В пути (СИ) - Кучаев Тимур (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
— И это решение, конечно же, они принимали сами.
Звонко рассмеявшись, Хранитель подал девушке руку.
— Я лишь помогаю и советую, сестренка. Так заведено.
Ирвин 5
Содрав с тонких костей последний кусок мяса, Ирвин отбросил в сторону остатки вороны. Заметно пережаренная (а откровенно говоря обгоревшая), жилистая до скрипа зубов, отвратная на вкус, она больше походила на издевательство, чем полноценный завтрак. А количество плоти, оставшейся после ощипывания, заставляло усомниться в разумности Двуликого, наделившего птицу столь скромными мышцами. Предыдущие приемы пищи также не отличались изысканностью: давленые слабо подергивающиеся жуки на ужин, не уступающие в жесткости полену коренья на обед, маслянистые и на удивление вкусные листья кустарника прошлым утром. И крапива, целые горы крапивы. Казалось, по части поедания этого растения вудвосы запросто могли соперничать со стадом коров голов в двести. Собирая жгучую зелень при каждом удобном случае, они оставляли ее отмокать в ручье на время стоянки и меланхолично жевали утратившую огонь траву весь последующий день. И хоть благородному человеку не пристало уподобляться козлу, рыцарь с готовностью следовал их примеру.
Конечно, временами лесные люди добывали что-то по-настоящему съедобное, но делиться олениной или сочными плодами дикой тыквы не спешили. Пленник не винил их. Попади твари в тюрьму Цаплиного Холма, он бы и сам пожалел вино, мясо или свежий хлеб. Крестом узников до конца времен останутся огрызки, не более. Меняются лишь условия содержания, и дикая природа — не худший из возможных вариантов. Угодивших в холодное подземелье ожидала менее привлекательная судьба, и если сердобольные родственники не вносили достойный выкуп, преступник либо отправлялся на плаху, либо встречал конец в компании молчаливых каменных стен и копающихся в углах крыс.
На памяти сира Ирвина казни случались четырежды: три раза рубили головы насильникам и один — убийце. В соседних областях власть имущие практиковали ссылку на рудники или каменоломни, но Валадэры правили лишь собственной крепостью и глухими чащобами. Лет семь назад граф обдумывал возможности приобщить приговоренных к речному промыслу или охоте, но рыба всегда имелась в избытке, а выслеживание дичи требовало вооружить опасного преступника и дать тому относительную свободу. Кто бы не рискнул бежать? Да и не стали бы ловчие доверять жизни постороннему с замаранной совестью.
Капитан стражи никогда и не считал себя умнее прочих, но на слабоумие не жаловался, а потому улизнуть пытался дважды: первый раз ночью, второй при свете дня. Обе попытки провалились, и вудвосы взяли в привычку перед сном связывать ему руки грубой льняной веревкой. Зачем монстры оставляли врага в живых рыцарь не понимал, языка их не знал, спросить напрямую не мог, а потому круглые сутки предавался пустому гаданию. Единственной правдоподобной версией казалось желание запасти некоторое количество мяса на случай голода. Но какого тролля аборигены тащили доспехи и оружие поверженных противников? Почему не скрутили еще нескольких ригерцев, безжалостно забив тех камнями и дубинами, но не наказали единственного пленника за побег? Ограничь подвижность “холодца”, сломав ему пальцы на ноге, и проблема исчезнет…
Осторожно дотронувшись до запекшейся в волосах крови, рыцарь в который раз попытался воссоздать в памяти момент пленения. Лесные жители проявили чрезмерную, даже невероятную в сложившихся условиях аккуратность. Абсолютно излишнюю в отношении будущей трапезы…
Переосмысление заняло около часа, благо неспешное перемещение вдоль речушки не требовало значительных интеллектуальных усилий. Первый и основной вариант сводился к абсурду: вудвосы жаждали выкуп. Польза внезапного маневра казалась очевидна — не производящие хоть сколько-нибудь годные вещи дикари рассчитывали на достойную компенсацию. Мощные дубовые луки, кованые наконечники стрел и копий, остро заточенные железные топоры, удобные огнива — все это имелось в замковых кладовых и стоило жизни дворянина. Но как необразованные вудвосы ухитрились опознать в темноте единственного благородного человека? Почему третьи сутки тащили его по пути, преодолеваемому за полдня. Почему не ограничились амуницией, снятой с покойников, подставляясь под те самые мощные дубовые луки и кованые наконечники стрел, не имея серьезных гарантий, что часовые не спустят тетиву, едва племя приблизится на удобное расстояние? С чего взяли, что банально объяснят собственные хотелки?
