнопкам, корреспондентам и лекциям.
Жизнь в Машине текла обычным чередом. Зеленая кнопка слилась с привычным фоном бытия, как до нее – отметина рядом с дверью, где в свое время большая книга повстречалась со стеной. Тавил научился игнорировать такие вещи: одно только воспоминание о том, что он сделал с Книгой Машины – запустил ее через всю комнату, так что она ударилась и рассыпалась, – заставляло его ежиться от стыда и боли. Как вульгарно, как нечестиво! Какое непростительное варварство!
В конце концов, решение по поводу пропуска наверх приняли за него. Центральный Комитет Машины пришел к выводу, что в визитах на поверхность нет никакой необходимости, так как там больше нечему учиться. Он отозвал все оставшиеся пропуска, на том дело и кончилось. Зеленая кнопка померкла и вовсе погасла, и Тавил улыбнулся даже с некоторой грустью, на мгновение задумавшись о том, как, наверное, мило было бы повидаться с сестрой… а потом приступил к своей лекции по Семи Холмам Уэссекса.
Тавил спал, когда начался этот звук. Он проник к нему в сон и был совсем новым – звук, которого не бывает в Машине. Тавил сел в кровати. Включать свет не понадобилось: за последние недели в Машине что-то изменилось: теперь его комната постоянно плавала в сумерках, и неважно, сколько раз ты нажмешь на кнопку или пожалуешься в Центральный Комитет.
Звук не унимался. Тавил с трудом загрузил себя в кресло и поехал на нем через всю комнату туда, откуда шел звук, – к двери.
В дверь кто-то стучал с той стороны, словно пытаясь привлечь его внимание. Легкий пот выступил у Тавила на лбу и под мышками: какая-то другая личность явно пыталась инициировать прямую физическую коммуникацию с ним.
Тавил думает наплевать на стук и, пожалуй, лучше вызвать ванну, чтобы смыть оскорбительные выделения. Но в последнее время купальная жидкость что-то слегка холодновата и самую малость вонюча, так ему кажется.
Пока он все это думает, стук продолжается, переходит прямо-таки в грохот, Тавил протягивает руку к кнопкам… и замирает в нерешительности, потому что забыл, которая из них открывает дверь – слишком давно он ею не пользовался.
Дверь тем не менее открывается; перед Тавилом стоит женщина. Экипажа в коридоре нет, и Тавила охватывает слабость уже при одной только мысли, сколько сил она потратила на то, чтобы добраться до его комнаты. Она стоит сразу же за порогом, и хотя прошло столько времени, он мгновенно ее узнает: длинные волосы раскачиваются от малейшего движения; ноги достаточно сильны, чтобы нести ее, куда она захочет; темные пятнышки рассыпаны по позолоченной солнцем коже.
Она – с поверхности. При виде Тавила тень отвращения пробегает по ее лицу. Женщина открывает рот, и при первом же звуке ее голоса Тавил оказывается в том самом первом дне под землей, когда она сделала первое и последнее предупреждение: не надо им ничего говорить о поверхности.
Тавил судорожно пытается вспомнить, что полагается делать в таких ситуациях. Наверное, есть какие-то приветственные слова, которые нужно сказать, сделать какой-то специальный жест… Так ничего и не вспомнив, он просто сидит и смотрит на нее.
– Машина останавливается, – сказала женщина.
Тавила словно подбросило; по всему телу раскатилась тревожная дрожь. Он потянулся за Книгой Машины, ища утешения в ее тяжести, но понял, что оставил ее на столе у кровати. Пальцы панически забегали, но ухватиться им было не за что.
– Говорить такое – кощунство, – сообщил он женщине.
– Да мне плевать, – отвечала она. – У меня друзья в других городах – везде видны знаки. Теперь это только вопрос времени.
Но Тавил не желал ей верить.
– Невозможно. Ни в одной лекции подобное не упоминалось. И потом – Машина всемогуща, она не может остановиться.
Ее губы забавным образом изогнулись.
– Да хоть бы и так. Машину сделали люди, но она давно уже вышла за пределы их понимания. Никого не осталось, кто знал бы достаточно об общей системе, чтобы суметь ее починить.
