Владыка вод - Шалаев Михаил Васильевич (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
— Ты выйди, я задержусь на парочку слов.
Она согласно кивнула и вышла за дверь, друзья остались одни.
Сметлив помолчал и начал:
— Я вот что хотел сказать: ты меня сегодня не жди, я у нее заночую… — но, видимо, сказать он хотел не это, а то, что хотел, сказать не решался. Верен молча ждал продолжения.
— И вот еще что… Знаешь, я… — Сметлив опять замялся.
Верену надоело. Он сказал:
— Знаю. Ты хочешь сказать, что в Рыбаки не вернешься.
Сметлив вскинулся на него, но тут же опять опустил глаза. Потом, поразмыслив, осторожно заговорил:
— Не только это. Я хотел предложить и тебе остаться. Первое время у нас поживешь, а там видно будет. Зачем тебе туда? Спиться и помереть через год-другой? Не забудь, когда вернешься — тебе опять станет за шестьдесят… Ну как?
Верен подумал, что Сметлив кругом прав. И не будь этой травки проклятой, не увидь он Капельку как живую — не сомневался бы сейчас. Остался бы в городе, плел бы сети…
Сметлив, уловив его колебания, торопливо сказал:
— Ты не спеши, подумай. Я завтра зайду, обсудим спокойно.
…и, глядишь, обзавелся бы новой семьей. И еще бы раз все сломалось почему-нибудь, и зачастил бы он в бражную — к Грымзе Молотку, например, к душевному человеку. И всю жизнь — вторую, о которой многие так мечтают — заливал бы брагой простое сознание того, что он предал Капельку. Как там она сказала? «Пропадают только те, кого никто не помнит». А потому…
Сметлив все ждал ответа. Верен решил, что не надо мучить его. Он же не виноват. И ответил так:
— Хорошо, приходи завтра.
ЭПИЛОГ
Он ушел очень рано, чтобы Сметлив его не застал. Рассчитался с Грымзой Молотком, заспанным и зевающим, прикупил кое-что на дорогу — и ушел.
Утро не выдалось. Рассвет над городом растепливался нехотя, пасмурно, так что его одинаково можно было посчитать закатом. Ранние торговцы на ярмарке зябли, раскладывая на прилавках рыбу, овощи и прочие простые товары. Свирепые могульские быки лежали рядком на земле, жуя жвачку и подергивая ушами на мнимых слепней, а рядом спал сторож, завернувшись в грубую бычью шкуру. Все это удивительно точно запоминалось Верену, потому что глядел — и знал, что в последний раз.
Так прошел он по городу, у которого булыжники были чуть влажными от росы. Крыши домов, как клушки, ревниво оберегали в домах тепло, окна глядели подслеповато и пусто. Он уходил насовсем, хотя… Таилась в душе крохотная надежда, что Управитель диких лесных нориков не забудет его старания — ведь кольцо-то у него… Но с другой стороны, что он может сделать для Верена? Мысли путались и метались, и страшно было думать об этом, страшно…
Однако ноги несли, и скоро город раздробился в домишках, жмущихся к Белой стене с внешней ее стороны. Потом и они отступили назад, потянулись поля, перелески — дорога так же равнодушно принимала его ноги, как тысячи и тысячи других. Только он с каждым шагом старел не на шаг, как старели все, а — на сколько там? — на день, на два, на три? Из шагов его складывались недели, месяцы, годы, и висли гирями на ногах. Но он все равно шел, как в беспамятстве, и к обеду пришел в Хлебы.
Домик Крючка стоял первым у дороги. Колдун, как и в прошлый раз, почуял приближение Силы, хотя великой ее назвать уже было нельзя. Он вышел, и издалека узнал того самого Застенчивого, что проходил с двумя другими вверх по реке минувшей весной. Это их он попросил передать Свистку два слова. А они почему-то не выполнили его просьбу. Вспомнив о тех недавних событиях, Крючок нахмурился, но Застенчивого в дом все-таки пригласил. Вид у того был нехорош, и на приглашение он откликнулся с радостью, даже с облегчением.
Крючок заварил чаю с травами, выставил снедь. Застенчивый жадно пил чай, а к еде почти и не прикоснулся. Что-то творилось с ним неладное — в этом колдун был уверен. Осторожно, слово по слову, стал он выспрашивать — где двое других спутников, да далеко ли ходили. Не было рядом подозрительного Сметлива, и Верен коротко рассказал Крючку, зачем ходили они в Овчинку и что из этого вышло. А чего ждал от колдуна — совета, помощи или просто сочувствия — и сам не знал.
