ЗвеРра (СИ) - Галанина Юлия Евгеньевна (версия книг txt) 📗
Под южным столом, утопая в мехах, спали, как птички в гнезде, девицы. Все трое. Илса была права: пригревшаяся между подружками Ниса перестала бояться и вернулась в человеческий облик. Чёрные, рыжие, светлые кудри разметались по изголовью, переплелись, — и Марк невольно залюбовался спящими красавицами.
Потом мотнул головой, прогоняя морок-очарование, и пробурчал:
— Потому что нельзя быть на свете красивой такой, ага. Эльфы, это всё и объясняет.
И пошёл на кухню умываться, стараясь, чтобы ступеньки не скрипели.
Никуда не спеша, сделал себе завтрак.
А когда, чистый и сытый, вернулся в комнату, то достал из рюкзака карту, присел к восточному столу и принялся размышлять о том, о сём.
"В ЗвеРре поменялся баланс… — думал Марк. — Имеем мы теперь вот что: Круг Безумия состоял из шести звеРрюг. Если начинать считать с самых мелких, это ласки, выдры, росомахи, рыси, кабаны и медведи. Чем мельче звеРрюги, тем больше их численность. Была.
А что теперь?
Ласки вырезаны волками.
Выдры вырезаны крысками.
Росомахи ещё имеются, хотя одного мы из их рядов изъяли. Сколько осталось?
Рыси — тоже минус одна особь. Рыси предпочитают лес, приходят в город по мосту. Перекрыть мост? Надо над этим подумать.
Кабаны. Кабан был один, его вычёркиваем.
Медведя тоже.
Немного росомах, немного рысей. И много волков. Вот что мы имеем на сегодняшний день.
Если волки будут чистить по ночам город, — то флаг им в руки. Но не увлеклись бы, раз звеРрюги — состояние заразное. Количество волков в Волчьих Башнях с лихвой перекроет всю сумму звеРрюг, промышлявших в ЗвеРре раньше.
А если учесть расположение Башен, — то прежний Пояс Безумия был похож на панцирь, а нынешний волчебашенный — на скелет. Безумие из внешнего грозит стать внутренним. Оно бы и ничего, если бы тот треклятый Пояс не продолжал держать и не пущать. А так все бы просто разбежались подальше от обезумевших волков и привет.
Волки сильны своим ЗвеРрем ЗвеРрей. И они съели пророка, за что им отдельное спасибо. Именно они имеют шансы выкарабкаться из грядущей свистопляски.
А что, если, это, всё-таки, они?
ЗвеРра ведь всё равно в тупике с этим бесконечным выматывающим страхом по ночам. А что, если волки, — санитары леса, — взяли, да и предприняли грандиозную встряску, чтобы взломать Пояс? Ведь чужими, а потом и своими руками они убрали почти всех звеРрюг…"
Но в стройные логические размышления Марка вкралась непрошенной (как Диса) гостьей, картинка: он стоит перед запертой Пастью. А за спиной его кабан — не видимый пока шестому человеку, но прекрасно различимый для волков.
Неужели же поединок его с кабаном, точне исход поединка был так очевиден? Он, Марк, лично поставил бы на победу кабана. Даже если бы знал о притаившейся с кинжалом Илсе. Слишком, слишком сложный способ убрать звеРрюгу.
Хотя (тут же вмешался дух противоречия) выманить кого-нибудь на живца — стариннейшая охотничья забава. Кабан, как пробка, сидел в зарослях у своей Канавки — поди, вымани. Он там каждую кочку знал, каждую ямку. А здесь можно было и так сделать: вот задрал кабан Последнюю Надежду ЗвеРры, обрадовался и устал. А тут ворота Пасти — хлоп! — и раскрылись. И волки съели его, тёпленького, живьём. Как медведя вчера. Просто и изящно".
Марк решил играть в Штирлица до конца, на одном клочке написал "ВОЛКИ", на другом "ЛИСЫ", на третьем "СОБОЛЯ". На лосей бумагу пожалел. В уме оставил.
И снова задумался: так ли уж нужно было волкам ломать Пояс Безумия. Такой ли ценой?
Он придвинул бумажку со словом "ЛИСЫ", через плечо посмотрел на спящих барышень.
"Лисы вывернутся", — подписал он на обороте, решив таким образом зафиксировать, что он думает об итогах грядущего Апокалипсиса.
