Аркан - Русуберг Татьяна (версия книг .TXT) 📗
— Я имею в виду, — Аджакти полюбовался проделанной работой и снова прицелился в Горца иглой, — вообще в первый.
Токе вздрогнул. Игла вонзилась неожиданно глубоко, заставив вскрикнуть.
— Будешь дергаться, я тебя быстро успокою, — предупредил его товарищ.
— Не буду, — поспешно заверил Горец, вспомнив эпизод со «следом дьявола» в пустыне, когда Кай одним прикосновением лишил его возможности двигаться и тем спас от чар демона. Парень постарался собраться с мыслями, которые архи разогнала по дальним углам танцующей комнаты. «Неужели Аджакти снова врет? Или же в кои веки говорит правду, и тогда получается… получается…»
Перед внутренним взором Токе возникла смеющаяся Лилия, целующая Кая, сидя у него на коленях, играющая его длинными волосами, нежно шепчущая что-то на ухо. «Не может быть, чтобы между ними ничего не было!» Последнюю фразу он, видимо, произнес вслух, потому что Аджакти, делавший очередной стежок, спросил:
— Чего ты там бормочешь?
— Ай! А как же Тигровая?
— Лилия? Ну она не считается, — добровольный эскулап затянул нить. — Она же не женщина, а гладиатор, боевой товарищ.
В глазах у Токе двоилось, поэтому его кулак смазал Аджакти по уху вместо челюсти. Удар, на который Горец потратил последние силы, смел Кая с края кровати, но экзекутор продолжал крепко сжимать иглу, и раненый с воплем повалился следом. Они продолжали возиться на полу, распугивая тараканов, пока дверь, скрипнув, не приотворилась, пропуская удивленную физиономию Шани:
— У вас все в порядке, мальчики?
— Все нормально, Шани. Тут вот только… клопы кусаются, — ответил за обоих Кай, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. Токе остался лежать, созерцая цветастые оборки на юбках неохватного размера. Сказать он ничего не мог, да и вообще ничего не мог — Аджакти выполнил угрозу.
— Придумаете тоже, клопы! — оскорбленно поджала губы хозяйка. — Вот уж на клопов никто еще не жаловался. Да, я пришла сказать, что там Захр объявился с товарищами. Позвать его сюда?
— Нет, спасибо, — Кай виновато покосился на Токе. — Передай ему, что мы здесь и что мы… э-э, сами спустимся чуть позже. Моему другу нужен отдых.
— Это я и сама вижу, — фыркнула толстуха и, мазнув пышными оборками по лицу распростертого на полу паренька, выплыла за дверь.
Аджакти осторожно водрузил раненого обратно на кровать. Отерев выступившую из пореза кровь, он продолжил шить. Горцу ничего не оставалось, как пялиться на негодяя, подобно деревянной кукле, и надеяться, что в его взгляде отражается все, что он кое о ком думает. Встретившись с товарищем глазами, Кай смутился и проворчал:
— Эй, не смотри на меня так, сам напросился! Я ведь предупреждал, — он поработал немного молча, потом вздохнул, поднял голову, и Горец поймал свое отражение в бездонных черных зрачках. — Ладно, прости. Я брякнул глупость. Я ведь думал, ты знаешь. Все в «семерке» знают, — Аджакти завязал узел и перекусил оставшуюся нить. — Между мной и Лилией никогда ничего не было. Это просто договор, с самого первого дня. Тигровая попросила меня сыграть роль, ну… ее парня, чтобы казарменные кобели от нее отстали. При тех слухах, что обо мне ходили, особенно после истории с Буюком, это был вполне логичный выбор.
Кай продолжал говорить, но Токе едва слушал его. Все сходилось: объятия, поцелуи, игривый шепот — все это происходило на виду у других. В кругу «семерки» Аджакти и Лилия всегда вели себя как друзья, оставляя проявления нежности для посторонней публики. Горец вспоминал все сочтенные им случаи, когда эти двое отсутствовали одновременно — в перерывах между тренировками или на вечернем отдыхе. Как медленно тогда тянулись для него минуты, как придирчиво он осматривал вернувшихся друзей, ища знаки близости — румянец на щеках, растрепавшиеся волосы, неловко сидящую одежду. Товарищи тогда недоумевали, отчего он внезапно становился мрачен. «Неужели это глупая мальчишеская ревность? Неужели это она заставляла меня видеть то, чего не было, придавать особый смысл невинным мелочам?»
