Дом последней надежды - Демина Карина (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗
В какой-то миг я забываю, что это лишь сон, и становлюсь этой рано повзрослевшей девочкой. Не она, но уже я склоняюсь над доской, лишь отдаленно напоминающей шахматную. Она расчерчена клетками четырех цветов.
В некоторых имеются изображения.
Дракон.
И цветок священного лотоса.
Птица игихару, способная обратить любой ход или же сжечь любого противника. Я передвигаю резные фигурки, поворачивая тяжелую доску вокруг оси. Я задумываюсь над тем, следует ли послать вперед копьеносца либо же лучше пожертвовать книжником, который сам по себе слабая фигура, но…
Он так и не узнал ни про комнату, ни про игру, ее никчемный супруг, погибший где-то там, в городе. Ей сказали, что он, пьяный и окончательно потерявший разум, оскорбил благородную даму не только словами, за которые ему стоило бы вырвать язык, но и прикосновением, чего охрана не могла уж стерпеть.
Его не убивали.
Поколотили.
Бросили.
И он лежал, пока кто-то из сердобольных прохожих не помог подняться. А может, дело вовсе не в сочувствии, но в надежде получить монетку-другую? В Нижнем городе ее супруг был известен бездумной своей щедростью.
Как бы то ни было, он, оскорбленный и униженный, решил, что должен выместить на ком-то обиду, и отправился на Веселые поля Ёсивара…
Его нашли поутру за оградой.
Замерз?
Утонул во рве, что окружал квартал?
Или же… кто знает? Стены, окружавшие Ёсивару, высоки. А стражи на вратах глухи и слепы, ибо те, кто приходит сюда, не желает быть узнанным.
Да и внутри…
У многих юдзё есть опасные друзья, готовые сторицей отплатить за нанесенную обиду. А проклятый Каито был зол в тот день и привычен срывать злость на слабых.
Кто ж может быть слабее какой-нибудь юной хаси, [10] чье внимание стоит горсть серебра?
Только жена.
Но она, на свое счастье, была далеко…
Дознание длилось недолго.
Несчастный случай.
Был пьян. И бит. И устал, верно, а потому лег спать… замерз… виновных нет, но если госпожа пожелает…
Госпожа желала лишь поскорей схоронить то, что было ее мужем. Разве не это долг хорошей жены? И она старалась, в веренице обрядов скрывая подлую свою радость.
Свободна!
Наконец-то свободна…
Перед рассветом задышалось легко, будто камень из груди вытащили. Помог ли горький отвар или же что-то иное, но я поняла — буду жить.
Мы будем.
ГЛАВА 4
Я открыла глаза.
Дневной свет пробивался сквозь узкие окна, затянутые, как мне сперва показалось, мутным стеклом. Но потом я поняла, что это не стекло, а что-то вроде полупрозрачной бумаги.
Я зажмурилась.
И заставила себя сесть, пусть и телом овладела неимоверная слабость. Тяжкий ком в груди и вправду растаял, а горло хоть и болело, но не так сильно, как прежде. Мой рот наполнился вязкой горькой слюной, которую я сглатывала, но без особого успеха.
Я помнила все. Каждую минуту этого странного сна. Более того, я понимала, что его нельзя считать сном в полной мере. Вытянув руки, я убедилась, что это по-прежнему не мои руки.
Те же узкие запястья.
Шрам на сгибе локтя. Я теперь знала, что это след от раскаленной кочерги, которую мой супруг соизволил прижать, наказывая меня за нерасторопность.
Ее.
Нас.
Проклятие, с этим раздвоением личности что-то надо делать. Шрам был уродлив, а вот другой, нанесенный тончайшим веером, почти красив, будто кто-то начал писать на коже священный символ «Сё», но выронил кисть…
Хорошо, что эта скотина умерла. Боюсь, во мне нет ни толики терпения.
И непонятно, почему Иоко ушла.
Куда?
И зачем, если только сейчас обрела хоть какое-то подобие свободы?
Я поморщилась.
Пошевелила пальцами, привыкая к новым ощущениям. Потянулась. Огляделась.
В дневном свете комната была… жалкой? Дело вовсе не в том, что она мала, отнюдь. Моя первая квартира вся поместилась бы в этой комнате.
Пол.
Циновки, которые выглядели изрядно ветхими.