Тавил фыркнул.
– Разумеется, Машина починит себя сама.
Женщина покачала головой.
– Не починит. Генератор уже отказывает, скоро посыплется и остальное. Те, кто останется Внизу, задохнутся. Пора выбираться на поверхность – это единственный шанс выжить.
Капелька пота побежала по Тавиловой щеке. Желание схватиться скорее за книгу было таким сильным, что Тавила почти трясло. Слова женщины начали протискиваться поглубже в сознание, подцепляться к недавним фактам, выстраивать цепочки, обретать значение и смысл. Все эти мелкие щелчки и заминки в течении повседневной жизни, которых никогда не случалось раньше… такие незаметные, но слишком вездесущие, чтобы продолжать их игнорировать: не реагирующие, как надо, кнопки, задержки с ремонтом, какая-то внезапная дрожь в стенах…
Все говорило в пользу вестей, принесенных женщиной.
– Почему вы мне все это говорите? – спросил Тавил.
Она опустилась на корточки, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.
– Ты с поверхности, как и я. Здесь есть еще наши – только мы знаем, как жить Наверху. У нас больше шансов выжить без Машины.
– Идем с нами, – сказала она и, подавшись вперед, взяла его за обе руки.
Прикосновения оказалось достаточно, чтобы Тавил отпрянул и, нажав кнопку, отъехал вместе с креслом прочь, подальше от нее.
– Вы забываетесь!
Он вытер руки об одежду, словно можно было как-то уничтожить, стереть ощущение чужой живой плоти, вошедшей в прямой физический контакт с его собственной.
Качая головой, женщина встала.
– Ты умрешь тут.
В ответ Тавил нажал кнопку. Дверь закрылась, надежно спрятав его в убежище. Тавил выехал на середину комнаты, но изоляцию не отключил. Он сидел и смотрел на руку, которая помнила тепло чужих пальцев.
Какая-то его часть, очень маленькая, когда-то умела взбираться на деревья и целые мили шагать пешком по поросшим травой равнинам. Эта часть знала, что женщина сказала правду, и правду эту приняла. Сказанное объясняло и свет, и купальную жидкость, и почему его любимая музыка временами вставала на паузу или икала, чего с ней раньше никогда не случалось. Когда он нажимал кнопку доставки еды, еда теперь не всегда приезжала сразу, а кровать пару раз поднималась из пола смятой и незаправленной, словно он только что встал.
Когда Тавил был совсем еще мальчишкой, его родители и родители его родителей предсказывали, что городам Машины однажды наступит конец. Они рассказывали ему о предках, которых объявили Бездомными и изгнали из Нижнего мира после какого-то бунта и которые с тех пор выбрали жить естественной честной жизнью на поверхности. Предки оставили им в наследство знание о том, что технология – скорее проклятие, чем дар. Она портит человека и делает его самодовольным.
И Тавил им верил. Он презирал живущих под землей и ждал того дня, когда из-за вечной погони за комфортом они пожрут себя сами. Вот за этим он и полез в шахту тогда, давным-давно: чтобы увидеть Нижний мир своими глазами, пока тому не пришел неизбежный конец; чтобы обрести знание о Машине – не от кого-нибудь, а из самых что ни на есть первых рук – и передать его будущим поколениям как предупреждение: никогда, никогда не давать себе снова пасть в эту бездну.
Но родители ошибались. Сам он ошибался. Здесь, Внизу, – прогресс, эволюция. Здесь жизнь в самой своей продвинутой фазе – бытие ради чистых идей, ради очищения души!
Тавил берет Книгу Машины и подносит ее к губам. «Благословенна Машина», – тихо шепчет он, целуя обложку. Вот оно, живое, осязаемое доказательство правды, в которой взрослые отказали ему Там, Наверху, ибо воистину есть сила бо€льшая, чем человек.
Эта мысль утешает его, убаюкивает, изгоняет предательскую дрожь, иссушает скопившийся под немногими его последними волосами пот. Тавил закрывает глаза и ощущает гудение Машины, окружающее, обволакивающее, заботливое, защищающее. Он – ее часть, отныне и присно.
