Русские инородные сказки - 6 - Фрай Макс (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗

Почему ты пьешь?

Хендерсон, тупица! Если я протрезвею, мне не захочется жить на лавочке в метро. Мне будет противно здесь спать. И что тогда? Я найду работу — такую как у тебя, жену — такую как у тебя, нарожаю детишек и стану таким как ты. Тупицей.

И меня убьет током — совсем как тебя. Ты этого хочешь?

Порой он был совершенно невыносимым человеком.

Вы не поверите, однажды он принес мне сто фунтов. Просто сунул в кулак — сто фунтов одной бумажкой. На, говорит, купи себе что хочешь, но только не выпивку. Я прослежу. Буду ходить за тобой и смотреть, что ты покупаешь.

Ну не дурак?

Тут живет один русский. Пьотр. Молодой совсем, тоже дурак. Этот думает, что он здесь случайно. Временно. Он не знает, что времени нет.

Как можно говорить с таким человеком?

О чем можно говорить с человеком, который не знает, что времени нет?

Мы с Хендерсоном пели вместе. За это я его уважаю. У тебя есть работа, жена, дети, ты не знаешь, что времени нет, и все же поешь в метро, за компанию со старым алкоголиком, который даже имени своего не помнит.

Это заслуживает уважения.

Я тогда даже, помнится, подумал: ну ладно, схожу к тебе в гости. От меня не убудет. Максимум: меня обругает твоя жена или, что гораздо хуже, пожалеет. Или детишки твои будут морщить носики: папа, почему от дяди так воняет? Или собака твоя облает…

Нет, не пойду.

И потом, дома у тебя, наверное, петь не захочется. Иначе почему ты приходишь петь сюда, ко мне?

Я часто смотрю на людей. Мне их жалко: они совсем ничего не понимают.

Ездят в этих дурацких поездах. С ума сойти. Мне бы никогда не пришло в голову ездить в метро. Метро — не для этого.

В метро хорошо петь. Тут звук хороший. Вы знаете, о чем я.

Это когда поезд еще не пришел. В промежутках.

И по ночам.

В последние годы сюда по ночам всякие ходят.

Однажды пришли сразу человек десять: молодые все, глупые. Говорят: дед, давай мы тебя подожжем и посмотрим, как ты будешь умирать.

Дураки.

Человек, у которого нет времени, не может так вот запросто умереть. Я бы давно уже умер, если бы это было так просто.

Ну давайте, говорю, поджигайте.

Они и стали меня поджигать — зажигалкой. А я пел. Ну, они, конечно, потели — то с одной стороны подожгут, то с другой. А я не горю. Тогда они меня побили немного и ушли.

Тупицы.

Они думали, мне будет больно.

Но мне не бывает больно.

Вот если бы я был таким как ты, Хендерсон, мне было бы больно. Почти все время. Мы пели, и я видел, что тебе больно. Больно жить. Больно болеть. Больно умирать.

Если бы тебя подожгли, ты бы сгорел как спичка.

Хорошо, что ты умер от удара током. Хорошая смерть.

Я не знаю, почему люди так глупы.

Может быть, вы знаете?

Что, уже все готово?.. Ну давайте. Давайте сюда эту хреновину. Куда петь? Прямо сюда? А вы не хотите? Ну черт с вами, сам спою.

Слушайте…

№ 17 Мечты и молитвы Исаака-слепца

О старом Исааке говорили, что он не ослеп, но однажды просто перестал открывать глаза. Многие верили, что веки Исааку запечатали ангелы — пчелиным воском и медом. Чтобы потешить нас, Исаак перечислял людей в комнате и описывал их — одного за другим, но иногда ошибался, прибавляя тех, кого не было и в помине. Промышлял он тем, что лечил наложением рук и давал советы.

В синагоге во время совместной молитвы его голос отрывался от наших голосов, и мы — один за другим — умолкали, глядя в изумлении, как возносится его молитва. Когда служба оканчивалась, рав выносил чашу, чтобы Исаак мог напиться, а после — провожал домой, поддерживая его под локоть.

