Трон тени - Векслер Джанго (чтение книг .txt, .fb2) 📗
К моменту, когда колеса размеренно застучали по булыжнику, возвещая, что экипаж въехал в пределы города, преображение завершилось. Никто из обитателей дворца не узнал бы сейчас принцессу, чего она, собственно, и добивалась. Волосы до плеч были подколоты и убраны под мягкую фетровую шляпу с узкими полями. Шелковый халат сменили хлопковые штаны и серая блуза. Наряд мальчишеский, хотя вряд ли кто–то в здравом уме принял бы ее за мальчишку — да и не в том суть. Скорее, так могла бы одеться студентка Университета: удобно и с некоторым вызовом закостенелым традициям. В тавернах и харчевнях Дна подобный наряд отлично позволял не выделяться из толпы.
Поначалу Расиния собиралась назваться по–другому, но Сот ее отговорила. Чтобы без ошибок откликаться на фальшивое имя, нужно много тренироваться, и все равно рискуешь совершить промашку. К тому же девушек по имени Расиния в городе были сотни, и все примерно того же возраста — последствие недолгой моды называть дочерей в честь новорожденной принцессы. А потому она стала Расинией Смит — надежная чисто ворданайская фамилия. Несколько длинных вечеров заняло создание биографии для ее альтер эго, включая родителей, братьев и сестер, дядюшек и тетушек, семейные трагедии и девические сердечные увлечения — но, увы, к некоторому даже разочарованию, никто так и не поинтересовался ее «прошлым».
Стук колес замедлился и наконец оборвался. Расиния оглядела себя в ручном зеркальце, предусмотрительно приготовленном Сот, не обнаружила ничего неподобающего и, распахнув дверцу экипажа, шагнула в объятия Дна.
Тотчас на нее обрушились волна нестерпимого жара и слепящий свет. Солнце давно зашло, но на здешних улицах было многолюдно, как днем, и почти так же светло. По традиции на входе каждого открытого заведения пылали факелы и жаровни, а иные прохожие несли в руках фонари, но все затмевали новомодные газовые рожки профессора Ретига, ровно и сильно сиявшие на высоких стальных канделябрах. Их свет придавал окружающему оттенок безумия — как будто гуляки, толпившиеся на ночных улицах, попирали некий астрономический закон.
Экипажи в этой части города встречались редко, да и те в основном наемные. Несколько миль Старой улицы перед Университетом занимали в основном лавки и питейные заведения; они были призваны ублажать студенчество, но над ними и позади располагались бесчисленные двух–трехэтажные надстройки и ветхие хибары со съемными комнатами. Здесь селились те студенты, кому не ио карману было жилье на территории Университета, а также уличные торговцы, кабатчики и проститутки, промышлявшие на соседних улицах.
Расиния обожала Дно: этот район был воплощенным противоречием. С одной стороны, он располагался на северном — фешенебельном, так сказать — берегу реки, в двух шагах от благопристойных кирпичных фасадов улицы Святого Урии. Опять же, теоретически студенты Университета в основном были отпрысками знатных семейств или, на худой конец, умнейшими и способнейшими представителями низших сословий. С другой стороны, студенческое сообщество почти целиком состояло из юношей, а повсюду, где собираются юноши со звонкой монетой в карманах, как по волшебству, возникает промысел для утоления их потребностей в вине, песнях и женской ласке. Этот парадокс придавал Дну своеобразную респектабельную порочность, что привлекало сюда именно таких людей, каких искала сейчас Расиния.
Большинство таверн и ресторанов по старой традиции имело вывески с названиями и раскрашенные гербы — для удобства неграмотной публики; однако не так давно некий ушлый торговец придумал водрузить у входа наклонный флагшток и повесить над головами прохожих вымпел своего заведения. Как любая удачная задумка, идея быстро обрела популярность, и потому вдоль улицы, залитые газовым светом, рядами тянулись сотни треугольных вымпелов — сейчас, правда, бессильно обвисших в жарком безветренном воздухе. Так же быстро родилась и традиция придавать всем вымпелам единый облик: три горизонтальные цветные полосы, для каждого заведения — свое сочетание.
