Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Коснувшись серебряного колокольчика, пан Зимовит дождался, когда боковая панель, ничем-то не отличная от прочих, скользнет в сторону.
— Что у нас есть на Евдокию Парфеновну Ясноокую…
Ждать пришлось несколько часов, но досье помощники собрали если не полное, то крайне любопытное… генерал-губернатор, перелистывая странички его, то хмурился, то усмехался.
…упрямая девица.
И несвоевременно, до чего же несвоевременно пришло панне Модесте в голову заменить проверенного человека дочерью…
Пан Зимовит задумчиво провел пальцами по спине бронзовой лошади. Сейчас его занимало одно — кому поручить дело тонкое, щепетильное, с тем, чтобы после, когда вся эта история закончится, не вышло нового скандала. И не сказать, чтобы в подчинении генерал-губернатора вовсе не имелось людей надежных, но по тем или иным причинам, не подходили они…
— Найди мне Лихослава Вевельского…
…неймется княжичу, не привык без службы? Пускай послужит, а заодно поймет, что не с его-то характером в тайную канцелярию соваться.
Дворец генерал-губернатора Евдокия покидала в смешанных, если не сказать, расстроенных чувствах. И встрече с Грелем Стесткевичем, прогуливавшемся по аллее, она вовсе не обрадовалась.
— Панночка Евдокия! — Грель поспешил навстречу.
В клетчатом пиджаке с широкими плечами, в полосатых узких брюках, он выглядел нелепо и смешно. Шляпа с высокой тульей, исполненная из белой гишпанской соломки, придавала ему вид легкомысленный, с которым не вязался ни массивный черный кофр с бронзовыми уголками, ни свернутая в трубочку газета. Ее пан Стесткевич сунул подмышку и сделал попытку поцеловать Евдокии ручку.
— Что вы здесь делаете? — Евдокия ручку спрятала.
На всякий случай.
Вот не по нраву ей был пан Стесткевич, невзирая на всю старательность его, каковая виделась Евдокии показной.
— Так ведь я за вами, панночка Евдокия… в помощь.
Грель улыбался. Зубы он имел хорошие, крупные и белые, которыми гордился и после каждого приема пищи старательно начищал меловым порошком. Порошок в жестяной коробочке, а также щетку и мягкую тряпицу он повсюду носил с собою. О привычке его, несомненно похвальной, знали многие и втихую посмеивались. Однако Грель на насмешников взирал свысока и от привычки отказываться не собирался. Сейчас он глядел на Евдокию с верноподданическим обожанием, несколько ее пугавшим.
— Меня маменька ваша, Модеста Архиповна, послали-с…
…врет.
Врет и не краснеет.
— И для чего же?
— Ах, панночка Евдокия, — Грель позволил себе взять Евдокию под локоток и портфель с бумагами попытался отнять, за что и получил по руке, но не обиделся, рассмеялся неприятным дребезжащим смехом. — Вам ли не знать, сколько на таких от мероприятиях дел… ваша маменька так и сказали, что, мол, сразу следовало бы меня с вами отправить… да и с паном Зимовитом мы…
— Знаю.
…не знает, но догадывается, что неспроста генерал-губернатор пытался от Евдокии избавиться, не из блажи, не из пустого мужского пренебрежения…
И тем любопытней все.
— Вот, и буду помогать, чем смогу… — пан Грель все же завладел рукой Евдокии и держал ее не просто так, но со смыслом, пальчики поглаживал и, улыбаясь, в глаза норовил заглянуть, вздыхал томно.
От него пахло дорогим одеколоном, а в петлице пиджака виднелась красная роза.
— Вы себе представить не можете, панночка Евдокия, до чего я рад… прежде нам с вами не случалось работать, чтобы вот так, накоротке… и я премного о том сожалею…
Евдокия не сожалела.
Она пыталась связать Греля, генерал-губернатора и происшествие, каковое вряд ли удастся скрыть… серую гниль и конкурс…
Все одно к одному.
А не складывается. Почему? Потому что не хватает Евдокии информации.
Пока не хватает.
— Помолчите, — велела она, и Грель послушно замолчал, только серые глаза нехорошо сверкнули. Нет, не нравился он Евдокии…
Кто таков?