И написанное для Марка означало следующее: у лисиц самое гибкое в городе душевное устройство. Они изощрённы, коварны, сложны. Это-то их и спасает там, где ломаются и властные волки, и сильные зубры. Зубры не могут спасти тех, кто оборачивается, волки ходят по самой грани, но под бдительным оком безжалостного Лунного волка. А Ниса — в одиночку — играет обоими обликами, скрываясь в зверином обличье, когда страх переполняет человечье.
Обдумав всё это, Марк приписал на волчьей бумажке — "Волки всех выкрутят".
Проще говоря, всех убьют, одни останутся.
А вот чего ждать от соболей, он не знал. Черкнул: "Соболя — мутные".
Подошёл к астролябии, снял с гвоздика.
— У Шпака магнитофон, у посла — медальон… У лисиц — башмак. У соболей — астролябия? Прекрасный повод, а? — пробормотал задумчиво, взвешивая прибор на ладони.
Из-под кровати осторожно выкатился Птека.
Марк прижал палец к губам, призвая его к молчанию. Птеку тоже, видно, скрючило от лежания на полу, он не сразу поднялся. Когда же попытка встать увенчалась успехом, Птека, тихо охая, принялся разминаться.
Марк пальцем показал в сторону кухни. Птека согласно кивнул и на цыпочках пошёл к лестнице. Марк с астролябией — за ним.
На кухне можно было не молчать.
— Ты что-то придумал? — спросил с восторгом Птека, заинтригованный астролябией.
— Придумал кое-что, — подтвердил с ухмылкой Марк.
Птеку ухмылка встревожила:
— Надеюсь, не как с волками и черепом?
— Да нет, на этот раз всё тихо-мирно, — уверил его Марк. — Хочу раздобыть подарков для наших девиц, а то Диса меня съест. И дёрнул же чёрт за язык при ней о рюкзачке заговорить.
— А куда мы пойдем?
— К соболям! — махнул астролябией Марк.
— И тебе не жалко такую красивую штуку? — ахнул звеРрик.
— Для дела — ничего не жалко! — отрезал Марк.
Птека начал вздыхать, надеясь образумить Марка. Когда умывался, — вздыхал, когда приглаживал шевелюру — вздыхал, когда собирал на стол — взыхал опять же.
Марк был непоколебим.
Птека понял, что успеха не добъётся, перестал вздыхать и принялся завтракать.
По лестнице в кухню спустился разлохмаченный росомаха. В человеческом облике, с громадным медальоном на щуплой груди, точнее — на животе. Шуря заспанные глазки, небрежно помахал Марку с Птекой и устремился первым делом к зеркалу, приделанному звеРриками на стену рядом с умывальником.
— Доброе утро, Графч, — помахал ему в ответ Марк.
Поставил астролябию на стол и присоединился к завтракающему Птеке.
Росомаха же, не спеша, подошёл к зеркалу. Глянул в него мельком — и отступил к противоположной стене.
Зеркало было овальное, в резной деревянной раме. Росомаха начал приближаться к нему мелкими шажками. Искал нужное расстояние. Наконец, нашёл. (Марк решил, что Графч хочет видеть себя как на портрете — по пояс). Росомаха встал, подбоченясь. Повернулся к зеркалу одним боком, затем другим. Откинул гордо голову, брови свёл, взгляд сделал строгий.
Марк с Птекой наблюдали.
Росомаха пятернёй пригладил шевелюру. Не понравилось, разлохматил. Прямо на глазах она стала гуще, росомаха оброс львиной гривой. Удлинил бакенбарды. Скрестил руки на груди. (Марк прыснул). Скрещённые руки закрыли медальон, пришлось убрать. Росомаха зажал в кулаке золотую цепь, приподнимая подвеску повыше. Медведь всё ж таки был не в пример крупнее, пришлось укоротить цепь почти вдвое. Росомаха не растерялся, стянул медальон, свернул цепь двойной петлёй и заново прикрепил подвеску.
Вот так медальон лёг точно на грудь. Но росомахе и тут не понравилось. Теперь уже — любимое жонглерское трико непонятно-грязного цвета, в котором он щеголял, не снимая.
Марк начал верить, что росомаха облачится в новые одёжки — как лисички, переодевающиеся по сто раз за день — но Графч убил его веру на корню. Как выяснилось, трико его устраивало и цветом, и засаленными пятнами, просто он хотел, чтобы медальон лежал на голой груди. А горловина у трико была глухая.
На человеческом пальце росомахи возник острый звериный коготь, Графч без всякого трепета рванул им ткань от горла к пузу, словно вспарывая себя. В получившийся вырез опустил медальон, огляделся.
