Чужая корона - Булыга Сергей Алексеевич (первая книга txt) 📗
Что я мог ему на это ответить? Да я дал бы ему еще втрое больше, у меня была такая возможность, лишь бы только мой брат Михал был жив. И чтобы он еще узнал, где я теперь нахожусь. Тогда бы он не только выкупил меня, но и примерно проучил бы этого безмозглого, патологически алчного Скиндер-пашу! Вот что я тогда думал. Я тогда думал и еще о многом и многом другом. Но сказал я очень кратко:
— Хорошо. Пусть твои люди принесут мне перо и бумагу.
Что и было сделано. Я написал еще одно письмо и указал в нем требуемую сумму. Скиндер забрал письмо и ушел. А я лег на ковер, закрыл глаза и принялся ждать, когда же мне приснится Цмок. Я горел нетерпением поскорее переговорить с ним начистоту.
Но Цмок мне все не снился и не снился. И это продолжалось так долго, что даже теперь страшно вспомнить. А тогда я вообще весь извелся, стал крайне зол и раздражителен. Не было такого дня, чтобы я не кидался на касыбов. Скиндер-паша, подальше от греха, перестал водить ко мне своих гостей. Так прошла зима. Зимы там, кстати, теплые, снега почти не бывает.
Но это к делу не касается! Итак, прошла зима, а Цмок мне все не снился и не снился.
А потом вдруг было так. Мне снится, что я лежу где-то в кромешной тьме и жуткой тесноте, на соломе, мне душно, я задыхаюсь, я сплю, а мне опять ничего не снится, но и проснуться я тоже не могу, и понимаю: я сейчас умру.
Вдруг кто-то начинает трясти меня за плечо и приговаривать:
— Не спи, а не то угоришь. Не спи, не спи, просыпайся!
Я понимаю, это голос Цмока, мне нужно немедленно проснуться — а я не могу! А может, я и не сплю, а здесь просто так темно, что я и с открытыми глазами ровным счетом ничего не вижу?
А Цмок меня трясет, трясет и приговаривает, пытается меня разбудить…
Тут я наконец набрался сил, перевернулся на бок, а то я раньше лежал на спине, уперся руками в лежанку и сел. Смотрю — точно, кругом очень темно, но все- таки мне кое-что видно. Так, наверное, звери видят в ночи. А вижу я вот что: я в какой-то норе, со стен и с потолка коренья свисают, сам я сижу на соломенной подстилке, а напротив меня, у противоположной стены, но это рядом, руку протяни и достанешь, на корточках сидит Цмок. Он без шапки, в каких-то обносках, сам страшно волосатый, чернорожий, на человека почти не похож… Да и глаза у него как-то совсем не по-человечески светятся, и зубы по-волчьи сверкают…
Но говорит он как всегда миролюбиво:
— Вот, это хорошо, что ты проснулся. А то я думал, точно угоришь.
Я молчу, смотрю по сторонам. Э, думаю, да это же я к нему в нору попал, вот, значит, какая у меня будет смерть.
А он говорит:
— Ты, говорят, меня давно ищешь.
— Давно, — я отвечаю.
— Это, — он говорит, — хорошо, что давно. Значит, я крепко спал. А теперь зима кончилась, вот я и проснулся. Сил набрался. И проголодался.
Тут он засмеялся. Ага, я думаю, вот я зачем тебе был нужен. Ты сейчас меня сожрешь.
А он, как будто мои мысли прочитал, говорит:
— Зачем ты мне? Ты мне не нужен. Я тебя не искал. А ты зачем ко мне пришел?
— Поговорить с тобой хочу.
— Говори.
Вот я и спрашиваю:
— Что с моим братом? Он жив?
Цмок подумал, отвечает:
— Нет, не жив. Чего еще хочешь спросить?
Я спросил не сразу, я долго молчал. Потом говорю:
— Это ты, гад, его сожрал?
Он усмехнулся, отвечает:
— Ат, Юрий, придержи язык! Спроси еще раз, как положено.
Ну что ты будешь с гадом спорить? Я собрался с духом, опять говорю:
— Я слышал, что мой брат погиб. Как это было?
— Погиб на охоте.
— Как это было?!
— Долго будет рассказывать.
Ясно, гад, думаю, ты его и убил, а теперь ни за что в этом не признаешься.
Он засмеялся, говорит:
— Нет, я его не убивал. Он сам себя убил. Но могу тебя успокоить, пан Юрий: он умер достойно, это раз, а во-вторых, он при этом на меня зла не держал.
Я ему:
— Поклянись!
