Сын епископа - Куртц Кэтрин Ирен (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Мы, Браден, Милостью Божией Архиепископ Валорета и Примас Всего Гвиннеда, провозглашаем указанного Эдмунда Лориса лишенным его епископского звания, а также изгнанным из рядов священнослужителей в этой стране. Более того, мы отлучаем от Церкви указанного Эдмунда Лориса, а также отстраняем от должности и отлучаем от Церкви всех епископов, согласившихся ему повиноваться, прежде всего — Креоду из Кэрбери и Джедаила из Меары. Подобно тому, отлучаем от Церкви Кэйтрин Меарскую, Сикарда Мак-Ардри и Итела Меарского, и лишаем их всякого утешения Матери Церкви. Да не будет ни одна церковь Божия открыта для них, но пусть любой храм и святилище перед ними закроются…»
Внутренне содрогаясь, Келсон уселся, в то время как обряд продолжался, и положил подбородок на сложенные руки, не в силах выкинуть из памяти свое собственное отлучение и слепой ужас, который его тогда охватил. Он чувствовал, что подобные воспоминания мучают и Моргана, неподвижно стоящего на коленях справа от него, но внешне высокопоставленный Дерини был, как всегда, собран. Он удержался от попыток проникнуть в разум Дугала.
Сзади он ощущал присутствие Нигеля и Конала, тихих и благоговеющих, слева от них — Джодрелл и Сигер де Трегерн, лишь слегка взволнованные, ибо никогда прежде напрямую не сталкивались с этой стороной могущества Церкви.
Эван сидел один позади всех, не следя за происходящим; он даже задремал, ибо никогда не отличался любовью к церемониям. Дункан, стоявший впереди, казалось, твердо держал себя в руках; но Келсон не сомневался, что Мак-Лайн тоже вспоминает не столь давнее время, когда они, а не Лорис, оказались преданы анафеме.
«…Мы не подадим им правой руки в знак приветствия, и не станем есть за одним столом с ними, и тем более не объединимся в священных обрядах с теми, кто предпочел принять сторону Эдмунда Лориса…»
Их было двадцать шесть, собравшихся у алтаря в тот вечер, черноризные архиепископы, точно черные изваяния, стояли в кольце мрачных епископов, священников и монахов. Дункан — смутное, почти неразличимое пятно между Ариланом и Хью де Берри, — был почти невидим в полумраке. Голос Брадена мощно взлетал к сводам, неся слова осуждения, и напряжение все нарастало по мере того, как обряд близился к решающей точке.
— «…И если они не поспешат образумиться и не пожелают мира с нами, мы осуждаем их на вечное проклятие и предаем бессрочной анафеме. Да будут они прокляты в доме, да будут прокляты в поле; да будут прокляты их пища и питье, и все, чем они владеют. Мы провозглашаем их отлученными и значащимися среди трижды осужденных. Пусть они разделят участь Дафана и Абирама, которых в один миг поглотил ад, а также Иуды и Пилата, которые предали Господа. Так мы вычеркиваем их имена из Книги Жизни. Да угаснет для них свет посреди тьмы. Аминь. Да будет так».
И с этими последними словами, на которые прочие откликнулись эхом: «Да будет так!», Браден опять взял свою свечу и вместе с Кардиелем сошел с нижней ступени и двинулся в середину круга, который сомкнулся позади них. В молчании оба архиепископа подняли ввысь свои свечи и держали несколько биений сердца, затем опрокинули: конец к концу — и погасили пламя об пол. Остальные последовали их примеру, гулкий стук роняемых свечей зловещим эхом прогремел под сводами в сгущающейся тьме.
Когда воцарилось молчание, нигде не виднелось ни огонька, кроме Неугасимой лампады над главным алтарем. Не произнося ни единого слова, участники и свидетели медленно потекли прочь из тяжелой тьмы.
