Тропа каравана - Суренова Юлиана (версия книг TXT) 📗
За спиной скрипнул снег, и тяжелая рука отца опустилась ей на плечо. Мати взглянула на него с немым вопросом, полным граничившего с отчаянием страхом.
— Мы подъезжаем к мертвому городу, дочка, — тихо проговорил тот.
К его удивлению, девочка облегченно вздохнула:
— А я увидела факелы и испугалась, что в караване кто-то умер, — ее губы тронула робкая улыбка: — Как хорошо, что это не так!
Страх исчез из ее глаз, зажегшихся синим пламенем, и она устремила взгляд туда, где сверкали под ледяной коркой в лучах луны развалины мертвого города. Сейчас она испытывала лишь восхищение могуществом Матушки Метели, способной создать холодный огонь из горячего камня.
Незаметно для самой себя, Мати двинулась вперед.
Атен шел рядом с дочерью. В который раз он удивлялся тому, как сильно отличалась она от всех, кто был рожден в городе. Ее миром была снежная пустыня, караван — ее оазисом. Сердце девочки не сжималось при виде погибших городов, не трепетало в окружении белого безмолвия. Она всякий раз с готовностью отправлялась в путь, покидая чуждые ей края тепла, и почти всегда в ее синих, как небесный свод, глазах горело любопытство. Казалось, ей было интересно в мире все.
— Мы зажгли факелы, чтобы почтить память людей, уснувших вечным сном вместе со своим городом, — медленно, следя за тем, как дочь будет реагировать на его слова, проговорил караванщик.
Та кивнула, затем, задумавшись, нахмурилась: — Па, а почему они умерли?
— Помнишь, я тебе рассказывал сказку о ледяном городе? Там со смертью Хранителя тепло покинуло землю и метель, более не встречая преград на своем пути, вошла в дома людей…
— Да, она замела все снегом и люди уснули вечным сном, до тех пор, пока силы не вернутся к Шамашу, богу солнца и повелителю небес. Когда Метель — богиня Айя — увидит своего супруга прежним, живым и здоровым, ее сердце преисполнится великой радостью, весь снег растает, талая вода разбудит людей и высохнет слезами у них на глазах. И весь мир станет зеленым, многоцветным, каким он был когда-то давно, — заученно затараторила она, а затем вдруг спросила: — Странные они, горожане, да, пап? Выбрали вечный сон, а ведь могли уйти из города, стать караванщиками, как мы?
— Милая, эта не так просто — путешествовать: нужны повозки, несущие внутри себя огонь, меховые одеяла, теплые одежды, припасы, снежные олени, а, главное, карты.
Мати пожала плечами, принимая объяснения отца, но не понимая, как отсутствие каких-то столь обычных вещей может помешать выбрать жизнь: — Если бы у них была душа караванщика, их бы ничто не остановило. А так, — девочка шмыгнула носом. — Жаль, что город умер. Наверно, здесь когда-то было красиво… И ничего не осталось.
Ничего не осталось… Нет, прошло еще слишком мало времени, чтобы стереть все следы с земли, разгладить морщины. Пусть знавшие лишь тепло стены домов не выдержали всей тяжести удара холода и, став хрупкими, рассыпались осколками прежней жизни. Но снег и ветер, словно смеясь над их памятью, то открывали побледневшие верхушки развалин, то вновь скрывали их под легким белым полотном. Минует еще много времени — год, может быть, два — и единственным напоминанием о прошлом останется вознесенный снежным холмом над землей храм, превращенный госпожой Айей в один из своих бесчисленных дворцов, разбросанных в бесконечности пустыни.
Медленно, осторожно, караванщики приблизились к холму, остановились у подножия, обратив взгляды к звездам, и замерли. Они испрашивали у богини снегов разрешение войти в Ее дом и провести обряд, дарующий покой прошлому и освобождающий будущее от тяжких оков настоящего.
Таков был долг караванщика: оказавшись в умирающем городе, принять в караван хоть кого-нибудь из его жителей, чтобы сохранить род; вступив же первыми в ледяной дворец, совершить обряд упокоения, дабы души пересекли черту горизонта, и мертвые вместо ужасных кошмаров видели светлые добрые сны…
А затем караван вновь двинулся в путь. Люди не могли позволить себе задерживаться больше необходимого: промедление в снежной пустыне могло прогневать Метель и обрушить на головы провинившихся смерть.
