Хэллоуиновская пицца-23 (сборник) (ЛП) - Голден Кристофер (читать полные книги онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
Он упустил их, когда ошибся с закрытым гробом. Когда с самого начала не накормил близнецов овощами.
Когда лишился глаза и руки.
Те корчащиеся твари оказались в противопожарном сейфе похоронного бюро. Погрузились на дно океана, когда Трейвон вывалил их недалеко от берега.
Последним, что он услышал, пока топил сейф за волноломом, были крики маленьких мальчиков, скребущих внутри ногтями: — Нет, папа! Не бросай нас! Не дай нам умереть!
Они не умерли. Они никогда не умирают.
Может, они питались рыбой. Может, они выросли больше сейфа и свободно плавают. Множатся. Сборища из десятков маленьких Треев-младших пожирают гигантских кальмаров и косаток. Их голубоватые мешки и трубки тянутся за ними, поглощая креветок и тунцов.
Его не заботило. Его не заботило ничего из этого. Уже нет.
Он был хранителем. Уборщиком. Его работа состояла в том, чтобы подчищать Тамарин бардак. Его бардак. Каждый третий лунный цикл.
Убить людей. Накормить близнецов. Убить корчащихся. Повторить.
Сколько ещё? Что случится, когда старость одолеет его? Близнецы не стареют. Они выросли из тех корчащихся тварей, с висящими мешками и трубками, в прекрасные копии Трея-младшего, а потом остановились.
Двенадцать лет прошло. Они должны стать подростками. Они должны стать выше. Мускулистее. Как отец Трейвона. Игроки в баскетбол. Стипендии.
Что случится, когда он сдастся и уйдёт? Кто остановит их? Кто хотя бы будет знать, как их остановить?
Трейвон взмахивает топором. Осколки скорлупы первого близнеца. Корчащиеся уже вырываются из маленького личика Трея-младшего. Трейвон вновь машет топором, пробивая скорлупу второго близнеца.
Он таращится на корчащихся, вылезающих из мальчиков. Он позволяет им колотиться о паркетный пол похоронного бюро.
Он позволяет топору выпасть из рук.
Он садится на пол и ждёт. Наблюдает.
Что произойдёт, когда корчащиеся заберут первую кровь? Что произойдёт, когда они отрастят симпатичное личико Трея-младшего? Что произойдёт, когда в каждом уголке, каждом горном пике, каждом глубоком ущелье во всём обширном мире будут кишеть его прекрасные малыши?
Что произойдёт?
Трейвон закуривает сигарету и пинком отшвыривает корчащегося. У того уже растут трубки, пытающиеся высосать жизнь из подошвы ботинка. Пока из лиц близнецов выпадает ещё полдюжины корчащихся, Трейвон делает длинную затяжку.
Он улыбается растущему легиону маленьких Треев-младших.
— Давайте посмотрим.
Добавка к Хэллоуину
Дэвид Б. Сильва
Когда я был ребёнком, Хэллоуин ещё оставался Хэллоуином. Мама помогала вам сделать свой костюм, который обычно выглядел наподобие ковбоя, бродяги, а, может, привидения и домашняя выпечка попадала к вам в мешок гораздо чаще шоколадных батончиков. Тогда не проверяли рентгеном, есть ли в угощении иглы или булавки. Вы знали своих соседей. С несколькими друзьями вы отправлялись клянчить сласти. И вашим родителям никогда даже не приходила мысль о том, что вы можете не вернуться целыми и невредимыми.
На тот самый Хэллоуин мне было восемь и все эти восемь лет своей жизни я провёл в одном и том же районе. Узкие и кривые улочки. Никаких тротуаров. Никаких уличных фонарей. Деревья затеняли почти каждый квадратный дюйм этой области из трёх кварталов. Дома были небольшими и оригинальными по-своему, зачастую так затейливо отделённые от дороги, что невозможно было утверждать, где они в точности расположены.
Со мной была сестра, годом младше и два приятеля моего возраста. Мы с рекордной скоростью обошли нашу обычную территорию и, впервые за мой хэллоуиновский опыт, решили нарушить правила и посмотреть, соберём ли что-нибудь в следующем квартале.
Прямо за углом высился старый дом в колониальном стиле. Белый. Громадные колонны. Необъятный передний двор. Вьющиеся по стенам виноградные лозы. Шелушащаяся краска. Всё это освещалось лишь несколькими фонарями с домов через дорогу. Для восьмилетнего — совершенное воплощение дома с привидениями.
