Дворец для любимой - Корн Владимир Алексеевич (книги бесплатно полные версии txt) 📗
И я, воспользовавшись моментом, якобы что-то бормоча спросонья, попытался принять более удобное положение, чтобы можно было остановить его в прыжке, едва он приблизится на необходимое расстояние.
«Только бы не подвела нога, – молился я про себя. – Только бы она не подвела».
Снова два шага убийцы, после чего он на краткий миг застыл, вероятно решаясь перед окончательным броском. Все, медлить больше нельзя, и я с ревом прыгнул на мгновенно приготовившегося к отражению атаки ночного убийцу.
Мне удалось сбить его с ног, но легкая ткань покрывала, что я сжимал в руках, – слишком слабая защита от отточенной стали кинжала. Боль в левом плече обожгла, но того мига, что понадобилось убийце, чтобы извлечь кинжал из раны, хватило на два удара кулаком по его лицу. Хруст его раздробленного носа казался мне волшебной музыкой.
Я орал от гнева, но еще больше от боли, долбя его костяшками согнутых пальцев в горло. Визжала Янианна. Хрипел, дергаясь подо мной всем телом, убийца. Наконец он окончательно затих.
– Погоди, милая, сейчас-сейчас, я только возьму в руки что-нибудь потяжелее, какой-нибудь подсвечник. А этого добивать нельзя, он должен выжить и долго-долго говорить. Все уже позади, солнышко, – шептал я, тяжело дыша, стоя на коленях над поверженным врагом.
Я уже почти поднялся на ноги, когда через открытое окно мелькнула новая тень, метнувшаяся к стоявшей уже возле самой входной двери и все еще продолжавшей визжать Яне.
Раненая нога все же сделала именно то, чего я больше всего боялся, в тот момент, когда я бросился наперерез новому врагу.
«Все, как во сне!» – с ужасом подумал я, видя, что не успеваю сбить с ног еще одного убийцу.
И в самый последний миг, когда ему до Янианны осталось совсем немного, уже лежа на полу, мне все же удалось ухватить его за щиколотку одной рукой, придержав бросок. Придержать ровно на один миг. Затем он ударил свободной ногой мне в лицо, освобождаясь от захвата. И я завыл, завыл в полный голос, видя, что уже не могу остановить то, что должно было случиться через мгновение.
Последним из того, что я увидел перед тем, как потерять сознание, были резко распахнувшиеся двери, едва не сбившие с ног Янианну, и возникшую в проеме фигуру Коллайна с двумя револьверами в руках.
Затем были дни, когда, приходя в сознание, я видел перед собой то заплаканное лицо Янианны, то испуганные лица детей, то доктора Цаннера с целой свитой дворцовых медиков, стоящих у изголовья постели и что-то вполголоса обсуждающих. Иногда к этим лицам прибавлялась встревоженная физиономия Коллайна и еще чья-то, очень знакомая. Пытаясь вспомнить, кому же она может принадлежать, я снова проваливался в забытье.
Когда я в очередной раз пришел в себя, то почувствовал себя значительно лучше. Не так, чтобы очень хорошо, конечно: в ушах стоял шум, а слабость была такая, что от малейшего движения начинала кружиться голова. А вот язык как будто бы ворочался легко, и даже сухости в горле не чувствовалось. И я сказал:
– Все как обычно: муж с голоду помирает, а жена, вместо того чтобы накормить его, разговорами развлекается.
Сказал Янианне, о чем-то тихо беседующей с Цаннером. И сразу же пожалел об этом, нашел что сказать. Яна, стремительно повернувшаяся на мой голос, выглядела очень уставшей, лицо осунулось, а вокруг глаз залегли темные тени. Волновалась, наверное, выживу или копыта откину, а тут я со своими дурацкими шуточками.
Яна быстрым шагом подошла к постели и осторожно присела на самый краешек:
– Как ты себя чувствуешь, Артуа?
В ее глазах тревога была смешана с жалостью. И еще в их глубине светилась радость, тщательно подавляемая: а вдруг это еще не все? Вдруг мне ненадолго стало значительно лучше, как это обычно бывает перед самой кончиной.
Нет, милая, поживем еще, нам детей нужно вырастить, да и дел незавершенных немерено. А вот твой вид мне совсем не нравится. Ты что, все время моего беспамятства сиделку из себя изображала? Ну и к чему это?
– Красивая ты у меня, – заявил я, поглаживая пальцами по ее ладошке, лежавшей на покрывале. – Черта с два им всем, чтобы я тебя кому-то другому оставил. Иди поспи, солнышко, теперь уже все позади.
