Проклятие Ведьмака - Дилейни Джозеф (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Я не верил своим глазам! Ведьмак не раз предостерегал меня по поводу хорошеньких женщин, а сам, оказывается, нарушил это правило! Мэг была ведьмой, и, тем не менее, он не заточил ее в яму!
Я быстро перелистал дневник до конца, в поисках других упоминаний ее имени, но ничего не нашел. Совсем ничего! Как будто ее и вовсе не существовало.
Кое-что о ведьмах мне было известно, но никогда прежде я не слышал о ламиях. Я поставил дневник на место и начал просматривать нижнюю полку, где книжки стояли в алфавитном порядке. Открыл ту, что была озаглавлена «Ведьмы», но и там о Мэг не было ни слова.
Разбираемый любопытством, я продолжил поиски и на самой нижней полке обнаружил толстую книжку под названием «Бестиарий». Там в алфавитном порядке были перечислены все виды порождений тьмы, в том числе и ведьмы. Наконец я нашел то, что хотел: ведьмы-ламии.
Похоже, ведьмы-ламии не уроженки Графства, а пришли к нам откуда-то из-за моря. Они избегают солнечного света, но ночью охотятся на людей и пьют их кровь. Они могут менять облик и делятся на две категории: дикие и домашние.
Дикие – это и есть ведьмы-ламии в своем естественном состоянии, опасные, непредсказуемые и физически мало похожие на людей. Они с ног до головы покрыты чешуей, а ногти их больше похожи на когти. Некоторые передвигаются на четвереньках, у других имеются крылья, а верхняя часть тела покрыта перьями, что позволяет им перелетать на небольшие расстояния.
Однако дикие ведьмы-ламии могут стать домашними, если на протяжении долгого времени живут с людьми. Очень медленно, постепенно они приобретают женский облик, хотя вдоль позвоночника у них остается полоска желто-зеленых чешуек. Со временем домашние ламии даже начинают проникаться человеческими убеждениями. Часто они отказываются от зла и начинают творить добро.
Может, Мэг в конце концов стала доброй? И Ведьмак поступил правильно, не связав ее и не столкнув в яму?
Внезапно до меня дошло, что уже очень поздно, пора возвращаться к занятиям, и я выбежал из библиотеки. Голова у меня шла кругом.
Спустя несколько минут мы с наставником оказались на краю западной части сада, под деревьями, откуда открывался вид на болота. Осеннее солнце опускалось за горизонт. Ведьмак диктовал, расхаживая туда и обратно, а я, как обычно, сидел на скамье и записывал его слова. Однако мне никак не удавалось сосредоточиться.
Начали мы с урока латыни. У меня имелась специальная тетрадка для грамматики и новых слов, которым учил меня Ведьмак. Толстая тетрадка, уже почти заполненная.
Мне страшно хотелось обсудить с Ведьмаком то, что я только что прочел, но как это сделать? Я ведь нарушил правило придерживаться лишь указанных им книг. Он не давал мне позволения читать свои дневники, и теперь я сожалел о том, что ослушался его. Я знал, что он рассердится, если это выплывет наружу.
С каждой минутой мне было все труднее и труднее вдумываться в то, о чем говорил Ведьмак. К тому же я сильно проголодался и никак не мог дождаться ужина. Обычно вечера принадлежали мне, я мог делать в это время что захочу, но сегодня учитель сверх всякой меры загрузил меня работой. Тем не менее прошло не меньше часа, прежде чем солнце село и самые трудные уроки были окончены.
А потом я услышал звук, от которого мысленно застонал.
Звон колокола. Не церковного, нет. То был более высокий, мелодичный звон совсем небольшого колокола – того самого, который был предназначен для наших посетителей. Никого не допускали в дом к Ведьмаку, поэтому люди, нуждающиеся в его помощи, должны были приходить на перекресток и звонить в этот колокол.
– Иди и посмотри, в чем дело, парень, – сказал Ведьмак, кивнув в сторону колокола.
Обычно мы делали это вместе, но в тот день он еще не вполне оправился от болезни.
Я не то чтобы очень торопился. Отбежав достаточно далеко, чтобы меня не было видно из дома и сада, я перешел на медленный шаг. Уже слишком стемнело, чтобы предпринимать что-либо, связанное с новым вызовом. В особенности сегодня, когда Ведьмак еще не полностью выздоровел. Значит, до утра мы делать ничего не будем. Я могу рассказать ему, что произошло, и во время ужина. Чем позже я вернусь, тем меньше времени останется для писанины. На сегодня ее и так было больше чем достаточно, у меня даже запястье разболелось.