Ревность? Кажется, Токе только что нашел слово, описывавшее мучения, которые причиняла ему рыжеволосая девушка с тех самых пор, как он впервые увидел ее — рядом с Каем. «Но если я ревную Лилию, значит… Значит, я…» Горец вспомнил тот единственный раз, когда они танцевали вместе, на празднике перед Большими Играми. Ему не нужно было опускать веки, чтобы снова увидеть перед собой лучистые глаза Лилии так близко от своего лица, тепло ее тонкой талии под ладонями. «Тот день все мы проживали как последний. Наверное, поэтому я помню все так ясно. Поэтому? Или потому, что… Нет! Этого не может быть! А как же Майкен?! Ее смоляные кудри, смех, похожий на серебряный колокольчик, маленькие нежные руки, гладящие меня по щекам…»
Токе застонал, закрыв глаза. Лицевые мускулы постепенно оживали.
— Прости, но мне надо тебя перевязать, — извинился Аджакти, приняв реакцию товарища на свой счет. — Я постараюсь поосторожнее.
Не поднимая век, Горец тихо спросил:
— Ты никогда не чувствовал, будто ты… предал очень, очень дорогого тебе человека?
После некоторого молчания Кай так же тихо ответил:
— Чувствовал.
— И ты… смог с этим жить?
Аджакти вздохнул и крепче затянул повязку, заставив Токе скрипнуть зубами:
— Нет. Я умер, а это все, что от меня осталось.
Горец распахнул глаза, ожидая увидеть улыбку на лице товарища. Но тот смотрел на него совершенно серьезными глазами:
— Все. Я закончил, принимай работу.
Токе скосился вниз, на свой бок. Плотная чистая повязка охватывала его торс. Разрез под ней еще пульсировал, но уже тупо, сдаваясь под обезболивающим действием молочной водки и умелых Каевых рук. Еще одна рана, которая заживет, оставив шрам. Его пальцы, начавшие обретать подвижность, коснулись щеки, изуродованной кастетом Клыка. «Похоже, каждая встреча с гайенами отнимает у меня что-то, не имеющее цены, оставляя взамен рубцы. Шрамы на теле и еще более уродливые — на сердце».
Тяжелая горячая волна поднялась откуда-то из живота, тесня грудь, не давая вздохнуть, вставая выше и выше, пока горло Токе не сжала, как петля бянь, невыносимая боль. Рыдание вырвалось непрошено — глухой незнакомый звук, полоснувший глотку ножом. Слезы брызнули из глаз, выжигая скопившиеся в нем ненависть и горе, такие горячие, что казалось, кожа щек плавится, как снег под дождем.
Руки товарища обхватили его, прижали к твердому плечу, пряча от мира, и здесь он плакал, задыхаясь, содрогаясь всем телом, плакал, пока петля бянь не ослабила хватку, пока воздух не начал проходить во вспухшее горло, не причиняя больше невыносимой боли. Токе не знал, сколько времени прошло. Внезапно он понял, что Кай все еще, не разнимая рук, обнимает его, укачивая тихонько, как несчастного ребенка. Друг не говорил ни слова: не утешал, не ободрял, не давал советов. Но Горец знал глубинной мудростью сердца, что Аджакти понимает его горе, принимает и прощает его. В этот момент Токе пронзило ощущение необъяснимой близости с ним, как с человеком, чью душу так же испепелила потеря, так же убелила снегами скорбь. Скорбь, которая была спрятана так глубоко, что давно стала неотъемлемой частью самого Кая.
— Ты как? — Объятия разжались, и друг посмотрел на Токе глазами, в которых притаился зеркальный двойник его собственной муки.
— Нормально, — Горец изможденно откинулся на подушку.
Аджакти нашарил в ногах кровати колючее одеяло и укрыл им товарища:
— Поспи немного. Даже Шани заметила: тебе надо отдохнуть.
— А как же остальные? — спохватился вдруг парень, приподнимаясь под одеялом. — Они же ждут нас!
— Я пойду к ним. А ты лежи, набирайся сил. К вечеру всем нам предстоит вернуться в казармы.
— Должен же я ребятам хоть спасибо сказать, — простонал Токе, придавленный к матрасу Каевой ладонью, — за помощь.
— Я им передам. А ты, как отдохнешь, сам скажешь, — завершив этими словами дискуссию, Аджакти уцепил с тарелки последнюю колбаску, запихнул ее в рот и выскользнул из комнаты. Токе не услышал скрипа закрывающейся двери — он уже спал.