Потом пришли дети. Они боялись громко разговаривать, вдруг от этого я почувствую себя хуже. Глупенькие, кричите во весь голос, играйте, ссорьтесь, жалуйтесь друг на друга, мне только лучше станет.
Когда они ушли, я спросил у Цаннера:
– На лезвии был яд?
– Да, господин де Койн. И наше счастье, что я знаю, как именно он действует. Обычно этим ядом пользуются… – Цаннер понизил голос, перед тем как продолжить, склонился и остальные слова прошептал мне едва ли не в самое ухо.
Спасибо тебе, доктор. И за самого меня спасибо, за то, что смог вытащить чуть ли не с того света. Ну и за те слова, что я едва смог разобрать, настолько тихо ты говорил.
Едва за Цаннером закрылась дверь, как сразу же пришел Анри Коллайн, мой спаситель, а главное – спаситель Янианны.
Коллайн явно выглядел помолодевшим, и было с чего. Не судьба стать ему философом, расстался он все же с леди Лиолой, и теперь у него новая возлюбленная. И правильно, Анри, главное в этой жизни – любящая жена. А философами пусть становятся другие, не мы.
Эту новость мне успела сообщить Янианна в череде других важных, по ее мнению, новостей, случившихся за время моего беспамятства.
На мой вопросительный взгляд он ответил взглядом утвердительным – да, я знаю, Цаннер мне все рассказал. Тебе тоже спасибо, Анри, за то, что спас всех, а сейчас расскажи мне, каким волшебным образом ты оказался именно там, где ты был больше всего нужен…
Мы с Горднером шли перед строем доренсийских диверов, и со стороны, наверное, представляли довольно комичное зрелище: оба опирающиеся на трости, оба прихрамывающие на правую ногу и оба слегка накренившиеся.
Когда тот, первый убийца, успел помимо плеча ранить меня еще и в левый бок, я так и не мог вспомнить. И неудачно так ранить: порез пришелся на уже имевшийся у меня там шрам от старой раны, полученной еще в степях вайхов.
Мы шли, и я думал о том, что никогда уже мне не сразиться с Эрихом Горднером в учебном бою, и дело не во мне самом. Мои раны заживут, а вот его хромота останется с ним до конца, и ничего с этим уже не сделаешь.
Сразиться с ним мне хотелось давно, уж очень мне хотелось сравнить себя с самим собой, с тем, каким я был много лет назад, когда впервые с ним встретился. Но я все откладывал и откладывал, рассчитывая продвинуться на этом пути еще дальше, и уже тогда!..
Как оказалось, дооткладывался.
Шли мы, почти синхронно хромая, но никто не улыбался. Напротив, новые лица, появившиеся в Доренсе, поглядывали на Горднера чуть ли не с восхищением – как же, живая легенда! Сам же Эрих выглядел как человек, у которого есть на душе что-то такое, что никак не может принести ему покой. Как будто лежит на его совести нечто. Причем Горднер не постоянно так выглядит, а только при встрече со мной, ведь только мы двое знаем то, что он страстно хотел бы забыть, при этом отлично понимая, что такое забыть невозможно.
Ну как ты не можешь понять, Эрих? Ведь то, что ты смог сделать, несравненно больше того, что ты ставишь себе в вину. Доренс существует не так давно, но у него есть уже свое кладбище. Бывает, что гибнут люди, слишком уж опасна и сложна подготовка у его обитателей. Имеется на кладбище и несколько могил диверов, погибших на войне с Трабоном, война – она и есть война. А еще там есть скромные надгробья тех пятерых парней, что погибли при захвате Готома в морском порту Тресит. Тот случай, когда мы сумели выкрасть трабонского короля и поменять его потом на тебя самого.
Мы выкупили тела парней давно, еще в разгар войны с Трабоном, частично за золото, ну и в большей степени потому, что я попросил передать тем, кто будет чинить нам препоны: выкрасть их будет значительно проще, чем их короля. Должен признать – подействовало.
Так вот, узнали мы и обстоятельства их гибели. Парни успели бы покинуть замок, когда начался переполох. Но они поступили иначе – перекрыли единственный выход из замка и держали его, сколько смогли. Долго держали, пока не подоспела помощь извне, из города. И только благодаря их действиям нам и удалось уйти вместе с королем Готомом, причем не было у них ни такого приказа, ни даже просьбы. И в том, что они так поступили, – полностью твоя заслуга, ведь именно ты их воспитывал…