Над перекрестком нависали ивы, которые у нас в Графстве называют лозами, и здесь было мрачно даже днем, что всегда заставляло меня нервничать. Во-первых, никогда не знаешь, кто тебя тут ждет; а во-вторых, у гостей наверняка плохие новости, иначе они не пришли бы. Им понадобилась помощь Ведьмака.
На этот раз там дожидался парень в больших шахтерских сапогах и с грязью под ногтями. Нервничая даже больше меня, он выпалил свое сообщение с такой скоростью, что я половину не понял и был вынужден попросить его повторить. Потом он ушел, а я вернулся домой.
На этот раз я не плелся еле-еле, а бежал.
Ведьмак с опущенной головой стоял рядом со скамьей. При моем приближении он поднял взгляд; лицо у него было грустное. Я понял, что он откуда-то знает, что я скажу, но все равно заговорил, задыхаясь от быстрого бега.
– Плохие новости из Хоршоу. Мне очень жаль, но они касаются вашего брата. Доктор не смог спасти его. Он умер вчера на рассвете. Похороны утром в пятницу.
Ведьмак испустил долгий, тяжкий вздох и несколько минут не произносил ни слова. Не зная, что сказать, я тоже молчал. Было трудно догадаться, какие чувства он испытывает. Они с братом не разговаривали больше сорока лет, ни о какой близости между ними не могло быть и речи. И все же священник приходился ему братом, и, возможно, у Ведьмака сохранились связанные с ним добрые воспоминания – из тех времен, когда они были детьми, и потом, когда еще не поссорились.
Наконец Ведьмак снова вздохнул и заговорил:
– Пошли, парень. Поужинаем сегодня пораньше.
Ели мы в молчании. Ведьмак – тот больше ковырялся в своей тарелке, чем ел. То ли из-за плохих новостей о брате, то ли недавняя болезнь лишила его аппетита… Обычно он за время трапезы произносил хоть несколько слов, даже если просто спрашивал, как мне нравится еда. Это превратилось почти в ритуал, потому что следовало непременно похвалить домашнего домового Ведьмака, который готовил нам еду, иначе тот мог надуться. Похвалить ужин было очень важно – если не хочешь, чтобы свиная грудинка утром оказалась подгоревшей.
– Тушеное мясо приготовлено очень хорошо, – в конце концов сказал я. – Уж и не припомню, когда в последний раз ел такую вкуснятину.
По большей части домовой оставался невидимым, но иногда принимал облик большого рыжего кота. Если удавалось угодить ему, он под кухонным столом терся о мои ноги. На этот раз не было даже еле слышного мурлыканья. Либо моя похвала прозвучала не слишком убедительно, либо плохие новости заставили домового затаиться.
Внезапно Ведьмак отодвинул тарелку и поскреб в бороде.
– Мы идем в Пристаун, – объявил он. – Отправляемся завтра утром.
Пристаун? Я не верил своим ушам. Ведьмак шарахался от этого города, как от чумы, и однажды сказал мне, что ноги его там не будет. Причину этого он не объяснял, а я не спрашивал, потому что всегда чувствовал, когда он не хочет говорить о чем-то. Но как-то раз мы оказались в двух шагах от побережья, и нам потребовалось пересечь реку Рибл. Вот тогда-то неприязнь Ведьмака к этому городу и стала реальной помехой. Вместо того чтобы перейти на тот берег по мосту в Пристауне, мы тащились много миль до следующего.
– Зачем? – спросил я чуть ли не шепотом, опасаясь разозлить его своими вопросами. – Мне казалось, мы пойдем в Хоршоу, на похороны.
– Мы и пойдем на похороны, парень. – Голос Ведьмака был спокоен и полон терпения. – Верно, мой слабоумный брат работал в Хоршоу, но он был священником, а когда в Графстве умирает священник, его тело доставляют в Пристаун, отслуживают в большом кафедральном соборе заупокойную службу и только потом предают земле. Вот мы и пойдем туда, чтобы отдать ему последнюю дань уважения. Однако это не единственная причина. В этом городишке у меня есть одно незаконченное дело. Возьми свою записную книжку, парень. Открой чистую страницу и напиши заглавие…
