Золотой Лис. 1-2 часть(СИ) - Иващенко Валерий В. (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
— Да здешний я, снимаю угол под крышей у дядюшки Флетчера. Вот, шёл нынче с работы, они и подвалили… и выбора-то особого нет, — Ридд запил особо вкусный кусочек хорошим глотком молока, с наслаждением вздохнул, ощутив, как по истерзанному телу наконец-то начала разливаться блаженная сытость.
И только сейчас поднял взгляд, неприкрыто посмотрел на собеседника.
В глазах жреца мелькнуло что-то похожее на сомнение, да и сам он меланхолично поинтересовался — а кто слово передать-то просил этаким необычным манером? Если что, могли бы и так подойти, он не кусается и не заразный.
— Да понял, понял, — с нарочитой досадой Ридд швырнул на стол свою ложку. — Есть тут… барон наш это власть сверху, так сказать, а эти наоборот, снизу — и их заведения обычно обходятся без вывесок. Но поверьте, лучше поцапаться с коронными, чем с такими. А я человек маленький, мне не с руки ни с теми, ни с этими заводиться.
Они оба переждали, пока отчаянно что-то ворчащая Стелла не протащит мимо их столика набравшегося до неприличия плотника с верфи, и даже проводили его сочувственными взглядами — в такой вечер оказаться на улице это просто обидно. Ведь есть что-то такое во всех разумных расах, что при одном только приближении опасности заставляет их сбиваться в тесную груду. Если не сказать, волчью стаю. Уж в случае нужды все двуногие благонравием и покорностью судьбе не отличаются…
— Что ж, понятно. Слыхал я, что презренные гильдии обладают немалой властью. Ладно, я готов выслушать их слово, незнакомец, — скучным и невыразительным голосом проскрипел жрец, и во взгляде его мелькнуло что-то такое, отчего Ридд поёжился и непроизвольно отгородил глаза ладонью.
Глубоко вдохнув-выдохнув, он довольно неплохо изобразил отчаянную решимость купальщика, таки собравшегося с духом прыгнуть в ледяную воду, и принялся говорить.
— Передаю дословно. Если гость города в эти смутные времена умышляет что-то против их милости барона, то лучше бы ему исчезнуть, не дожидаясь завтрашнего рассвета. Конец сообщения.
Сам Ридд в это время довольно неплохо изображал, будто его одолела хорошо знакомая каждому блаженная истома после трудного дня и упокоившегося в животе сытного ужина. Когда усталость потихоньку отпускает почти сведённые судорогой мышцы, а взамен наваливается такая блаженная дремота, противиться которой нет просто ни сил, ни желания. Но хотя слова его и произвели на жреца соответствующее впечатление, тот размышлял недолго.
— Да уж, предупреждали меня насчёт здешних нравов… Что ж, ответ будет таков — и прошу его передать. Храмы тоже озабочены в предчувствии перемен. Потому меня и направили в баронство Шарто с заданием купить полсотни бочонков вашего здешнего муската и препроводить в надёжное хранилище, — жрец озабоченно поёжился, словно его то ли одолевали сомнения, то ли заедали нехорошие насекомые, и поспешно добавил: — Золота у меня нет, только именные чеки и векселя Королевского банка — потому господам жуликам грабить или обворовывать меня нет никакого резона.
Ридд представил перед собой пёструю карту немаленького королевства и мысленно усмехнулся. Когда ещё совсем мальчишкой старшие братья снисходительно и чуть задаваясь объяснили ему, что это не просто разноцветные лоскуты, земля отчётливо покачнулась под ногами. И пришлось даже поспешно сесть, чтобы не упасть вот с этого изображения, к которому вдруг так прикипел взгляд.
— Смотри, Ридди, вот это столица, Нахтигейл — там сидит на троне король. А вот наше баронство… — постепенно голос Энрико утонул в каком-то душном гуле, когда точечки и полоски на картинке вдруг сложились в определённый узор, и в кривульке вот этой тоненькой синей линии маленький Ридд вдруг узнал прихотливые изгибы столько раз избеганной вдоль реки.
То осознание, насколько же огромен мир, отчего-то запомнилось тогдашнему мальчишке, которого папенька-барон взял в замок и велел учить наравне с законными сыновьями. С одной стороны, науки дело хорошее — особенно Ридду нравилось упражняться с деревянным ещё оружием, старательно гася во взгляде зависть при виде старших братьев, которым уже доверили ещё хоть и учебное, но железное.