Налетел ветер, застучался в пологи повозок, завыл, требуя впустить его, и, встретив отказ, разозлился, поднял с земли огромные охапки снега, закрутил их в диком танце — заклинании метели, чтобы бушевать, не останавливаясь ни на миг, не один день, не одну ночь.
Путь стал тяжел. Встречный ветер порой так усиливался, что животные не могли сдвинуться с места, а люди падали и, если бы не веревки, привязывавшие их к единой цепи каравана, вихрь унес бы их прочь, в пустыню, как хищный зверь утаскивает свою жертву, чтобы потом, в одиночестве, насладиться ее смертью.
Не дожидаясь, пока все в конец вымотаются, Атен остановил караван, приказал построить повозки плотным кругом — складские по краям, остальные, вместе с распряженными животными — внутри, под огромным, раскинутым в мгновение ока, куполом шатра, способным долгие дни защищать от снега и ветра.
Глава 2
Хозяин каравана выглянул наружу. Из-за метавшихся в разные стороны белых снежных птиц, заполнивших собой все вокруг, было не возможно ничего разглядеть и в двух шагах.
Недовольно поморщившись, Атен задернул полог, возвращаясь под купол.
Они дожидались благоприятной погоды уже две недели, а метель лишь только усиливалась.
Евсея и Лиса он нашел в одной из боковых повозок. Здесь было холодно и мужчины, склоняясь над свитками покрытой мелкими пометками бумаги, зябко кутаясь в меховые полушубки.
— Остановка обещает быть долгой, — хмуро бросил им Атен.
— Да, — те даже не подняли голов, не желая ни на миг отрываться от своего занятия. — Мы подсчитали, — продолжал Лис, — что если метель не прекратиться в течение трех месяцев, нам будет лучше вернуться назад, в прошлый город, чтобы пополнить запасы. Если же мы сможем тронуться в путь раньше — караван одолеет переход.
— Мы всего лишь в паре месяцев пути от города, — поддержал друга Евсей. — Так что нам не приходится опасаться даже полугодовой стоянки.
— Госпожа Айя не любит, когда нарушаются ее законы, — качнул головой хозяин каравана. — Она не позволит нам повернуть назад.
— Атен, — две пары глаз пристально глядели на него, — всякий караванщик знает, что в снежной пустыне разрешено идти лишь вперед, вслед за солнцем. И только один раз в вечности повелительница снегов позволяет нарушить эту заповедь и пойти обратной дорогой. Мы еще не воспользовались своего права, и ради спасения каравана…
— Конечно, — тот опустил голову на грудь и, к удивлению спутников, умолк, не споря.
Лис придвинулся к нему, положил руку на плечо:
— Что с тобой, Атен?
— Не знаю! — тот отвернулся, но потом, словно решив, что лучше не оставлять недомолвок, продолжая смотреть в сторону, тихо произнес:
— Последнее время я все время ловлю себя на мысли, что наш путь не так долго, как мне представлялось раньше. Однажды пустыня попрощается с нами…
— Ты предчувствуешь гибель каравана? — насторожился Лис.
Какое-то время Атен молчал, прислушиваясь к чему-то внутри себя, а потом качнул головой:
— Нет. Нечто иное. Не белый траур, а полноцветие красок. Это время еще далеко, но метель уже грустит по нему, я слышу печаль в ее голосе… Только в ее грусти нет боли, скорее чужая, незнакомая ей пока радость… И, все же, это непонятное будущее беспокоит меня больше, чем холод смерти, как любая неподдающаяся объяснению загадка пугает сильнее понятной и предвиденной беды.
— Может быть, дело в том, что рано или поздно мы вернемся к Эшгару, — промолвил Лис.
— Не упоминай этого названия! — глаза Атена сверкнули гневом. — Только горожанин носит в сердце имя своего города! Для караванщика все они — чужие и безымянные!
— Ладно, пойду посмотрю, как там дела, — вздохнул огорченный странным поведением друга Лис и поспешно выбрался из повозки.
Евсей повернулся к брату:
