Лиходолье - Самойлова Елена Александровна (читать книги полные TXT) 📗
Руки Мореи подхватили меня под мышки и легко, будто перышко, подняли и поставили на ноги. Негромкий, чуть надтреснутый старческий голос раздался у меня над ухом:
– Иди, золотое дитя. Только не оглядывайся на меня. Увидишь больше, чем сумеешь воспринять, и ничем хорошим это для тебя не закончится. Иди к своему человеку, теперь ты поймешь, как отделить от него тьму. Только знай, что долго ты ее в своих руках не удержишь, тебе придется отдать эту смертоносную тень кому-нибудь еще. Врагу или другу, который согласится принять ее по доброй воле или по принуждению. До рассвета она вас не тронет, а уж потом справляйтесь, как знаете.
Морея подтолкнула меня в спину, и я пошла вперед на нетвердых, негнущихся ногах, слепо шаря вытянутыми перед собой руками. Пальцы натолкнулись на шелестящие нитки, унизанные гранеными бусинами, я развела их, как полог, и прошла в горницу, где слышались негромкие мужские голоса, которые мгновенно стихли с моим появлением.
– Мия? – удивленный, неуверенный голос, принадлежавший дудочнику. Будто бы он смотрел на меня – и не понимал, что произошло. – Что с твоими глазами?
Я покачнулась, и сразу же меня подхватили надежные, сильные руки харлекина. Пальцы Искры скользнули по моим щекам, приподняли мое лицо за подбородок, поворачивая из стороны в сторону.
– Что эта старая ведьма с тобой сделала?! – Низкий, короткий рык, который уже не мог принадлежать человеку.
Открыть глаза я смогла не сразу, было ощущение, что они залиты чем-то клейким, липким, чуть солоноватым. Комната на мгновение качнулась перед глазами, а потом все предметы вокруг стали зыбкими, нереальными и чуть прозрачными – как будто они были нарисованы красками на стекле, сквозь которое едва-едва пробивался солнечный свет. Настоящими выглядели только Искра и Викториан, яркие, плотные, окруженные разноцветными ореолами. Я опустила взгляд ниже и впервые смогла разглядеть сквозь просветлевшую туманную дымку, окутавшую запястье дудочника, небольшую метку. Как место, куда пророс корешок наведенного проклятия. Казалось, выдерни этот корешок – и вся эта тьма, вся эта неестественная дрянь, притягивающая нежить, останется у тебя в руках, как выполотый сорняк.
– Она научила меня видеть сквозь тьму и неведомое, – пробормотала я, проводя ладонью по лицу и отнимая пальцы, перемазанные чем-то алым.
– Да, и заодно заставила тебя плакать кровью, – зло выплюнул Искра, рывком прижимая меня к себе, обнимая так крепко, что казалось – еще немного, и захрустят кости. Я обняла харлекина за пояс, но обратилась к змеелову:
– Я теперь знаю, как тебя освободить. Но тебе может не понравиться.
– Что, неужто еще больше, чем сейчас? – усмехнулся тот, но быстро посерьезнел, осознав, что это не шутка. – Пояснишь?
– Непременно. – Я принялась вытирать лицо рукавом, но, судя по тому, как ткань прилипала к коже, умыться было все-таки необходимо. – Вот только не здесь. Морея обещала, что до рассвета нас никто не тронет, значит, есть время немного отдохнуть и подумать, как быть дальше.
– Как скажешь, Мия. – Музыкант первым подошел к двери и широко распахнул ее, напоследок поклонившись пустой комнате и вежливо поблагодарив хозяйку дома за гостеприимство.
Мы вышли из дома, и дверь бесшумно закрылась за нашими спинами.
– Выглядишь ты просто жутко, – вздохнул Искра, не снимая руки с моего плеча. – И когда только бабка Морея успела тебя чему-то научить? Ты ж вроде только заглянула за эту шторку – и почти сразу оттуда вышла, уже с потеками крови на лице.
– Почти сразу? – усомнилась я. – Мне показалось, что я пробыла там несколько дольше.
– Секунд десять, если быть точным, – серьезно ответил Вик, настороженно оглядываясь по сторонам. – Хоть что это была за женщина? Еще одна «зрячая» или очередной монстр?
– Не то и не другое, – пожала плечами я.
Некоторое время мы шли молча, а потом дудочник все-таки поинтересовался, что же ему теперь делать.