В доме Исаака было множество книг, и когда мы спрашивали, как же он их читает, Исаак отвечал, что нюхает каждую страницу и видит написанное так же ясно, как если бы он читал глазами. Когда кто-то из нас не поверил этому, Исаак предложил выбрать книгу, открыть на любой странице и дать ему в руки. Он понюхал страницу и прочел вслух:

…поэтому в дни праздников является Творец взглянуть на всю разбитую Им посуду, и входит к нам, и видит, что нечему радоваться, и плачет о нас, и возвращается в Вышние, чтобы уничтожить мир.

Услышав это, мы заплакали, ибо сочли слова книги дурным предзнаменованием, но Исаак сказал: «Не плачьте, ведь Он является нам не только в дни праздников, но — каждый день, и всякий раз удается убедить Его, что мир хорош, и тогда Он возвращается в Вышние, радуясь тому, что сотворил».

Но мы заплакали пуще прежнего: «Исаак, твои дни сочтены. Ты скоро умрешь, и кто тогда убедит Его, что мир — хорош? Кто станет спасать нас изо дня в день, заботясь о нас, любя нас и жалея — как это делаешь ты?»

Исаак ответил на это: «Помимо меня будут у вас заступники и защитники перед лицом Его. Но если не поумнеете и не возвыситесь душой, станете так или иначе бедствовать и страдать». Мы попросили его: «Поговори с нами об этом», и он открыл книгу на другой странице, понюхал ее и прочел вслух:

…молчание мое создало высший Храм, бина, и низший Храм, малхут. Люди говорят: «Слово — золото, но вдвойне ценно молчание». «Слово — золото» означает, что произнес и пожалел. Вдвойне ценно молчание, молчание мое, потому что создались этим молчанием два мира, бина и малхут. Потому что, если бы не смолчал, не постиг бы я единства обоих миров».

Тогда мы спросили его: «Как же в молчании происходит твое заступничество?» Исаак ответил: «Молитва хороша, но лучше молитвы танец. Я пляшу с вами и так беседую во Храме». Мы вспомнили, что часто потешались над ним, видя, как слепой пляшет, и устыдились этого, и вышли от него.

На другой день Исаак умер, и мы снова собрались в его доме, чтобы узнать, кто станет теперь ответствовать перед Господом. С тех пор мы ежедневно собираемся после вечерней молитвы. Мир до сих пор стоит, и звезды не гаснут — значит ли это, что кто-то взял на себя заботу, но не пожелал объявить нам об этом? Мы говорим, мы спорим, мы спрашиваем, мы читаем и записываем. Увы, это — все что мы можем.

K.30

Доменико медленно наклоняется, протягивает руку и касается кошачьего загривка. Кот вздрагивает, но не трогается с места. Доменико повторяет жест, на сей раз не спешит отнять руку: осторожно проводит указательным пальцем по макушке, шее и спине.

— Тварь неразумная, — бормочет Доменико, — ах ты отродье! Отродье…

Кошачий глаз отворяется, по телу прокатывается волна. Высоко запрокинув голову, кот поднимается и бесконечно долгим упругим движением тянется к потолку. Доменико не мешкая хватает его в охапку и выбрасывает за порог:

— Поди вон!

Кот удаляется, опасливо пригибая голову, но на полдороге оборачивается и бросает на Доменико ОСОБЫЙ взгляд, означающий вечную кошачью вендетту.

На кухне внимательно исследует пустую бочку, пахнущую рыбой.

Рыбы давно уже нет в этой бочке.

Во дворе присматривает за воробьем. Не для охоты, а ради чистого удовольствия.

В конюшне одним махом взлетает на верхнюю балку, освещенную солнцем, оттуда подает голос. Конь ухом не ведет. Беспримерное отсутствие любопытства.

Заглядывает в окно, мягко ступает на подоконник, замирает на мгновение, и, убедившись, что человеку до него нет дела, прыгает на крышку клавесина. Неторопливо вылизывает хвост и бока. Окончив, подходит к краю и опускает лапу на клавиатуру — с таким видом, будто собрался удить рыбу в проруби.