Свидетель Мертвых - Эддисон Кэтрин (читать книги полные .txt, .fb2) 📗
Ее сопровождала пожилая дама. Обе выглядели опечаленными.
Мин Дуалин официальным тоном сказала:
– Мы пришли подать прошение Свидетелю Мертвых.
– В чем заключается ваша просьба? – спросил я, поскольку отвечать было принято именно так.
Мин Дуалин прижала уши к голове, стараясь не смотреть мне в глаза.
– Из-за истории с подделкой наши адвокаты настаивают на том, чтобы оглашение завещания было проведено в соответствии со старыми правилами.
– Конечно, – согласился я. Правила, вышедшие из общего употребления во времена царствования Варевесены, предписывали, чтобы на церемонии присутствовал Свидетель, который мог в случае необходимости говорить от имени покойного.
– Вы уже были Свидетелем нашего деда, – продолжила мин Дуалин. Я вдруг понял, что она скорее смущена, чем разгневана. – Мер Ондормедж говорит, что по закону вы обязаны свидетельствовать от его имени снова.
К моему великому сожалению, юрист был прав.
– Конечно, – повторил я, поскольку не имел права ответить иначе. – Когда состоится чтение завещания?
Вечером я во второй раз явился во дворец Дуалада. Я привык к тому, что хозяева встречают меня без восторга – Свидетель Мертвых редко приходит в дом по радостному поводу, – но Дуалада отшатнулись от меня, как от зачумленного. Я вежливо поклонился и не стал приближаться к ним.
По старинному обычаю завещание читали в зале для приемов; присутствовали все члены семьи, включая Непевиса Дуалара, которого охраняли два стражника-эльфа из Братства Бдительности. Князь Орченис еще не вынес приговора, и купец сидел в Бэрете – тюрьме в районе Верен’мало, где содержали преступников из богатых семей.
Адвокат, мер Ондормедж, оказался согбенным старцем, но взгляд его блестящих глаз был цепким. Мое появление его не смутило – напротив, он сказал:
– О, прекрасно. Мы рады, что вы согласились присутствовать, отала.
– Так велит нам наше призвание, – ответил я.
– Да-а, – протянул мер Ондормедж, – но не каждый прелат на вашем месте рассуждал бы подобным образом. Дом Дуалада нанес вам серьезное оскорбление.
– Допустим, – сказал я, – но это не освобождает нас от обязанностей. Кроме того, мы должны признаться, что нами движет естественное любопытство.
Это позабавило старого юриста, и он произнес:
– Мы никогда не слышали, чтобы прелат Улиса признавался в чем-то настолько обыденном.
– В этом мы ничем не отличаемся от мирян, – возразил я, – а кроме того, мы немало поставили на карту ради того, чтобы подлинное завещание мера Дуалара было найдено.
– Личный интерес, что ж, вполне понятно, – пробормотал мер Ондормедж. Клерк обратился к нему с каким-то вопросом, и я отошел, не желая, чтобы кто-нибудь подумал, будто я намеренно отнимаю время адвоката. Дуалада по-прежнему держались на расстоянии.
Через несколько минут мер Ондормедж заговорил:
– Очень хорошо, дамы и господа. Начнем.
Чтение завещания, составленного по всем правилам, обычно занимало немало времени, а мер Дуалар в мельчайших подробностях распространялся насчет того, как следует поступить с его недвижимостью и с его долей акций компании. О деньгах речь зашла очень нескоро. А потом деталей стало еще больше. Я как раз думал о том, что это завещание рисует нелестный, но правдивый портрет Непены Дуалара, когда мер Ондормедж прочел:
– «Мы оставляем пять тысяч муранай нашему внуку, Туре Олоре, сыну нашей возлюбленной дочери Далено».
Негромкий ропот родственников подсказал мне, что я не ослышался. Тура Олора, ведущий бас Алой Оперы, был внуком мера Дуалара. Я сразу понял, почему его здесь не было. Наверняка Далено являлась внебрачным ребенком, и строчка завещания представляла собой преднамеренное оскорбление законных детей мера Дуалара.
Сумма превышала годовое жалованье оперного певца, и я невольно задал себе вопрос: знал ли мер Олора о том, что дед включил его в завещание, и если знал, то кому еще было об этом известно? Наследство делало его весьма соблазнительной добычей для алчной шантажистки вроде мин Шелсин.
Интересно, какие еще секреты мера Олоры сумела выведать мин Шелсин, мрачно подумал я.
