Цитадель автарха - Вулф Джин Родман (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
От пирса вели каменные ступени, очень похожие на те, с которых я сигал в воду в детстве. Верхняя площадка была пуста и, как лужайка, заросла сочной травой, пустившей корни меж камнями. Передо мной лежал разрушенный город, мой собственный город Нессус, но то был Нессус давно ушедших времен. В небе кружились две-три птицы, но они оставались столь же немы, как потускневшие при солнце звезды. Гьолл, что-то шептавший в середине потока, казалось, уже отрешился и от меня, и от пустых остовов зданий, среди которых я пробирался. Как только его течение скрылось из виду, он стих, как смолкает робкий посетитель, стоит нам на мгновение покинуть комнату.
Это место не слишком походило на квартал, где (по заверению Доркас) можно было разжиться мебелью и всякой посудой. Сначала я часто заглядывал в окна и двери, но не нашел ничего, кроме мусора да нескольких желтых листьев, которые сорвались с молодых деревьев, пробившихся между вывороченными камнями мостовой. Не заметил я и следов грабителей – лишь помет животных, перья и разбросанные кости.
Не знаю, далеко ли я ушел от берега. Казалось – на целую лигу, но, может быть, гораздо ближе. Тот факт, что, оставив «Самру», я лишился транспортного средства, не особенно беспокоил меня. Ведь большую часть пути из Нессуса до охваченных войной гор я проделал пешком, и хоть ступал я еще нетвердо, мои босые ноги уже успели загрубеть на палубе корабля. Поскольку я так и не привык носить меч на поясе, то вытащил кракемарт из ножен и положил его на плечо, как часто носил «Терминус Эст». Летнее солнце давало то особое изумительное ощущение тепла, которое возникает лишь в тот момент, когда в утренний воздух прокрадывается чуть заметный холодок. Я наслаждался этим ощущением и вкупе с тишиной и одиночеством получил бы еще большее удовольствие, если бы не мысли о том, что я скажу Доркас при встрече и что она ответит мне.
Знай я, как все обернется, заранее – уберег бы себя от лишних забот. Я набрел на нее гораздо раньше, чем мог рассчитывать, и мне не пришлось ничего говорить. Она тоже не произнесла ни слова и, судя по всему, даже не видела меня.
Большие и прочные здания, стоявшие у самого берега, давно уступили место своим меньшим собратьям – обрушившимся конструкциям, которые некогда были жилыми домами и лавками. Я и сам не знаю, что привело меня к ее дому. Я не слышал рыданий, хотя не исключено, что подсознательно отметил какой-то едва уловимый звук – скрип дверной петли или шарканье башмака. А может, то был лишь цветочный аромат, ибо сначала я увидел аронник в ее волосах, белый в крапинку и свежий, как сама Доркас. Несомненно, она принесла его сюда специально, предварительно вынув из волос увядший мак, который бросила, когда привязывала лодку к причалу. (Но я забежал вперед в своем повествовании.)
Я попробовал войти через парадный вход, но гниющий пол проседал до фундамента, так как перекрытия рухнули. Казалось, кладовая в тыльной части здания еще менее доступна, тихая тенистая аллея, заросшая папоротником, некогда таила в себе серьезную угрозу, и лавочники либо проделывали в задней стене маленькие отверстия, либо вовсе обходились там без окон. Однако я обнаружил узкую дверцу, скрытую под зарослями плюща. Железные запоры были съедены дождем точно сахар, а дубовые доски превратились в труху. Довольно крепкая лестница вела на верхний этаж.
Доркас стояла на коленях, спиной ко мне. Она всегда была стройной; теперь же ее плечи напоминали мне спинку деревянного кресла, на которое набросили женский жакет. Волосы цвета тусклого золота остались теми же, что и прежде, – ничуть не изменились с тех пор, как я впервые увидел ее в Саду Непробудного Сна. Перед ней на носилках лежало тело старика, владельца памятного мне ялика. И спина его была так пряма, а мертвое лицо так молодо, что я едва узнал беднягу. На полу возле нее стояла корзина, не большая, но и не очень маленькая, а также закупоренный кувшин для воды.
