Эхо войны. - Шумилова Ольга Александровна "Solali" (книги онлайн без регистрации txt) 📗

Ди сузил глаза и кивнул, протягивая руку за считывателем, изучением которого и занялся, не сходя с места. Пепельные брови, подскочив к волосам после первых же абзацев, там, похоже, и остались.

— Вас, фарр сержант, как командира элитного отряда, я бы попросил произвести инструктаж своих солдат также в соответствии с этим документом, — Бэйсеррон протянул считыватель и сержанту. — И начать подготовку отряда к возможному участию в уничтожении этой… Гм… формы жизни. Вашему командованию об этом сообщат.

— Так точно, — сержант с непроницаемым лицом вскинул руку в салюте. Но кажется мне, что кое–кому он это еще припомнит со своим фирменным садизмом.

— Я же, в свою очередь, — невыразительным тоном продолжил счетовод, глядя почему–то на меня, — собираюсь послать запрос в столичную Академию, о которой вы, фарра, с такой страстью уже упоминали. Очень жаль, что нет генетического материала для анализа, но надеюсь, что факультет ксенологии в курсе, с чем вы имели дело.

— Запрос в Академию я уже отправила.

— В таком случае, я потороплю их с вердиктом, — спокойно отозвался он. — И подам прошение на помощь регулярных войск Мерры. А вас, фарра Морровер, я бы попросил об одном: обдумать возможность вмешательства в эту проблему Корпуса, если никакой другой помощи нам не предоставит ни наша колония, ни Лидра.

— Вы не боитесь Корпуса?

— Идет война, — он принялся вертеть в пальцах световое перо, поджав губы. — Для уничтожения настолько расплывчатой угрозы Центр не пошлет ни одного солдата. Если нам не помогут ближайшие соседи — все это так и останется лежать на Корке. И, думаю, вы вполне осознаете, какой бомбой замедленного действия оно может оказаться. Корпуса я опасаюсь, пожалуй, меньше.

— Зря. Но вы сами сказали — идет война. Война, которую ведет Корпус. Я гарантирую вам отказ, — безжалостно отрезала я.

— И все же… Попробуйте.

— Как хотите.

— В таком случае все свободны. Обо всем, что касается этого дела, докладывать лично мне.

Мужчины прощально поклонились и потянулись к выходу, я же чуть задержалась на пороге, обернувшись:

— Почему это говорите нам вы? Почему не комендант?

— Он не в состоянии. Думаю, вы знаете, почему, — безжалостно припечатал счетовод. — Но если вы хотели узнать, чья это была идея, то — его. Впрочем, я поддерживаю ее.

— Как всегда, — пробормотала я и вышла, коротко поклонившись.

«Знаете, почему»… Знаю. Или догадываюсь. Но я никого ничего делать не принуждала.

Плохо только, что эта фраза почему–то кажется мне знакомой… Как и совесть, говорящая отнюдь не абстрактным голосом.

Мы снова в одной лодке, и это вовсе не кажется мне хорошим знаком, Торрили.

Я медленно пошла по коридору, набирая номер Ремо — звонил мне он. Врач ответил сразу же, будто дежурил с рукой у уха.

— Орие? Подойди в амбулаторию.

— Что случилось? Что–нибудь срочное?

— Вскрытие — вещь не слишком срочная, — нарочито легкомысленный тон разбили нервные нотки. Я встревожилась.

— Ремо, кто умер?…

— Шеско.

Глава семнадцатая.

За окном сияла безмятежная Дионара, последняя неделя лета. Неделя без засухи, ливней и ненастоящих снегов, первая за сезон. Мир оправился от катастроф, вздохнул и расправил крылья — звенящие от прощальных птичьих песен, изумрудно–лазурные, в прорехах пронзительных небес и отмытой дочиста листвы, с каймой из золота клонящихся к земле хлебов и закатного солнца.

Мир встречал осень тихой безмятежностью, я — недоумением, тихим тем менее, чем больше проходило дней.

На прозекторском столе лежало тело мужчины, после вскрытия ставшее уже даже не телом — сложносочиненным конструктором от органики.

