Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ) - Погожева Ольга Олеговна (книги онлайн полностью .TXT) 📗
– Призывают, – тяжело признал я. – Но не всегда. Магии стихий подобное не требуется – это управление… природными явлениями. Мы… – здесь едва не подавился словом: ведь причисляю себя к рядам магов, не задумываясь! – Мы лишь используем естественную энергию, преобразуя… в необходимую форму.
По лицам односельчан я догадался, что меня не слишком-то поняли.
– Это как? – первым уточнил Фрол.
Я огляделся: в закрытом помещении с воздухом не шутят, да и с остальными стихиями лучше не баловаться. Взгляд упал на жаровню, где потрескивали раскалённые уголья, и я глубоко вдохнул: даже если опозорюсь, то несведущие ло-хельмцы об этом не догадаются. Протянув руку, щёлкнул пальцами, выписывая нехитрые символы перед внутренним взором, шепнул нужное слово на старобруттском. Жар метнулся ко мне, перетёк в ладонь, вспыхивая яркими языками на пальцах. Я замкнул кулак, сворачивая огненный шар, коротко раскрутил на глазах у притихших односельчан и сбросил обратно в уголья. Те полыхнули в ответ, принимая стихию, а я мысленно выдохнул: получилось в этот раз.
– Это легко, – сказал я, чтобы нарушить тишину. – Сложнее, когда поблизости нет источника. А ещё обезопасить себя…
– А других? – поинтересовался отец Кристофер. – Других обезопасить можешь?
– Конечно. Я слабый маг, но могу накрыть щитом… человек пять. Может, больше.
– Ловко у тебя выходит, – прокашлялся Фрол. – Чему ещё научился?
– Магия тела, духа и разума, – медленно проговорил я, – основана на том же принципе. На соединении энергии своего тела… или разума… с чужой. Ты чувствуешь его боль, можешь её снять, контролировать… иногда – исцелять. Магией духа я не занимался, это… для высших магов.
– Белые и пушистые, – тихо фыркнул Торк. – Хочешь сказать, что с тёмной силой колдуны вообще не знаются?
– Нет. Не хочу. Есть ещё магия тьмы и света, и здесь… без вызова духов не обойтись.
– Ты вызывал? – тотчас поинтересовался лавочник, несмотря на болезненный тычок от Фрола.
– Вызывал, – эхом отозвался я. И добавил, глядя на вытянувшиеся лица, – не получалось.
Подошёл Хаттон, поставил поднос на стол. Благословив пищу, отец Кристофер без смущения принялся за ужин; я последовал примеру, хотя под перекрёстными взглядами кусок в горло не лез.
– Так что посоветуешь, отец Кристофер? – глухо поинтересовался Торк. – Староста-колдун?
– А ещё воин, – улыбнулся исповедник, отпивая горячего грога из кружки. – И честный человек. Мало, что ли?
– Грамоте обучен, – тихо подсказала Тьяра, не глядя на меня. – Языкам…
– И вы ещё раздумываете, дивный народ! – покачал головой духовник. – Мало хорошего для вас сделал? Или оступился где? Так вы и сами то и дело падаете – не замечаете только. Не судите людей, дети. Судите поступки. Где такого сыщешь? – улыбнулся в мою сторону отец Кристофер. – Неровен час, сам от вас сбежит…
Фрол коротко хохотнул, хлопнул меня по плечу, чуть сжимая пальцы перед тем, как убрать руку.
– От нас не сбежишь, – ухмыльнулся кузнец. – А на соседей плевать: пусть завидуют молча! Такого старосту и впрямь не сразу найдёшь! А?! Только вот мантия твоя, Белый Орёл… не с плеча будет.
Я вымучено усмехнулся.
– Какая досталась. Моя рубаха сгорела… Так получилось.
– Ничего, Октавия уж какую-нибудь тряпку да найдёт, сменишь, – махнул рукой Фрол. – Хотя в хозяйстве свояченица твоя, конечно, женщина бестолковая…
– Октавия, – вдруг эхом отозвался исповедник, отставляя кружку в сторону. Показалось мне, или отец Кристофер побледнел? – Подскажи, добрый человек… Была у неё младшая сестра? Она не так много рассказывала, и это всё, что я знаю. Имя у сестры такое красивое…
– Орла, – подсказал Хаттон, подсаживаясь к нам за стол. – Да и сама покойница красивейшей девушкой считалась. Почти два года уж, как не стало.