Он зло на меня зыркнул, глазами сверкнул, а потом говорит:
— Ат, что я говорил: не люди вы, а мухи! И мухам клянись! Слушай, что тебе было сказано, а в большее не лезь, не твоего это ума дело!
Ладно, думаю, нынче сила на твоей стороне, но не всегда так будет, ох, не всегда!
Он усмехнулся.
Я, помолчавши, говорю:
— Ладно, пусть будет так, как ты сказал. А отец мой жив?
— Отец жив. А вот Цимох, ваш полесовщик, нет. Его, за Михала, твой отец и убил. Твой отец посчитал, что это Цимох во всем и виноват. Чего еще хочешь спросить?
Я тогда говорю:
— Хочу еще про Скиндера узнать.
— Про кого? — он удивляется.
— Про Скиндер-пашу, назира из Ырзюм-Кале, из Златоградья. Он говорит, что был у нас в плену. Это правда или нет?
Цмок задумался, долго молчал, потом отвечает:
— Может, правда, а может, и нет. Разве вас всех, мух, упомнишь? Да и что ты ко мне с вопросами пристал, ты что, пан судья?! Ложись вон, спи, тебе еще нескоро отсюда выбраться!
Тут он схватил меня за плечи, повалил на лежанку, встряхнул как куклу раз, встряхнул другой, глаза у меня сами собой закрылись, и я заснул.
Когда я проснулся, то перепуганные касыбы сказали, что я беспробудно проспал двое суток подряд, их хозяин уже начал волноваться. Я поднял голову и посмотрел на его балкон. И точно, Скиндер-паша смотрел оттуда на меня. Он улыбался. А вот я улыбаться ему не стал.
И, как всегда, оказался прав. Через неделю он пришел ко мне и сказал, что получение выкупа снова откладывается. На этот раз дело якобы было в том, что одного из наших посыльных перехватили уже на самой Крайской границе и чуть было не отняли у него письмо, но, слава Создателю, посыльный в последний момент успел его уничтожить. Так что, закончил свою речь Скиндер-паша, падишахские собаки остались ни с чем, а у нас потери небольшие — нам только нужно составить новое письмо.
— А сумму снова увеличить? — по возможности спокойно спросил я.
— Да, — даже не моргнувши глазом ответил этот негодяй. — И увеличить совсем ненамного. Всего на какую-то сотню дукатов, ибо это и будет примерно та сумма, которую я на тебя истратил за последние полгода. Разве тебе это не кажется справедливым?
— Нет! — крикнул я.
— Хорошо, — сказал он. — Я понимаю твое возмущение. Тебе не терпится домой. А мне не терпится возместить свои убытки. Ты этого пока не понимаешь. Что ж, я подожду, пока ты это поймешь.
Сказав так, он ушел. Примерно через час мне принесли обед. Я очень удивился и спросил:
— Юсуф, что это такое? Я тебе что, собака, чтоб грызть эти кости?!
— Увы, почтеннейший, — нимало не смутившись, ответил мне касыб, его звали Юсуф. — Увы, но тут уже ничего не поделаешь. Хозяин сказал, что нам теперь придется экономить.
И так они экономили на мне всю весну и все лето. Дело дошло до того, что мне стали всего один раз в день давать немного луковой похлебки, корку ячменного хлеба и вот такую вот маленькую пиалу протухшей — обязательно протухшей! — воды. Чтобы не терять понапрасну силы, я почти не двигался. Но все равно я очень быстро слабел. Скорее всего, я не пережил бы следующей зимы. Но тут, перед самой своей спячкой, ко мне в очередной раз явился Цмок. На этот раз мы встретились с ним в Гуляйке, на берегу Харонуса. Так вот, мы сидели там на пристани, примерно на том же самом месте, откуда когда-то отец грозил мне кулаком… А теперь мы с Цмоком сидели, смотрели на реку и беседовали. Вначале наша беседа была пустая, ни о чем существенном, а потом Цмок принялся все настойчивей убеждать меня в том, что мне еще слишком рано умирать, что я должен немедленно проявить благоразумие, иначе мне больше никогда не увидеть Сымонья. При этом он то и дело приводил мне такие подробности из моей прошлой жизни, которые никак не могли оставить меня равнодушным, и потому в конце концов я согласился с ним и пообещал вести себя умнее. Это его очень обрадовало, он радостно хлопнул меня по плечу…
И я тут же проснулся, увидел смотревшего на меня через решетку касыба, а в тот день меня сторожил Грязный Селим, и потребовал, чтобы мне немедленно подали перо и бумагу.