Но с другой стороны, старинный обычай, когда за провинности отпрысков знатных семей наказывали детей слуг, никто не отменял. А старшие братья уже тогда показывали свой непоседливый нрав. И частенько Ридду приходилось возвращаться после порки с конюшен, стискивая так и норовящие застонать губы и отворачиваясь, чтоб никто не видел предательски наворачивавшуюся на глаза влагу…
Но карта, карта! Ридд чуть ли не явственно услышал чуть картавящий голос учителя, когда тот рассказывал баронским отпрыскам, что по прихоти богов в каждом уделе растёт свой особенный, присущий только этому месту сорт винограда. Мало того, родная этим местам лоза даёт сок, обладающий слабыми волшебными свойствами — а уж выделанные из него вина являются просто отменными исходными ингредиентами для тех или иных целительских зелий сильного свойства.
— Зачем бессмертные то сделали, неизвестно…
На землях папеньки-барона Фернандо, к примеру, выращивали иссиня-чёрные грозди, из которых потом делали замечательный портвейн, спасавший людей от болотной и горной лихорадки, иссушавшей душу любого, которому не повезёт ею заболеть. У соседей получали шартрез, который до сих пор почитался непревзойдённым лекарством от горла, кашля и грудной жабы… оттого и понятно, что клеймёные калёным железом бочонки с гербами разных домов расходились по всему королевству, да и ценились куда как дороже простого вина.
Конечно, не единожды пытались вырастить и привить чужую, несвойственную этим местам лозу. Прививалась и приживалась — однако полученные напитки, хоть и ничем не отличавшиеся по вкусу от оригинальных, волшебными и целительскими свойствами не обладали ни в коей мере.
Вот и здешнее баронство Шарто славилось на всё королевство своими мускатными винами. Тонкими, чарующими и мягко обволакивающими душу — в зиму нет лучшего средства от мороза телесного и душевного. Ридд и сам оценил достоинства здешнего нектара, от которого так алели щёчки красавиц, будто из вспыхнувшего тёмно-рубиновыми искрами бокала они отпивали само уснувшее южное солнце. Воистину, душа разворачивалась во всю ширь — и трусливо отступали любые морозы…
— Да, святой отче — мускат здесь просто отменный. Что ж, я передам ваши слова в нужные уши.
Ридд очень кстати закончил цедить молоко, которое сейчас кружило голову и подкашивало ноги посильнее любого вина — навалившаяся сверху усталости сытость любого быстренько усыпит и отправит под стол. Потому он скомканно распрощался со жрецом и, блаженно отдуваясь, поплёлся не к выходу, а к лестнице во внутренние покои.
Здесь-то его и перехватил всё примечавший и везде успевавший дядюшка Флетчер. Даже и странно, как он так шустро и бесшумно передвигался на своей деревяшке… крепкая рука словно куклу затащила не успевшего даже удивиться Ридда в боковой отнорок.
Хозяин заведения выслушал краткий ответ, кивнул, но что-то уж больно симптоматично и знакомо засопел.
— А сам-то ты что думаешь? — поинтересовался он. Заслышав мнение Ридда, что врёт монах, как пьяный гоблин, криво усмехнулся.
Во всём городе Шарто гоблина не сыскать ясным днём с фонарём — ни пьяного, ни трезвого. Но отставной сержант понял.
— Я тоже так думаю. Ладно, передам ответ и частное мнение, а там пусть у них голова болит…
На остатках соображения Ридд ещё подумал, что странно устроен этот мягко покачивающийся и так и норовящий уплыть в блаженное забытьё мир. Потому он напомнил озабоченному хозяину, чтоб тот озаботился самое ценное прятать в тайные места, и пошатываясь побрёл в сторону своей каморки под крышей. Пусть она оказывалась настолько маленькой и неудобной, что даже прижимистый дядюшка Флетчер не отваживался сдавать её постояльцам рангом посолиднее, самого Ридда она устраивала.
Но если бы кто вздумал сейчас вздумал проследить за этим так и норовящим уснуть на ходу человеком, то оказался бы крепко удивлён. Потому что в коридоре третьего этажа походка Ридда вдруг потеряла своё сонное подволакивание. Бесшумно, словно крадущийся в подлеске лесной кот, тот проскользнул в торец коридора и открыл незакрытое ставнями по случаю летнего времени окно. Очевидно, запоры и петли были заботливо смазаны и пригнаны — человек без единого звука поднял створку и выскользнул наружу, на давно присмотренный на всякий случай каменный бортик.
