Вурди - Колосов Владимир Валерьевич (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
— Я помогу.
Ай-я подошла к лавке, пошарила под ней рукой. Нащупав, вытащила ветхую обувку:
— Эти?
— Они самые. Ты не смотри, что жеваные. Это моя сучка безродная погрызла. Опоила я ее чем-то… Что, опять много говорю?
— Ничего. Легче так.
— Знаю. Не дура. Цепляй уж скорей — больно сквозит.
— Вот. — Ай-я ловко обула старуху, подивившись мертвенной сухости ее кожи. И тем странным ощущениям, которые испытывала, касаясь этой кожи, — не холода, не жара, а покалывания сначала в подушечках пальцев, потом по всей руке и, наконец, во всем теле. — Вот, — повторила она, поднявшись и подойдя к ветхому столу. Задумчиво поглядела на незажженную масляную плошку. — Зажечь?
— Печки тебе мало? — ворчливо прошамкала старуха, отложив одеяло в сторону и медленно сползая с лавки. Ай-я хмуро глядела на ее странный наряд — мужскую холщовую рубаху, доходящую ей чуть ли не до колен, да сверху грязную кофту, протертую на локтях и обильно политую жирным мясным отваром на животе. — Помру я скоро, — без особой печали пожаловалась Гергамора. Она наконец прочно встала на пол. Крякнула. Молча доковыляла до стола и плюхнулась на табурет. Единственный в избе, так что Ай-е только и оставалось либо садиться на старухину лавку, либо стоять.
— Ноги молодые — постоишь, — решила за нее Гергамора и, хитро глядя на Ай-ю, добавила: — Значит, не пришел?
Ай-я кивнула. Ее начинала раздражать старухина медлительность. Уж сколько времени прошло. А дома дети. Райнус. Аринка. И если бы только они…
— Искала?
— Да.
— А следы? Может, он за лосяком каким пошел?
Ай-я вздохнула:
— Нет.
— А ты почем знаешь?
Знала. Не тот охотник, чтобы лосяк его за собой два дня водил.
— Чего молчишь-то? — усмехнулась Гергамора.
— А чего говорить? Бузинок про место сказывал. У валуна. Волки там. Мертвые. Много. Рукавицы нашел. Моего, стало быть. А следов, говорит, никаких. Уж больно ночью мело. Я днем на лыжах сбегала — так и есть. Правда все. И про волков. И про следы. Снег один. Разве что, показалось мне, чуть в стороне, за елью, кто-то стоял (вроде как веточка обломлена). Так разве ж это след? А стрелы только моего — он их по-особому метит. Не пойму я что-то… Волки вроде как ножом убиты, а некоторые и вовсе не разбери как. Головы свернуты, будто он их голыми руками… Чепуха, да?
— А стрелы? — поинтересовалась старуха.
— Так ведь ни разу не попал. Ни за что не поверю, чтоб мой таким криворуким был.
— Всякое бывает… Взять тебя. То и не заглядывала вовсе, а тут на тебе — примчалась. Твой-то небось, бывало, и подоле по лесу шастал… Ох, таишь ты что-то, деточка, а зря. Вишь какая… Упрямая. — Старуха пристально взглянула на Ай-ю. Будто хотела докопаться до самого нутра. Ай-я невольно отвела глаза в сторону. — Ага, — проворчала старуха, — так-то. Не ври. Окна-то в избе с чего позанавесила? Люди — они все примечают. Детей вот твоих нынче на улице не видать, с чего бы это? Муж в лесу запропал — это одно. Мало ли сколько охотников сгинуло. А окна занавешивать — последнее дело. Это только мне, старухе, можно. Я ж навроде как колдунья, — старуха усмехнулась, — старой карге люди простят — привыкли. А тебя, помнится, в старом Поселке не больно жаловали. Здесь-то Гвирнус твой вроде как хозяин — боятся его. Только ведь неизвестно — вернется ли? Да и не надо их дразнить, людей-то. Глупые они. Ко мне вот ходят, а у самих поджилки трясутся. А ну как я их в жабу-то и превращу? Ты-то вроде посмелее будешь. Отогрелась, вишь. Раскраснелась. Красавица да и только. Повезло муженьку. Вот только врать горазда, по глазам вижу. А что, может, и впрямь о тебе люди правду сказывали? Я ведь и сама на тебя косила — давно еще — бывалоче, к тебе кой-кого спроваживала, помнишь небось? — Гергамора хитро прищурилась, отчего выцветшие глазки полностью утонули в морщинистой коже. Жутковатое зрелище. Не лицо — маска. Ай-я старалась не смотреть на старуху, но взгляд упрямо искал эту маску. Более того, Ай-я, сама того не желая, примеривала ее на себя. — Я ведь верю людям-то, — усмехнулась старуха.
— А я нет, — сухо сказала Ай-я.
— Кому ж верить, как не им? — Глазки Гергаморы издевательски смеялись.
«Зря я пришла, — вдруг подумала Ай-я, — не поможет она. И раньше-то, бывало, как взглянет, так и не знаешь, что думать. Будто знает про все. А будто и не знает. Лет-то вон сколько! Вурди небось не раз в жизни видела. А ну как поймет?..»
— Да, вот я и говорю — себе на уме. Зря пришла, — будто прочитала ее мысли старуха, — коли правды не хочешь говорить. Без нее ох как тяжело…
— А с ней?
— Верно, детка. И с ней не легче. Но кому-то сказать надо. Кому ж, как не старой карге? Все одно — помру, с собой унесу. Не болтливая я. А то бы не только Касьян не заходил, а и бурьян у забора не рос. Или вот как тогда, в старом Поселке, тебя. Веточками обложили, кремешком чиркнули — была Гергамора и нет ее. Дело оно нехитрое. Глупое. Человеческому умишку под стать. А я ж, гляди, все живу. Потому что правды своей не боюсь. Так что и ты, деточка, не таись. Допрежь всего от себя. А после уж и от ведьмы старой. Может, чего путное подскажу. Мне о беспутном думать — годы не те, — хмыкнула старушенция. Она почесала крючковатым пальцем подбородок, подперла голову рукой. Зевнула беззубым ртом: — Ну, деточка, так с чего это детки твои второй день как дома сидят, на улицу носа не кажут, а?
Ай-я вздохнула.
— Вот ведь. Как тяжело. Врать-то, — хмуро сказала старуха. — Ну да ладно. Пытать не буду. Сама после скажешь. А пока… достань-ка мне с полки во-он тот, — она ткнула в угол заскорузлым пальцем, — во-он тот самый чан…
— Это из болотца. В березнячке. Недалеко от валуна твоего сыскала. Еле ведь добралась, — сказала Гергамора, держа в руке сушеную лягушачью лапку, зачем-то сунув ее прямо под нос Ай-е. Потом ловко подбросила в воздух и, поймав двумя пальцами, отправила лапку в только что закипевший чан. — Тут ведь как, — прошамкала старуха, — на ином болотце возьмешь, а оно порченое. И трава не та растет, и землица не та. И вода не из тех ключей бьет. Вроде какая разница? Что там лягушка, что здесь. Ан нет. Это как посмотреть. Квакать каждая дура может. Не боишься, что я при тебе-то? Оно ведь раз на раз не выходит. Других-то я и близко не подпущу.
— Почему? — спросила Ай-я. — Что ж во мне такого особенного?
— А ты как то самое болотце и есть. Ты лучше дальше слушай… Так вот. Квакай не квакай, а коли водица не та — в чан не годишься. Но это одно. Тут еще засушить уметь надо. Чтобы мертвая да как живая. Взять вот повелителей. Они-то обернулись чем, а только ведь сами — это другое. А тут существо чужое. Безмозглое. Не своей душой живет. Попробуй-ка такое заговори… Чуешь? — Старуха повела носом воздух.
— Не, — улыбнулась Ай-я. Ей было и страшно, и смешно одновременно. Чан на печи. Лапки лягушачьи… Разве ж это колдовство? — Не, не чую, — повторила она.
— Оно верно. Куда там с одной, — обиженно буркнула Гергамора, доставая с полки берестяную коробочку. Достала, открыла крышку. Сунула внутрь крючковатый нос. Шумно втянула воздух. Крякнула. С недовольным видом вернула короб на полку. Повернулась к Ай-е:
— Не чуешь, говоришь? Это хорошо. А вот моя безродная как унюхала б, так тотчас на двор. Не любит зверье. Запаха-то. Ты вот что. — Старуха торопливо сняла со стены глиняный ковшик, черпнула своего варева, протянула ковшик Ай-е: — Возьми. Там, под лавкой. Щель. Все лучше, когда под рукой. Поднеси, пока не остыло. К норке-то. Мышей боишься?
Ай-я выразительно помотала головой.
— Вот и хорошо. Тогда как выскочит — лови. У них другого-то хода нет, знаю. А живое — оно всяко лучше сушеного. А то вон — в коробе — хвосты сушеные, а тянет гнильцой. Видать, не уберегла. Кабы одна была — рискнула. Может, оно и ничего. Обошлось. Да ведь всякое может случиться. Увидишь потом еще какую дрянь. А нам не дрянь — нам твой муж нужен. — Гергамора подбросила в чан пучок высушенной травы, помешала варево большой деревянной ложкой. Над чаном взвился легкий дымок, варево моментально вскипело, высоко над краями вздыбилась серая пена. Гергамора крякнула, торопливо сняла с полки пузатый кувшин. Осторожно плеснула из него в чан, пена тут же с шипением осела вниз.