Сундуки на колесиках. Влажные пятна на шелке, покрывавшем стены… и свет, прошедший сквозь бумагу и при том какой-то мутный, тяжелый.
Этот дом представлялся ей убежищем, в котором Иоко могла бы провести последние годы жизни.
Какие, мать его, последние годы?
Сколько было этой девочке, когда она вышла замуж? Пятнадцать? Я прислушалась к ощущениями и кивнула. Определенно… и в браке она провела шесть лет? Следовательно, сейчас ей… двадцать два…
Почтенная вдова. Я хмыкнула и закусила губу, чтобы не рассмеяться. Боги этого мира… какая из меня почтенная вдова?
…и содержательница Дома призрения.
Что?
Я потерла виски.
С памятью тоже что-то надо делать, правда, непонятно, что именно.
Сосредоточиться.
Итак, смерть супруга… пусть сожрут его душу подземные демоны, а в черепе змеи совьют гнездо, ибо лучшего он не заслужил… похороны.
Кредиторы.
Он много тратил, спустив сперва те малые деньги, что остались ему от отца, потом и мое, то есть наше приданое. Коллекцию нефритовых статуэток и наиболее ценные из свитков, благо некоторые ей удалось спрятать. Верно, он продал бы и Иоко, если бы счел, что за нее готовы заплатить.
Ей пришлось расстаться с домом.
И с экипажем.
С роскошными одеяниями, за которые теперь давали едва ли четвертую часть стоимости. И это печалило ее. Ушли зеркала. Черепаховые гребни и шпильки для причесок. Мелкие украшения, ведь с крупными расстался еще муж.
И оставлен был лишь старый дом, который отдали из жалости, поскольку матушка возвращению Иоко не обрадовалась.
— Это твоя вина, что ты не сумела поладить с мужем. Мне не надобен такой позор.
Пожалуй, именно тогда в кроткой Иоко и вспыхнуло чувство, которое можно было бы назвать гневом. Именно оно и позволило переступить через стеснительность.
Законы…
Она ведь читала их, заучивая наизусть, будто была чиновником.
— Ты не можешь не принять меня, матушка, — сказала она, — ибо тогда я отправлюсь к Наместнику просить о справедливости. Но если ты не желаешь со мной жить, отдай мне мастерскую отца.
Матушка поджала губы.
Она давно собиралась продать это строение, которое в душе полагала никчемным, но никак не могла сойтись в цене, да и скверный нрав ее, с годами сделавшийся еще более дурным, чем прежде, мешал торгам.
— Думаешь продолжить его дело?
— Не его. — Иоко точно знала, что будет делать, и это знание наполняло ее силой. — Свое. И клянусь собственным именем, я больше не буду тревожить тебя просьбами.
Матушка согласилась.
Значит, это мастерская, точнее, жилая ее часть. Память услужливо подсказала, что дом разделен на две половины. И мастерская ныне заперта, туда не заглядывали давно — без надобности сие, Иоко даже подумывала о том, чтобы переделать ее, но что-то да останавливало.
Три сундука с нарядами.
Два — с посудой, которая не годилась для продажи.
Дерево Лю в кадке.
И мешочек с монетами, который она благоразумно спрятала в железном сундуке, благо секрет его, отцом показанный, она помнила.
Надеюсь, я тоже вспомню.
А пол теплый. Ласковый, будто шелковый. Надо будет убрать циновки, зачем они, если пол такой. Доски выглажены, цвета темного, шоколадного.
Прошение в канцелярию Наместника и три золотых монеты секретарю, который не позволит прошению этому затеряться средь иных бумаг.
Томительное ожидание.
Ответ.
Свиток на толстом шелке с пятью печатями… один вид их внушает трепет, и значит, Иоко была права: ей дозволено открыть дом Покинутых жен.
Это случилось в год три тысячи четыреста двадцатый от Сотворения мира.
Была война.
И воины с алым драконом на стягах мелким гребнем прошлись по Островам. Не осталось ни камня, ни пяди земли, которых не коснулись кожаные их сапоги. А Великая стена, опоясывавшая остров Нихоцагу, рассыпалась пылью, когда Ми-Циань, прозванный Драконом в честь предка, от которого якобы пошел его род, протянул к ней руку и сказал Слово.