Второй вариант был еще хуже — лесные люди затеяли старое доброе жертвоприношение. Сир Ирвин не имел и малейшего понятия, кому молились примитивные создания, поклонялись ли они божествам вообще, а если да, то в чем заключались их обряды и традиции. К сожалению, этот исход поднимал все тот же вопрос: как лесовики выбрали цель?
“Не выбирали они ничего” противно захихикал внутренний голос, “навалились на того, кто покрупнее и спеленали быстренько. Прочих — в расход, чтоб не мешались, а с тебя просто крови натечет поболе”.
— И угодили в самого ценного? Единственного на двадцать с чем-то человек? — Пробормотал воин, отметив, что разговоры с самим собой — явный признак начинающейся паники, а то и полноценного сумасшествия.
— Хренушки. Скорее как сороки налетели на блеск кольчуги… Безлунной ночью. Под дождем.
Отвернувшись от косящихся вудвосов (увы, ротозеи существовали у всех народов), рыцарь справил малую нужду в ближайший куст. Принадлежи пленители к роду человеческому, он сошел бы с тропы, но соблюдать приличия в компании серящих едва ли не на ходу существ не имело смысла. В лучшем случае они не оценят, в худшем — примут попытку уединиться за очередной побег со всеми вытекающими последствиями.
В памяти внезапно всплыл Томас, мальчишка на год младше, живущий на противоположной стороне улицы, если стоило называть так полосу бесконечной грязи, разделяющую их дома. Весной и осенью дорогу размывало дождем, зимой покрывало льдом или снегом, а потому развлечься по-настоящему у местной детворы получалось разве что летом. Впрочем, Томас создавал вокруг себя кавардак круглый год. Не обремененный чувствами стыда и элементарного здравомыслия он запросто мочился у всех на виду, воровал у соседей сливы, гонял курей или топал по лужам, окатывая волной брызг проходящих мимо, за что неоднократно страдал. Старики едва ли не каждый день брались за ремень, ровесники пускали в дело кулаки. Но упрямый сорванец продолжал чудить, демонстрируя характер тверже гранита.
***
Им было по двенадцать-тринадцать лет. Годом больше или меньше, какая разница вырвавшемуся из детства, но не успевшему познать тяготы взрослой жизни балбесу? И какая разница, если с тех далеких времен прошло два десятилетия?
На город навалилась тяжелая августовская жара, и лишь звенящая прохлада Вельи спасала обитателей столицы от солнечных ударов, а немногочисленную зелень от увядания. Собаки забивались в норы, коты прятались на чердаках, а птицы — среди успевшей покрыться слоем пыли листвы. Старики сетовали на слабость в сердце, люди средних лет смахивали пот со лба и недобрым словом поминали погоду. Ирвин радостно бежал с работы домой.
Вечно бухтящий мастер отпустил пораньше, до ужина оставалось несколько часов, солнце ярко светило в безоблачном небе, в ботинке прятались три потертых медяка — монеты, казавшиеся тогда целым состояние. Для едва сводящих концы с концами жителей доков любые деньги представлялись настоящим сокровищем. Даже тот факт, что строгая мать непременно выменяет несчастные гроши на лукошко свежей лесной малины или горсточку прошлогоднего изюма, не мог испортить настроение. Все шло своим чередом, а судьба обещала горы счастья!
Мужчин, трущихся у крыльца, парень заметил шагов за сто. Вооруженные короткими дубинами, вызывающе неприметные, они кучковались вокруг отца, а тот, огрызаясь короткими предложениями, махал в сторону виднеющегося над крышами домов королевского замка.
— …мертвец. — Донес ветер окончание фразы одного из незнакомцев, по видимости, главаря. Сплюнув под ноги отцу, он развернулся и, дав сигнал прихвостням, расхлябанной походкой зашагал к причалам.
