Спасти диплом, угнать дракона - Мамаева Надежда (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Корделия стояла посреди круга. С гордо вскинутой головой и прямой спиной. Как вольная дочь степей, которая не боится никого и ничего. Ее взгляд в мою сторону был полон превосходства и презрения.
— И кто же бросит вызов нашей красавице! — прозвучал голос со сцены.
Краем глаза я увидела Алекс. Она спешила ко мне. Наверняка, как думала подруга, на выручку. Я уже видела, как в ее ладони зарождается свет. Еще миг, и она бы крикнула «я».
— Круг!
— Круг!
— Круг!
В едином крике скандировала толпа, толкая на безумство.
Какая-то часть меня, еще не поддавшаяся действию зелья, шептала, что нужно оставить все как есть. Что нужно опустить взгляд и плечи, сыграть тихую покорность и испуг и уйти. Позволить Алекс занять мое место. Опять прикрыть меня, спрятать в своей тени.
Но настоящая я хотела другого. В крови бурлили жажда жизни и веселья, злость и желание быть свободной. И да, самодовольная избалованная Корделия меня бесила. Неимоверно.
Может, именно поэтому, когда под ноги мне прилетел презрительный плевок от Корделии, когда Алекс уже заносила руку, я ударила в потолок лучом света, опередив подругу на сотую долю секунды.
— Я принимаю вызов.
Наградой мне была глумливая улыбка и ехидное:
— Готовься к позору, моль. Ты пойдешь домой голой.
А затем весь зал смолк. Наполнился ожиданием, предвкушением, азартом. Ушлый Йонок, приняв последние ставки, нахлобучил на голову полную форинтов шляпу и, как и остальные, впился глазами в круг. Туда, где стояли я и Корделия.
Фальме — танец, рожденный в крови западных кочевников, замешенный на отчаянии и любви, танец дорог, кабаков и трактиров. Он дробил тишину стуком каблуков, врывался в сердца зрителей рваным гитарным ритмом и веером ярких юбок. Гипнотизировал поворотами кистей и плавностью линий.
Некоторые говорили, что фальме невозможен без веера, а обязательный атрибут танцовщицы — мантилья с гребнем. Чушь полная. Как говорила четвертая жена дяди Морриса, фальме — это танец души. Для него даже каблуки, которыми выбивают дробь, не обязательны, если ты умеешь танцевать сердцем.
Глядя на Корделию, горделивую, уверенную в себе, многие наверняка думали, что эта-то красавица заткнет за пояс если не любую в зале, то уж точно многих. А меня — адептку, за которой закрепился статус тихони, — и подавно.
— Красотка, покажи, на что ты способна!
— Оставь ее без платья, Кор!
Со всех сторон слышались одобрительные выкрики.
Зазвучали первые гитарные аккорды, и Корделия, поймав ритм, чуть подняла подол платья одной рукой, чтобы ее ноги были видны до колен. Перестук каблуков легко влился в музыку.
Чисто. Технично. И без души. Так, словно Корделия брала уроки у какого-нибудь учителя танцев, а потом, как прилежная ученица, демонстрировала усвоенный материал: вот тут должен быть поворот, вот через столько счетов наклон корпуса, а в конце откинуть голову и взмахнуть рукой.
Закончилась ее партия. Я почувствовала на себе еще один насмешливый взгляд блондинки.
Быстро убрав пятно от пунша с платья заклинанием чистки, я приготовилась. Подол задирать мне было не нужно: юбка и так была всего лишь чуть ниже колен. Зато обе руки оказались свободны.
Я не танцевала фальме, казалось, целую вечность. Лет семь — так точно. После того, как четвертая жена дяди Сабина покинула наш дом. Мачеха была танцовщицей. Моррис встретил ее в каком-то кабаке, где она дробью своих каблуков походя разбивала сердца. Ветреная роковая красавица, у которой не было ничего и никого. Хотя насчет «никого» я погорячилась. Имелся призрак Йоко, коего она благополучно оставила у нас, бросив дядю.
Но те два года, что Сабина жила в семействе Росс, запомнились мне экспрессивными выяснениями отношений, битьем статуй в невообразимых количествах и бурными раскаяниями Морриса. Мачеха была огнем, факелом, который тухнет от рутины. Она обожала танцевать. Страстно. Поэтому дядя даже комнату, где до этого была библиотека, переделал под танцкласс для Сабины.
А я… Я, тринадцатилетняя, не могла удержаться, чтобы туда не заглянуть. Тай было семь, и мы с кузиной на пару сначала глазели в дверную щель на то, как в движениях, ударах ладоней, поворотах головы рождается фальме. Но однажды Сабина заметила нас и… не прогнала, а решила, что теперь у нее будут две ученицы.
Она не была нам матерью. И не стремилась ею быть. Но отдавала то ценное, что у нее было, — свое время. Мачеха читала с трудом, писала и того хуже, зато умела пленять. Своей красотой. Танцем. Отношением к жизни. И учила этому нас. Именно от нее я узнала, в чем секрет фальме.
А вот Корделию в эту тайну паркетный учитель танцев посвятить не мог. Наверное, потому что сам не знал ее.
Музыка зазвучала вновь. Уже для меня. Гитарный перебор словно приглашал разбавить его стуком каблуков. Но я не спешила. Подняла палец вверх, показав жестом «нет». Струны смолкли. Смолкла и толпа.
Воздух стал густым, вязким, жарким. Я почувствовала на себе пристальный взгляд. Не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто на меня смотрит. Только один альв даже со спины мог меня раздражать до зуда.
Торжественная улыбка Корделии стала запредельной. Наверняка она в мечтах уже видела, как я, растерявшись, струсила. А Варлок, оценив ее танец и никчемную меня, подходит к ней, обнимает ее за плечи…
Я про себя усмехнулась: не так быстро, блондинка!
Звук, в котором не вычленить отдельные удары, звук — мелодия, не хуже, чем виртуозная игра гитариста, звонкая, быстрая, рожденная яростью и страстью. И снова тишина. Я ударила в ладоши, задавая ритм и начиная снова.
Пятка-носок-пятка. Резкий поворот вокруг своей оси, так что ткань подола взметнулась волной. Прогиб быстрый и легкий, словно тело вдруг сломалось пополам, и руки-змеи, вскинутые над головой, — я не танцевала, а дышала каждым движением. Создавала музыку, и в эту музыку мягко вступала гитара. Не наоборот. Я растворялась в мелодии.
Когда я закончила, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем, и отзвучал последний аккорд, зал все так же был безмолвен. Словно на него опустился купол тишины. А через миг он взорвался. Криками, аплодисментами, требованиями отдать выигрыш.
— Просим проигравшую снять с себя любую вещь.
Да, танец в круге — забава кабаков. И расплата соответствующая: дерзкая и наглая.
На Корделии было белое, с золотой вышивкой платье, туфли и бриллиантовый гарнитур. Я уже думала, что блондинка расстанется с туфлями, как с меньшим из зол. Но когда она с остервенением начала выдирать из ушей серьги и снимать ожерелье, я поняла — это еще не конец. Все только началось.
— Еще раз, — громко потребовала она.
Вновь музыка. Отточенные движения Корделии, высокие замахи, от которых юбка взметается так, что зрителям видно обнаженное бедро.
«Запомни, Нари! Никогда не пытайся подменить мастерство открытым телом. Ты танцовщица, а не продажная девка», — вспомнились слова Сабины.
То тут, то там раздавались из толпы мужские одобрительные возгласы:
— Давай-давай!
— Милашка, браво!
— Какие ножки…
— Кобель, куда под юбку смотришь. — Чей-то недовольный девичий голос и звук пощечины.
Зелье истинной сути делало свое дело. Со всеми. Развязывало языки и руки.
Мелодия смолкла, блондинка остановилась посреди круга, довольная собой. Она слышала выкрики толпы и знала, что хороша. Но все ее старания и усилия были лишь для одного-единственного зрителя. Того, что стоял в нескольких ярдах от нас обеих.
Корделия сделала пару шагов вперед и, развернувшись так, чтобы Варлок видел лишь ее спину, продемонстрировала мне жест из одного пальца, выплюнув уничижительное:
— Пипетка, ты Варлоку никто. Лучше убирайся отсюда, пока твое платье еще на тебе.
Я смерила взглядом эту… хм… мензурку и ответила. Громко. Так, чтобы все слышали:
— Значит, это для него ты сейчас сверкала нижним бельем? К слову, многие зрители оценили.
Мои слова подхватила добрая половина зала. Кто-то питал к Корделии давние прочные вражеские чувства, другие просто ревновали… Но, так или иначе, за какую-то минуту наших взаимных подколок толпа поделилась на два лагеря.