Глава XV
А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом. [16]
В последующие дни обстановка в стране все усложнялась, что требовало все больше времени и сил со стороны каждого при дворе, и вынудило Келсона отодвинуть его тревоги за Дугала на второй план. И все же он беспокоился. Но непрерывные требования участия монарха в тех или иных мероприятиях не оставляли возможности непринужденно переговорить наедине с Морганом и Дунканом, что удалось бы в менее суматошные времена — и казалось, Дугала это вполне устраивает. Юный горец избегал любых упоминаний о том, что произошло в соборе, но из его поведения явственно следовало, что он еще не готов решиться повторить подобный опыт. Хотя Келсон несколько раз пытался вернуться к этому вопросу, предполагая, что деринийские методы могут облегчить состояние Дугала и, возможно, далее ускорить его выздоровление, Дугалу неизменно удавалось уйти от разговора, ничего напрямую не отвечая.
Наверное, это было неплохо, ибо и Келсон и Морган почти каждый час, когда бодрствовали, отдавали того или иного рода совещаниям, сперва обсуждая текст высочайшего ответа Кэйтрин и Лорису, а затем в тесном кругу с Нигелем и другими военными предводителями готовили письменные призывы, которые предстояло разослать всем верным вассалам короля, если зачинщиков мятежа не удастся добром уговорить оставить опасную затею. Дункан, как и следовало ожидать, был по горло занят приготовлениями к своему скорому посвящению. Даже Морган почти не видел его в эти два дня.
Однако утро третьего дня ознаменовалось временной приостановкой приготовлений к войне, ибо в полдень должно было состояться посвящение Дункана. По такому случаю архиепископ Кардиель объявил о смягчении обычных ограничений, налагаемых постом, на что Келсон ответил обещанием праздничного пира на тот вечер. Возможность отойти от напряжения последних дней вызвало оживление при дворе, которое заразило даже Моргана, снявшего удобную и простую одежду из кожи и домотканого полотна и нарядившегося в богатое придворное платье и плащ из тонкой сапфирово-синей шерсти. Однако он совсем не думал, что до рукоположения у будущего епископа найдется для него время, и потому поспешил в покои Дункана с тревожным предчувствием, когда за ним явился слуга.
— Дункан? — окликнул он, едва удалил впустившего его дьякона, и оглядывая комнату.
— Я здесь, — раздался приглушенный ответ.
В теле, как и в голосе, угадывалась дрожь, когда хозяин показался из-за тяжкого занавеса, отгораживавшего небольшую молельню. Свежевыбритый и подстриженный, он был облачен в положенные священнику стихарь, паллий и епитрахиль с крестами поверх пурпурной ризы, не хватало только белой мантии, чтобы завершить его облачение для процессии, до которой оставалось менее часа, и она тоже была под рукой; но лицо Дункана выражало отнюдь не безмятежность и спокойствие, с которыми ему следовало бы ожидать возведения в епископы. Он отводил глаза, топчась спиной к занавесу и пытаясь чуть больше открыть его, и ощутимо содрогнулся, чуть только Морган скользнул внутрь мимо него.
— Что-то неладно? — прошептал ошеломленный Морган.
Дункан покачал головой, и голос его прозвучал почти неразличимо, когда он ответил:
— Не хотелось беспокоить тебя, Аларик. Боюсь… Я взял на себя больше, чем мне представлялось. Я думал, что сам справлюсь, но заблуждался. Далее молиться не могу.
— Да что ты несешь? — поразился Морган. Он положил руки на плечи кузену и попытался побудить его поднять глаза. — Взгляни на меня! Разве это не то, чего ты хочешь? Ты вот-вот станешь епископом, первым известным деринийским епископом за… за сколько? Двести лет, что ли? Да что с тобой?
Дункан не поднимал головы и отвернул ее в сторону.
— Не думаю, что я могу заплатить должную цену, Аларик, — прошептал он. — Именно потому, что я Дерини, это так сложно, понимаешь? Когда мне на палец наденут это кольцо, как я могу надеяться стать достойным его?
И лишь когда он невидяще махнул рукой в сторону алтаря позади себя, Морган увидел деревянный ящичек, стоящий у подножия распятия. Морган решил, что понимает, чем так встревожен Дункан.
— Боже правый, не говори мне, что у тебя все еще палец Истелина! — пробормотал он, торопливо пересекая пространство и подхватывая коробочку, прежде чем Дункан успел его остановить. — Какая дикая чепуха! Он бы отчитал тебя как следует, если бы знал, что ты себя так ведешь!