Опытный глаз мог немало почерпнуть из этого разноцветья. Переполненный рынок давно вынудил виноторговцев приспособиться к обстоятельствам, и сейчас вымпел говорил о заведении ничуть не меньше, чем герб какого–нибудь графа об истории графского рода. Верхняя полоса, как правило, обозначала политические пристрастия здешних клиентов или как минимум язык, на котором общалась большая их часть.
В Университете учились выходцы с доброй половины континента, и потому, хотя верхняя полоса на большинстве вымпелов вокруг была синей (это национальный цвет Вордана), среди них попадались и тускло–красные — Борель, желтые — Хамвелт, сизые — Норелд, а иногда мелькал даже белый цвет, знак присутствия в Университете редких выходцев из Мурнска, получавших образование за много миль от родного края.
Вымпелами дело не ограничивалось. Одни носили нарукавные повязки с цветами своего любимого заведения. Другие повязывали на шляпы трехцветные ленты, а те, кто пообеспеченней, прикалывали на груди либо у ворота трехцветные же драгоценные булавки. Так любой завсегдатай этих мест мог с первого взгляда распознать, кто есть кто, — поскольку выбор питейного заведения красноречиво свидетельствовал о вкусах и политических пристрастиях того или иного студента; и наметанный глаз Расинии привычно разделял толпу на республиканцев, утопистов, тринитариев и добрую сотню прочих фракций, сект и группировок.
Булавка, приколотая у ворота самой Расинии, представляла собой изящную серебряную бабочку с синей, зеленой и золотистой полосами на крыльях. Принцесса поискала взглядом вымпел тех же цветов — вот он, лениво колышется в струйке нагретого воздуха от соседнего фонаря. Окна «Синей маски» были ярко освещены, и, двинувшись к таверне, Расиния издалека почуяла знакомую смесь запахов: опилки, подгорающее мясо, дешевая выпивка. Она через плечо оглянулась на Сот.
— Ты же можешь войти, — сказала она. — Совсем не обязательно следить за мной из темноты, словно какой–нибудь любитель подглядывать в чужие окна.
— Так безопаснее, — отозвалась Сот. — И ты знаешь: если вдруг понадобится помощь, я буду рядом.
— Дело твое. — В глубине души Расиния подозревала, что Сот попросту больше нравится таиться по темным углам, чем сидеть в приятельской компании у огня; ну да спорить об этом было бессмысленно. Принцесса расправила плечи, отдернула занавеску, прикрывавшую вход — дверь по случаю летней духоты была распахнута настежь, — и шагнула внутрь.
В общей зале «Синей маски» клубился чад, густо сдобренный облаками табачного дыма и ароматами из булькающих на огне котлов. Нынче ночью здесь было людно, и две подавальщицы с трудом прокладывали себе путь среди теснящихся за столами посетителей. В других тавернах сейчас играли бы в кости или в карты, обсуждали торговый рейс или нелегальную сделку, даже спорили о поэзии и литературной критике — но здесь, в «Синей маске», всеобщей и всепоглощающей страстью была политика. Не менее полудесятка жарких дискуссий перекрывали, а то и обрывали друг друга в неумолчном гуле голосов.
— Естественные права человека требуют…
— Равенство нельзя просто принять как данность! Необходимо…
— Избавьте меня от этих ваших «естественных прав»! Я…
— Вуленн говорит…
— Парламент Хамвелта решил предпринять…
— Вуленн может поцеловать меня в зад, да и ты тоже…
Расиния вдохнула полной грудью — словно лесной зверь, вернувшийся из неволи в родную чащу, или пловец, наконец–то вынырнувший с глубины. Несколько посетителей заметили ее и помахали или прокричали что–то неразборчивое. Она помахала в ответ и двинулась в толпу, пробираясь мимо шумных компаний за столами и ловко ускользая от беспорядочно жестикулирующих рук.
То и дело вслед ей неслось улюлюканье, но к такому Расиния уже давно привыкла. На сотню студентов мужского пола приходилась от силы одна женщина, и хотя эта пропорция отчасти разбавлялась гостьями, не имевшими прямого отношения к Университету, на Старой улице царили мужчины с их буйными замашками и специфическим мужским юмором. Вначале, когда Расиния только появилась здесь, подобное обращение оскорбляло ее, но позже она поняла, что это скорее привычка. Так собаки облаивают друг друга, встречаясь на прогулке в парке.