– Октавия…
– Вернулась на родину полгода назад, – продолжал харчевник. – Вот, Белый Орёл принял – свояченица, как-никак. За детьми приглядывает, чего ещё надо? И то удивительно, что бестолковая баба наконец о семье вспомнила. Пятнадцать лет вольной разбойницей по Миру!..
…Хаттон всё говорил, размахивая руками, а перед окаменевшим духовником стояла тарелка с медленно остывающим ужином. И только я один за шумным столом понимал, отчего полыхало в светлых глазах отца Кристофера яркое пламя, и почему на бледных щеках разливался неровный румянец, оживляя черты когда-то привлекательного лица.
Чёрные нити густой паутиной опутали висок и затылок крохотной головки. Распутать по одной, по выученной наизусть схеме… Сосредоточенность и тишина. Треск зажжённых свечей, где-то на границе восприятия. Я не видел знакомых стен: зрение моё теперь охватывало лишь магические потоки, тонкими волнами пронзавшие воздух. Олан, дитя моё, спал крепким сном – Октавия позаботилась, добавив ложку вина в сладкий отвар. Сама свояченица ушла из дому, прихватив остальных детей, чтобы не мешать – возможно, что и исповедник Кристофер находился сейчас с ними. Духовник задержался в Ло-Хельме; я пригласил его в свой дом, чтобы избежать пересудов, но он отказался: делить одну крышу с Октавией счёл неправильным.
Видеть сияющие глаза свояченицы и просветлённое лицо исповедника оказалось выше моих сил: я с трудом дождался вечера, чтобы выпроводить счастливцев из дому. Когда начинал обряд, разложив по столам схемы да подсказки, руки лишь слегка подрагивали – но к середине действа я едва держался на ногах от усталости. Я распутал лишь малую часть чёрного кружева, но корень проклятия выдернуть не мог. Кое-где встречались обрывки паутины – работа Деметры. Колдунья подобралась так близко к корню, как могла – но не решилась на большее. Я шёл на риск, потому что не мог больше бездействовать.
Старобруттские слова вырывались из груди с трудом, с придыханием; прислушавшись к себе, понял, что задыхаюсь от усилий, словно после долгого бега. По лбу катились градом бусины пота, новая рубашка промокла насквозь, прилипнув к телу, а ноги то и дело подгибались от напряжения. Хуже всего приходилось рукам: выписывать магические символы в воздухе и одновременно перебирать чёрную паутину в голове сына оказалось намного, намного сложнее, чем на занятиях с Люсьеном.
Зацепил! Пальцы ткнулись в липкое, почти материальное – корень проклятия! Поток чёрной энергии зло колыхнулся, волнами отдаваясь в голове Олана, но я держал крепко. От радости едва не упустил, вытягивая сгусток тьмы медленно, по капле. Теперь – последнее заклинание, самое сложное…
Губы уже шептали зазубренные слова, когда я почувствовал, как выскальзывает из липких от пота пальцев плотный поток чужой энергии. Паника захлестнула разум, я лихорадочно дёрнул рукой, открыл и закрыл рот, запнувшись на очередном слоге древнего языка. Секунда нервного молчания, тщетные попытки вспомнить, на чём остановился – и корень проклятия вырвался из ослабевшей хватки, ввинчиваясь на прежнее место с обозлённой силой… чуть глубже, чем изначально.
Магический поток тотчас стремительно угас: нити, сгустки, вспышки – всё померкло, позволяя мне наконец увидеть стены родного дома. Олана, беззвучно кривящегося во сне. Собственные дрожащие руки. Тусклый свет очага и нескольких свечей, расставленных полукругом. Привычная утварь на столе…
Ворвались звуки: трещащие уголья, мерное дыхание младенца, собственный хриплый клокот. Осознание произошедшего просачивалось в голову медленно и неотвратимо: навредил. Не помог – навредил…
Олан хихикнул во сне, беспорядочно взмахнул руками. И я в точности повторил его жест, обхватывая ватную голову влажными от пота ладонями. Не завыл в голос только потому, что боялся разбудить. Тихо, как во сне, сделал несколько нетвёрдых шагов к двери. Приоткрыл створку, впитывая пробирающий холод ночи. Мороз тотчас ворвался в натопленный дом, вступая в беспощадную борьбу с теплом, и я бездумно вышел, закрывая дверь поплотнее.
– Сибранд? – неуверенно позвали со стороны. У забора, кутаясь в меховую куртку, стояла Октавия. – Я детей у Фрола оставила и пришла… Как там?