Я молча наблюдал за ней некоторое время, а потом ушел прочь. Если бы она пробыла там достаточно долго, я бы окликнул ее и обнял. Но явилась она совсем недавно, и я понял, что мне не следует этого делать. Пока я странствовал от Тракса до озера Диутурн, а оттуда до полей сражения, пока я был узником Водалуса и плыл вверх по Гьоллу, она возвращалась домой, туда, где жила лет сорок назад или больше, хоть ныне это место и пришло в упадок.
Да и я сам, ископаемое, облепленное древними реликвиями, точно смердящий труп – мухами, давно пришел в упадок. Не то чтобы я одряхлел под гнетом сознания Теклы, прежнего Автарха или живущей в нем сотни. Нет, не их память, но мои собственные воспоминания состарили меня, когда я думал о нас с Доркас, дрожавших на примятой осоке плавучей тропинки, продрогших и промокших до нитки, по очереди прикладывавшихся к горлышку фляжки Хильдегрина, как двое детей, которыми мы, в сущности, и были.
Я не отдавал себе отчета в том, куда направился после. Двинулся прямиком по длинной улице, наполненной тишиной, а когда та наконец закончилась, свернул наугад в сторону. Вскоре я вышел к Гьоллу и, бросив взгляд вниз по течению, увидел «Самру», который стоял на якоре в условленном месте. Заплывший сюда из открытого моря базилозавр не удивил бы меня сильнее.
Через несколько мгновений вокруг меня столпились ухмыляющиеся моряки. Капитан крепко пожал мне руку.
– Я боялся, что мы подоспеем слишком поздно, – признался он. – Я живо представлял, как ты борешься за свою жизнь на берегу, а между нами еще добрых пол-лиги.
Помощник, чья беспросветная глупость заставляла его верить в лидерство капитана, хлопнул меня по плечу и крикнул:
– Уж он бы задал им жару!
33. ЦИТАДЕЛЬ АВТАРХА
Хотя каждая лига, отделявшая меня от Доркас, разрывала мне сердце, я испытывал несказанное облегчение, снова оказавшись на борту «Самру» и оставив позади все, что увидел на пустынном и мертвенно-тихом юге.
Палубы, внешне не блиставшие чистотой, были сколочены из белого, свежесрубленного леса и ежедневно драились большой циновкой, так называемым «медведем», сплетенным из старых снастей. Перед завтраком на «медведя» усаживались два наших кока, и команде приходилось таскать их взад-вперед по обшивке, тщательно отскабливая каждую пядь ее поверхности. Щели между досками заливали варом, поэтому палуба казалась улицей, вымощенной в соответствии со смелым фантастическим проектом.
Нос поднимался высоко вверх и загибался над палубой. Глаза – каждый зрачок величиной с тарелку и с небесно-голубой радужной оболочкой, намалеванной самой яркой из имевшихся в распоряжении красок, – глядели в зеленоватую воду реки, выбирая надежный фарватер. Левый глаз плакал якорной цепью.
Раскрашенная резная фигура на носу, поддерживаемая (треугольным деревянным брасом, сверкала позолотой, изображая птицу вечности. Голова ее была женской, лицо длинное, аристократическое, глаза – крошечные черные точки. Ее полная отрешенность являла собой величественный комментарий на тему мрачного спокойствия тех, кто никогда не познает смерть. Расписные деревянные перья, ниспадая на плечи, закрывали и полушария грудей. Вместо рук были крылья, поднятые вверх и откинутые назад так, что их кончики торчали над форштевнем, а главные маховые перья частично заслоняли треугольник браса. Я бы посчитал эту женщину-птицу абсолютно неправдоподобным созданием (как, несомненно, полагали моряки), если бы мне не довелось собственными глазами видеть анпиел Автарха.
Длинный бушприт переходил в форштевень как раз между крыльями «Самру». Над баком поднималась фок-мачта, лишь немногим длиннее бушприта. Чтобы освободить пространство для фока, она чуть наклонялась вперед, будто ее подтянули к себе носовые снасти и кливер. Грот-мачта, напротив, стояла прямо, как некогда сосна в строевом лесу, зато бизань-мачта отклонялась назад, так что верхушки всех трех мачт отстояли друг от друга значительно дальше, чем основания. Каждая из названных мачт имела косой рей из двух связанных друг с другой и сужающихся по концам перекладин, которые некогда представляли собой цельные стволы молодых деревьев; на каждом рее крепился один треугольный парус цвета ржавчины.