Купец оставил скромные суммы нескольким неизвестным мне лицам, вероятно, слугам, но чтение остальной части завещания я слушал не слишком внимательно. В мыслях царил беспорядок, я лихорадочно пытался перестроить свою теорию в соответствии с новой информацией.
Я узнал о смерти мера Дуалара из газет за две недели до убийства мин Шелсин. Шантажистке должно было хватить этого времени на то, чтобы дать понять меру Олоре, что ей известен его секрет, и назначить роковую встречу в Джеймеле. Я подумал о темпераменте мера Олоры, вспомнил, как он кричал на Пел-Тенхиора. Неизвестно, способен ли он спланировать убийство, но я твердо знал, что певец легко впадал в ярость. А если бумажка, которую я нашел в кармане мин Шелсин, и была этим самым секретом, певец теперь мог считать, что он в безопасности.
Когда чтение завещания подошло к концу, я оставил семейство Дуалада разбираться с некоторыми неприятными проблемами, порожденными смертью – и последней волей – мера Дуалара, сел на трамвай, доехал до нужной остановки и пешком дошел до театра. Я прокручивал в мозгу новую гипотезу и размышлял о том, не совершаю ли ошибки. Для того чтобы гипотеза получилась стройной, необходимо было, чтобы мин Шелсин узнала тщательно охраняемую тайну мера Олоры, точнее, даже две тайны. Во-первых, она должна была как-то выяснить, что мер Олора вскоре унаследует немалую сумму по завещанию деда, а во-вторых, добыть некие сведения, компрометирующие его. Я знал, что нынешним вечером должна была состояться премьера «Джелсу». По крайней мере, я был твердо уверен, что найду мера Олору в Опере, даже если придется ждать несколько часов, чтобы поговорить с ним.
Билетеры узнали меня и провели в тускло освещенный узкий коридор, в который выходили двери лож. Я помнил, что режиссерская ложа была самой последней.
Я решил войти без стука, чтобы не отвлекать Пел-Тенхиора, немного приоткрыл дверь и протиснулся внутрь.
Пел-Тенхиор обернулся и, узнав меня, молча указал на соседнее кресло.
Когда я сел, он наклонился к моему уху и прошептал:
– Я рад, что вы пришли, хотя для вас сегодняшний вечер, возможно, окажется не очень приятным.
– Почему же?
– Они еще не решили, как к этому относиться, – ответил он и вернулся к своему блокноту, предоставив мне размышлять над этой загадочной фразой.
Но долго думать не пришлось. В отличие от моего первого вечера в Алой Опере сейчас в зрительном зале царила мертвая тишина; все смотрели на сцену и внимательно слушали. Это можно было счесть успехом Пел-Тенхиора или тревожным признаком. Я боялся, что последнее вернее.
Через несколько минут, когда Джелсу и Тебора запели о своей мечте сбежать с фабрики, Пел-Тенхиор снова наклонился ко мне и прошептал:
– Я должен пожертвовать Оторо своего первенца. Только она спасает меня от провала.
Конечно, подумал я. Певцы, как и мы с режиссером, чувствовали настроение зрителей. Они наверняка поняли, что значила эта зловещая тишина, которая была намного хуже шума и перешептываний во время представления «Осады Текхари». Пел-Тенхиор был прав. Мин Вакреджарад пела восхитительно, словно бросая партнерам вызов. И пока ее никто не подвел.
Я нервничал, было непривычно сидеть и слушать оперу рядом с молчаливыми, настроенными на критику зрителями. Во время шокирующего дуэта Джелсу с ее матерью – мать убеждала девушку уступить домогательствам мастера и вытребовать привилегии, воспользовавшись своим положением, – я заметил, что у меня вспотели ладони. Пел-Тенхиор внешне был совершенно спокоен, лишь время от времени он бросал взгляд в зрительный зал, и всякий раз его уши опускались все ниже.
Финальная сцена «Джелсу» не заставила себя ждать. Начальник застает девушку одну и снова начинает приставать к ней. Становится ясно, что, если Джелсу не уступит добровольно, он возьмет ее силой. Она пятится все дальше и дальше. Я вспомнил репетицию, вспомнил, как легко и, казалось, спокойно они выполняли заученные движения, – но сейчас на лице Джелсу была паника, в ее голосе слышался нарастающий ужас… И вот мастер практически прижал ее к перилам, но она, вместо того чтобы сдаться, разворачивается и прыгает вниз. Из-за сцены доносится вопль, и мастер изумленно смотрит туда, где только что стояла работница. И падает занавес.