Я стояла у окна и пыталась ответить всего на один вопрос: «Что ты думаешь?…»

Мой мозг отказывался думать. То, что называют иронией судьбы, выходило за пределы всего, во что я верила.

В Кайдолин, день середины лета, мы получили живого, похожего на мертвеца. Дионара принесла нам мертвеца, похожего на живого.

Невозможно пролежать в естественном анабиозе тысячу лет без органических изменений в структуре мозга. Фатальных изменений — теперь мы знаем это.

Шеско Тауче мог пролежать в коме еще тысячу лет, но он не мог очнуться.

ТАК ЧТО ЭТО, БЕЗДНА МЕНЯ ПОБЕРИ, БЫЛО?!

— Ты уверен?…

Ремо потер переносицу и глухо проговорил:

— Да. Овощ, который дышит, у которого бьется сердце, но всего лишь овощ. И ничем другим он быть уже не смог бы физически, — он помолчал и вслед за мной посмотрел в окно. — Как судмедэксперт, я, может быть, плохо лечу живых, зато хорошо разбираюсь в мертвых.

— Я не в твой диагноз не верю, а в свой. Массовая галлюцинация — единственное, что приходит на ум.

— У четверти форта?… Боюсь, придется все–таки признать, что это было на самом деле.

Было. Не есть. Он умер от остановки сердца, к которой не было никаких оснований.

Вскрытие не выявило никаких сердечных патологий, которые могли бы к этому привести. Вскрытие не выявило вообще никаких патологий, кроме нежизнеспособного мозга.

— Орие, я не знаю, что с этим делать. Я подготовлю отчет коменданту, но что дальше…

— Пусть решает. Но, думаю, ни город, ни тем более Центр, не станут заниматься такой ерундой. Нет никаких доказательств, что он приходил в сознание. Триста лет, Ремо. Триста, а не тысяча, — я забарабанила пальцами по считывателю с ответом ременского медицинского университета на мой запрос. — Максимальный срок, после которого выходят из естественного анабиоза без последствий, и это слишком мало, чтобы нам вообще поверили. Так что Мертвяк просто опять засунет нас в карантин. В профилактических целях.

Ремо молчал, глядя на труп. Через минуту он заговорил, напряженно и тихо:

— Орие, поговори с комендантом. Пожалуйста. Если можно, сейчас. У меня есть одна глупая мысль, очень глупая и мерзкая. Но если я прав, тебе лучше об этом не знать. По крайней мере, пока я не буду абсолютно уверен.

— Как хочешь… — я растерянно пожала плечами. — Но… Почему?

— Можешь наделать глупостей, только и всего. К некоторым… вещам ты склонна относиться не слишком объективно.

— Хорошо, раз так… Пойду отравлять жизнь коменданту. Удачи.

Я сделала именно то, что сказала, с той лишь поправкой, что пошла к Бесу. А с комендантом я предпочла бы не встречаться ближайшую тысячу лет. А точнее, не знала, как смотреть ему в глаза.

Те, кто может разговаривать со Смертью, не умеют лечить. Они умеют другое — умеют и не делают этого никогда. Потому что холодны, заморожены Смертью и ее знаниями вернее самого лютого мороза. И только совесть у нас, бесчувственных кукол, нормальная, и на фоне молчания других чувств ее голос иногда звучит невыносимо.

И я не хочу, чтобы заговорила моя.

Счетовода не было на месте. Не было его там и через час, и через два. На мой раздраженный вопрос, в какую Бездну он провалился, Тисса лишь лениво повела плечами и посоветовала спросить в соседней приемной.

Спрашивать я не стала, а просто позвонила, поправ тем самым все нормы этикета и субординации.

— А, фарра Морровер, — равнодушно отозвался счетовод. — Я уже хотел за вами посылать. Четыре дня прошло, а вы все никак не можете предоставить внятный отчет по этому вашему трупу.

— Фарр Бэйсеррон, вам не кажется, что отчеты подобного рода должен присылать врач? — сухо поинтересовалась я. — Причем здесь я?

— Вы в этом форте, фарра, судя по всему, при всем. В любом случае, такие разговоры не ведутся по переговорнику, — оборвал он мои возражения. — Подходите в жилой корпус. Блок 4–А.