Там была ещё одна примечательная вещь. Огромная миска с конфетами, стоящая на бетонном крыльце, прямо у входной двери.
Эти люди ушли куда-то на вечеринку и оставили миску конфет, почти скрытую тенями, уповая на то, что первый ребёнок, достаточно отважный, чтобы пересечь в темноте пустынный передний двор, направляясь к миске, окажется и достаточно благородным, чтобы не выгрести все конфеты одним махом. Каждый из нас приложил все усилия, подзуживая и уговаривая прочих подойти туда, но никто не хотел в одиночку даже пытаться. В конце концов, мы решили отважиться на это все вместе. Храбрым быть легче, если ты — часть толпы. Это первый урок, который я извлёк в тот день. Вторым уроком, оказавшимся более важным из этих двух, было то, что иногда правила существуют неспроста. От безделья мы забрели в незнакомый район.
Пересечь двор оказалось вовсе не так страшно, как мы считали. Однако, опустошить миску с конфетами — совсем другое дело. Это случилось в моей жизни давным-давно, поэтому, признаюсь, я не уверен, что из этого действительно произошло, а что относится к фантазии восьмилетнего ребёнка. В любом случае, я оказался тем, кого в итоге выбрали взаправду похватать эти конфеты.
Миска стояла на маленьком столике на крыльце, рядом с передней дверью, под узким окном с жалюзи. Я поднялся на бетонное крыльцо, оглянулся на друзей ради поддержки, затем уставился на миску конфет. Насколько помню, там были далеко не лучшие лакомства — уйма карамелек, перемешанных с несколькими шоколадными — но миска полна до краёв, я потянулся и схватил пригоршню, куда не поместилось бы больше ни конфетки, даже, если бы от этого зависела моя жизнь, собрался бросить всё это в сумку и…
Планки жалюзи с щелчком раскрылись.
Они затрещали о стекло, что отозвалось в моём уме точно так же, словно затрещали бы кости.
Я застыл на месте. Потом между двух планок протянулась рука. Это была не человеческая рука, по крайней мере, насколько помню — нечеловеческая. Она была тёмной и чешуйчатой, с толстыми длинными ногтями, заострёнными, как иголки. Эта рука помахала в воздухе, будто вслепую нашаривая меня.
Я испустил вопль, который наконец-то заставил мои ноги двигаться.
Не уверен, что кто-то из остальных вообще видел эту руку, но они кинулись бежать вместе со мной, назад за угол, назад, на знакомую территорию, где мы наконец-то ощутили себя в достаточной безопасности, чтобы остановиться и отдышаться.
Я и по сей день не знаю, устроил ли кто-то просто хэллоуинский розыгрыш или я вообразил что-то, чего там никогда не было. Я понял, что никогда не вернулся бы к тому дому ещё раз, и не вернусь туда и сегодня, даже за деньги.
Погрузиться в забвение
Сторм Константайн
Иногда места становятся прекраснее во время упадка, неважно, насколько изящными и величественными были они при расцвете. Исчезают прямые линии стен и крыш, исчезают ровные дороги, опрятные сады. Мягкий октябрьский свет золотит древний камень ещё стоящих непокорных шпилей. Солнце падает в забрызганное облаками небо, облачая его в цвета урожая. Палитра Осени шумит на тёмных холмах, деревья ещё красуются в пышных нарядах, наверное, приберегая их для бала, для праздника: это Канун Всех Святых. Взирая на такую сцену, нельзя не испытать меланхолию, печаль о мире, который вы никогда не знали, но понимаете, что он утрачен навсегда и не может истинно возродиться или быть восстановлен, даже в виде тематического парка. В любом случае, этот утраченный мир был величественнее пришедшего ему на смену.
Теперь осталось не так много потайных мест, не так много нераскрытых тайн — везде. Нам известны секреты Иннсмута или, по крайней мере, то, что предполагаемые очевидцы столь давно поведали нам. Минуло почти сто лет. Город искусно закрывает истину покровами; те, кто действительно видел, если они это делали, утратили здравый рассудок и им уже нельзя полностью доверять. Возможно, никто из них не узнал правды. По-моему, оставшиеся записи похожи на суды над ведьмами — больше вымысла, чем фактов.