Однако колдун оказался тем самым человеком, который нужен был Верену. Выслушав, он покачал головой и сказал, что они стали исполнителями могучей воли. «Думаю, дело здесь даже не в Управителе диких нориков…» — «А в ком же?» Но Крючок вместо ответа попросил показать кольцо Генерала Гора.
Он долго разглядывал серебряный ободок, зачем-то сжимал его в кулаке и подносил к уху, будто прислушивался. Потом сказал:
— У этого кольца огромная Сила, и судьба его ждет непростая. Зачем и кому понадобилось оно внизу, среди людей — не постигаю. Впрочем, норики — слуги Владыки Вода… Нет, не буду гадать о том, что сильнее меня. А вот на твою дорогу можно прикинуть…
Колдун полез под потолок, где развешивал на просушку травы, и взял несколько стебельков ведуницы. Разломав их как попало, высыпал на ладонь Верену и велел сдуть на стол. Потом долго разглядывал травяной узор, хмуря брови и пришептывая. Верен ждал, замирая внутри. Наконец колдун заговорил:
— Не буду врать, все у тебя выпадает плохо. — Сердце у Верена сжалось. — Но… Как будто ведет тебя чья-то рука. Не вижу, добрая или злая, но могущественная.
Верен робко перебил:
— Так может, вернуться мне в город, пока не поздно?
Крючок пожал плечами:
— Может быть, уже поздно. — И еще раз вгляделся в травинки: — Нет, судьба твоя там, в Рыбаках. Ты выбрал путь страшный, но правильный. Как объяснить — не знаю…
Колдун предложил ему переночевать, и Верен согласился. Наутро Крючок дал ему в дорогу большой круглый хлеб, сушеного мяса и прочитал строчки из незнакомых стихов:
Верен горько усмехнулся: тоже, нашел храбреца. Он идет в Рыбаки просто потому, что не знает, что еще ему делать. И ушел.
Дорога радости стала дорогой скорби. Каждый день пути убивал его, находя разнообразные способы, чтобы сообщить об этом. На третий день пути к вечеру мучительно заныли колени, а на следующее утро он никак не мог разогнуть поясницу. Под тем самым дубом, где застал их ночной дождь, Верен нехотя грыз зачерствевший хлеб, и у него упал первый зуб: Верен неотвратимо становился тем же старым и не очень здоровым пьяницей, каким уходил в Овчинку. Незадолго до входа в Белолес-на-Костях он заметил, что некий багровый предмет назойливо лезет ему в глаза, и не сразу смог сообразить, что это его собственный нос.
Под впечатлением этого нового открытия и вошел он в Белолес, место безопасное, но на редкость неприятное. Он уже добрался до середины его, уже слышались за деревьями предсмертные хрипы, яростные крики и сиплый рев боевых труб, но Верен знал, что это безопасно и продолжал шагать, хотя вот это как раз для него было не просто опасно, а смертельно. Тут дорога разверзлась под ним, и почувствовал Верен, что летит в глубокий колодец, и успел по пути попрощаться с жизнью, но очутился вдруг на дне, не ощутив ни малейшего удара. Он поднял голову — светлое пятнышко было далеко-далеко вверху. «Не выбраться», — подумал Верен и стал нащупывать стенки руками. Но стенок… не было. Тогда он шагнул вперед и опять почувствовал, что летит вниз, и опять очутился на дне без всякого удара. «Э-э, тут что-то не то», — подумал Верен. И вдруг догадался: да это же Черный норик! Он закричал тогда в темноту колодца, как тогда, в Оголтелой Пади, а эхо гукало и гудело, забивая его слова:
— Черный норик, иди ко мне! Я тебя узнал!
Он прокричал так три или четыре раза, и темнота внезапно пропала, под ногами снова была дорога, а на обочине ее, на старом пеньке стоял норик с чуть крысиной, но без всякого добродушия мордочкой — напротив, выглядел он надменным и злобным. Черная шляпа была на нем, без всяких знаков отличия, поскольку Черный норик не признает власти Владыки Вода, и такого же цвета плащ. Он заговорил голосом одновременно писклявым и скрипучим, от которого свербило в ушах:
