Коронный разряд - Ильин Владимир Алексеевич (читать книги полностью txt) 📗

Честно говоря, пришел сюда с определенными ожиданиями — с желанием посмотреть на ранние фото матери, которые обязаны храниться в деле. В прессе и в сети ее изображений попросту не было — только текстовые обзоры, коллективные фотографии, где ей, как младшей жене, полагалось место в последнем ряду, за широкими спинами остальных. А тут такое — невольно вырвался вздох разочарования.

— Тяжело быть отверженным? — Донесся участливый голос Бориса Игнатьевича.

Я повернулся в сторону прохода в коридор — стоит полковник, заложив руки за спину, и смотрит без злорадства, даже с сочувствием.

Видимо, мое происхождение не составляет для него ни малейшего секрета, а мое желание тут быть определенно связывается с этим фактом. Вот и славно — пусть смотрят в эту сторону, а не на китайцев.

— Вы убрали все бумаги, — констатировал я.

— Там нет ничего, что вам поручено отыскать, — направился он ко мне неспешным шагом.

— Все мы можем ошибаться.

Борис Игнатьевич остановился рядом, оглядывая пустые полки задумчивым взглядом.

— Вы знаете, да. Я ошибся, — повернулся он ко мне. — Приношу извинения.

— Бумаги будут возвращены?

— Безусловно. Сегодня же, после того, как мы уйдем. Я компенсирую задержку увеличением срока пребывания ваших людей в этой секции.

— Славно. — Продолжал я стоять на месте.

— С другой стороны, бумаги по Юсуповым можно изучить прямо сейчас, если вы пожелаете. Они недалеко.

— Это было бы любопытно, — обозначил я осторожный кивок.

— А вы уверены, что они вам помогут? — Спросил он вкрадчиво.

— У меня есть поручение, и я намерен…

— Бросьте, Максим Михайлович, — смотрел он теперь даже с некой отцовской заботой. — Поручение тут уже не при чем. Вы, как и я, не чужды простым эмоциям. А что может быть проще, чем желание справедливости?

— Боюсь, я не совсем вас понимаю.

— Максим Михайлович, наше знакомство началось довольно скверно. — Улыбнулся он извиняющееся. — Ужасно началось, если быть откровенно. Я был излишне резок и вел себя неподобающим образом, о чем искренне сожалею, будьте уверены. В моей долгой практике, увы, было много случаев, когда я позволял себе вспылить, и судьба частенько наказывала меня за это. В оправдание своего тяжелого характера, хочу отметить, что многие из тех, с кем знакомство не задалось, в последствии стали моими искренними друзьями. Поверьте, сегодня я желаю вам только помочь.

— Я не наблюдаю этого стремления, — демонстративно провел я рукой по ближней полке.

— Это от молодости, уж простите человека, годящегося вам в отцы. — Вздохнул он. — Вам может показаться, что голое знание и правда, которые вы надеялись тут обрести, способны что-то изменить в этом мире. Это не так.

— А как же Честь?

— Честь трактуется в пользу рода. — Покачал он головой. — Нормы морали меняются, границы допустимого размыты до зыбкого, еле уловимого состояния. Правила, установленные аристократами для самих себя, от поколения к поколению подвергаются правкам. Многие считают нас жестокими сатрапами, но без нашего существования дворянство творило бы, что захотело. Мы — это единственный механизм, который не дает кланам разорвать государство на вотчины, а людей — закрепостить. Мы — это Честь, — говорил он даже искренне.

— Я знаю множество благородных семейств, для которых Честь — не пустой звук, — поддержал я беседу в полупустом и гулком помещении хранилища.

— Но ваши родственники — они не такие.

— Сомневаюсь, — припомнил я старика из крепости Биен, почетно назначенного на должность деда взамен не оправдавшего надежды предшественника.

— После того, как они выкинули вас из рода еще до вашего рождения? — Произнес он вкрадчиво. — Еще даже до того, как появилась мысль о появлении вас на свет?

— Простите? — Чуть напрягся я, но постарался сохранить мимику.

— Максим Михайлович, вы хоть что-то знаете о своем настоящем происхождении? Не о том прекрасном, которое вы могли бы выдумать. Принц рода, которого потеряли, а? Или вы считали, что вас похитили враги? А может, вы на полном серьезе думали, что вас спрятали под чужим именем во время войны?

Минутная тишина, наполненная только далеким шелестом перебираемых страниц в конце зала.

Дед — настоящий, биологический, говорил что-то среднее между этими вариантами. Вернее, ответ его был нечеток, но содержал в себе повесть о великой трагедии рода, на которую им пришлось пойти, меня лишаясь. А так как до их проблем мне не было никакого дела, то в этот вопрос я не углублялся. Я родился, я жил, я живу и я всех переживу — это та история жизни, которая заменяла мне все предложенные Милютиным варианты.

— А как было на самом деле? — С интересом уточнил я.

— Максим Михайлович, вас вырастили. — вздохнул он. — Как выращивают скот — для определенной цели. У вашего появления на свет была определенная цель, после исполнения которой вы должны были сдохнуть.

Жесткий ответ заставил с удивлением приподнять бровь.

— Уж извините за откровенность, но в том приюте, куда вас определили, доживают до двадцати лет процентов шестьдесят воспитанников. Уличные банды, поножовщина, алкоголь, жизненная неустроенность. — Терпеливо перечислил он. — Плохой район, нет работы, ленивый князь, которому плевать. Сказать вам, сколько доживают до тридцати? А какое их число не спивается от монотонной работы на конвейере картонного завода?

— Его, говорят, снесли. Теперь там молокозавод.

— Какая разница, — отмахнулся он. — У вас бы все равно не было будущего. Никому из родичей вы не нужны. Так где она, эта хваленая Честь?! Но вы молодец, — тут же успокоился он. — Молодец, и это я говорю искренне. Я поздно взялся изучать ваше дело. — Вновь изобразил он вину. — Вы достигли многого! Вы заставили с собой считаться.

Я без эмоций проглотил эту порцию лести, пытаясь оценить правдивость им сказанного.

— Теперь вы для них проблема, — с ухмылкой, как соучастник, погрозил он пальцем.

— Хм?

— Вы же настоящий наследник, с полными правами, — заворковал он. — Отец — законный, мать — законная.

— Я — признанный родом бастард, — качнул я плечом, вспоминая слова Амира в аэропорту. — Говорят, мой отец девятнадцать лет назад…

— Вы знаете, что это неправда. — Оборвал он. — И вы хотите добиться справедливости, — утвердительно завершил он.

— Борис Игнатьевич, я…

— Вас же в очередной раз обворовали.

— Что? — Сбился я с мысли.

— Разве вы не знаете, что законному наследнику полагается солидный денежный пансион и земли в управление? — Мягко продолжил полковник. — Это же не просто титул и законного сына. Это огромные деньги и привилегии, особые компании, созданные для кормления главной семьи. А вас — как паршивую шавку вновь выбросили за порог, обозвав бастардом — ублюдком, зачатым вне семьи. Вы снова хотите поговорить о Чести?

— Мое родство не доказано. — Вспомнил я слова, что мое истинное происхождение опасно для матери и сестры, продолжая действовать в их пользу.

Только уже сомневался, сколько в той истории правды. Впрочем, не отвергая — но уже не принимая на веру так же искренне, как отчего-то сделал это в аэропорту.

— Поэтому вы здесь, — буднично сказал Борис Игнатьевич. — Найти доказательства, верно? Встать в один ряд со своими братьями и сестрами.

Вот уж нет, знаю я там одну сестру — из бутылки в кустах моется… Еще в один ряд с ней вставать.

— Допустим, — вместо этого ответил я.

— А вы хоть знаете, как выбирается новый глава клана Юсуповых? — Переключился отчего-то полковник, изменив тон с торжественного, на будничный.

— Не интересовался. Старший сын?

— Лучший ребенок в поколении, — веско произнес Борис Игнатьевич. — Достигший максимума, самый сильный, самый влиятельный и целеустремленный. А теперь спросите себя, почему я(!) стою тут с вами, убеждая принять мою помощь. Почему я(!) знаю вас, но не знаю никого из младших Юсуповых?! Вас, которого они боятся признать, чтобы не отдавать главенство в клане!