Появился в позапрошлом годе, отрекомендовавшись сыном старого Парфена Бенедиктовича приятеля, разорившегося и вынужденного существовать, если не в бедности, то на грани ее. Грель рассказал маменьке слезливую историю, показал пару магснимков с батюшкой и покойным супругом Модесты Архиповны, доказывая этакое своеобразное родство… и получил место приказчика в торговой зале…
…мылом торговал, шампунью и прочими дамскими мелочами.
Следовало признать, что клиентки Греля любили, нахваливали, и трудился он, себя не жалея. И маменька, несмотря на знакомство, относившаяся к нему с прохладцею, как и к прочим наемным работникам, оттаивала…
…а все одно не было у Евдокии веры этому человеку.
Не было и все тут.
Еще та история, прошлогодняя… темная, нехорошая… ничего-то никто прямо не сказал, но намекали, поглядывали… уволить бы, так не за что…
…осторожней быть надобно, так чутье говорило, а чутью своему Евдокия верила. И руку свою забрала. Хотела вытереть о юбки, да удержалась.
Пан Грель, оскорбленно поджав губы, поотстал…
…и все-таки, кто принес проклятье? Его ведь не так просто сплести. Евдокия узнавала, и пусть сама она напрочь лишена магического таланту, но теорию постигла. Одной силы мало, умение требуется немалое, иначе, сорвавшееся с привязи проклятье, самого проклинающего и поразит.
А чем сильней проклятье, тем сложней вязь.
Вот и берутся за такую работу старые матерые ведьмаки.
Кто?
И для чего? Уж не ради одного конкурса… титул — это, конечно, приятно… но что к нему? Небольшое имение? Небось, среди конкурсанток не было бедных, кроме, разве что, той смуглявой панночки… нет, само проклятье, ежели покупать, станет дороже имения. И значит, не в деньгах дело.
В ревности?
В желании примерить Серебряный венец, сотворенный мастерами-гномами? Кто-то и вправду верит, что, надев его, отсрочит старость?
Или не венец нужен, но сам статус первой красавицы, позволяющий остаться при дворе?
Нехорошо как… неспокойно…
Евдокия погладила портфель, велев себе не паниковать раньше времени. Проклятье? Неприятно, но… когда речь идет о крупном тендере, можно ждать не только проклятья. И лунная слезка, которую Аленка поклялась не снимать, защитит…
Лихослав Вевельский явился пред светлые очи генерал-губернатора немедля и был удостоен внимательного, если не сказать, излишне внимательного взгляда.
Пан Зимовит обошел его слева.
И справа.
Дотянулся до волос, пощупал.
— Зубы показать, ваше превосходительство? — Лихослав раздражался.
Неспокойно ему было.
И неуютно. Честно говоря, он успел мысленно проклясть и колдовку, в ловушку которой вляпался; и полкового целителя, изрядного коновала, большей частью пребывавшего в состоянии глубочайшей алкогольной задумчивости, криворукого и равнодушного; и собственную невезучесть, и не способность смириться с тем, что, чувствуя себя здоровым, он меж тем к воинской дальнейшей службе был негоден.
…лет через пять, когда сама собою развеется, расползется серая петля, сердце захлестнувшая.
…если развеется еще.
…а и то твердят, повезло… одна беда от другой сберегла. И как сберегла, когда обе с Лихо и остались?
— Не дерзи, — спокойно ответил пан Зимовит. — Надо будет покажешь и зубы, и хвост.
— Хвоста у меня нет.
— Да? Совсем нет? Или периодически нет?
— Совсем, — глядя в глаза пана Зимовита ответил Лихо.
— Это хорошо, что совсем… это правильно… вашему семейству одного хвостатого с избытком будет… Что, не привык к мирному житью?
— Не привык.
— А понимаешь ли ты, дорогой мой, — палец генерал-губернатора уперся в грудь, — чем тебе это грозит?
— Да. Объяснили.
И объяснял уже местный, познаньский целитель, при храме Иржены-заступницы обретавшийся. Он был полноватым и рыхлым, в безрукавке зеленой, надетой на голое тело. И Лихослав, слушая целителя, глядел на пухлые руки его, все в младенческих перевязочках, на полные пальцы и розовые, аккуратно подпиленные ногти.