Оказалось, найти в Огнеце что друга, что врага – нелегкое дело…
Прошлое никогда не исчезает бесследно, оно всего лишь остается в кромешной тьме у тебя за спиной, откуда иногда долетает шепот почти забытых голосов, обрывки когда-то произнесенных фраз. Воспоминания, которые считал давно похороненными, восстают из бездны памяти, как неупокоенные мертвецы из могил, и набрасываются с новой силой, заставляя просыпаться в холодном поту.
У каждого есть то, что хотел бы раз и навсегда оставить в прошлом. Закопать поглубже в памяти и накрыть тяжелым ледяным камнем забвения.
Вот только не каждому это удается.
Искра сидел на краешке постели, на которой крепко спала Змейка, и осторожно перебирал ее волосы, заплетенные в тонкие косички, украшенные ненужной мишурой. Большую часть его спутница обобрала еще по дороге в Огнец, ухитрившись снять все перышки и выцветшие узкие ленты, но вот до бусин, намертво вплетенных в волосы, пока не добралась. Не раз и не два Искра предлагал просто состричь половину длины и расплести то, что останется, но Змейка каждый раз почему-то упрямилась. Впрочем, сейчас, когда волосы отросли и начали пушиться у корней, делая шассу похожей на забавный белокурый одуванчик с косичками, девушка перестала спорить. Еще немного – и наверняка согласится исправить это безобразие, доставшееся от Голоса Загряды вместе с телом, которое одно время вызывало в харлекине весьма противоречивые ощущения.
Кончики его пальцев бережно скользнули по щеке спящей уже привычным жестом. Поначалу Искре было очень трудно привыкнуть к тому, что лицо Голоса Загряды, которое он запомнил раз и навсегда, лицо, которое он когда-то сам измолотил в кровавую кашу, покидая проклятый город вслед за шассой, теперь принадлежит его золотой госпоже. Что тело, к которому сейчас стремился прикоснуться при любой возможности, он сам когда-то изрезал когтями так, что всерьез опасался донести до золотой шассы не новую человеческую оболочку для смены облика, а две ее половинки с потерявшимися по дороге частями.
Столько изменений – и так быстро…
Что с ней сделала женщина, чье улыбчивое старушечье лицо до сих пор пугало его до глубоко затаенной дрожи? Что случилось со Змейкой за те несколько мгновений, что она пробыла за шелестящим бисерным занавесом? Ведь уходила она спокойной, лишь слегка обеспокоенной, а вернулась…
Харлекина передернуло, когда в памяти всплыло лицо шассы, медленно, на ощупь выходящей в горницу из соседней комнаты. Две кровавые дорожки на щеках, плотно сомкнутые веки, из-под которых сочились багряные капли. В первое мгновение ему показалось, что Змейке выкололи глаза и вытолкнули прочь. Было желание перекинуться и разнести в клочья этот проклятый дом, лишь издалека кажущийся милым и уютным, а заодно и его хозяйку проучить, но потом шасса с трудом разлепила склеенные подсыхающей кровью веки и взглянула на него.
Глаза у нее были уже не золотые – вместо радужек в них плескалось отражение яркого полуденного солнца, которое будто бы осветило его изнутри, выжигая все, что сочло ненужным и недостойным. Змейка смотрела на него, сквозь него, а он чувствовал себя под этим взглядом так, будто бы остался не то что без доспехов или одежды, а и даже без кожи под палящим зноем. И не шевельнуться, не вздохнуть под этим взглядом – словно смотрит на тебя Создатель и решает, достойным ли оказалось создание, следует ли оставить его продолжать намеченный путь или все-таки начать все заново, избавив мир от неудачного образца.
Потом она моргнула – и все прошло. Сияющая радужка потухла, оставив в ее глазах привычное золото, чуть тронутое медной рыжиной у самого зрачка. Дудочник, ошивающийся рядом, даже и заметить ничего не успел, а Змейка лишь устало провела по лицу рукавом, не столько стирая, сколько размазывая подсохшую кровь, и неожиданно как ни в чем не бывало попросилась домой…
Искра покачал головой и расправил плечи. Посмотрел за окно – сплошная темень, третий час ночи. Даже гремлины на соседней половине дома угомонились, а вот ему все не спится. Что-то мешает расслабиться, снять с себя мешающую движениям одежду и уютно устроиться рядом со Змейкой, охраняя ее сон. Странное, почти позабытое ощущение, будто что-то скребется изнутри, неприятно холодит затылок, заставляя поминутно оглядываться через плечо, прислушиваться к окружающему миру, состоящему из запахов и звуков, и быть все время настороже.
