Кембрия. Трилогия (СИ) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Немайн осторожно выглянула в щелку между створками тяжеленных дверей.
– Взгляни, владыка Дионисий.
Епископ взглянул. И признал – картина внушительная. Одно дело – наблюдать факельное шествие днем, другое – ночью. То, что для Клирика просто «здорово», для Дионисия обернулось картиной кромешного ада.
Сэр Эдгар оказался одним из немногих, кто принял судебную игру совершенно всерьез. Поднял ополчение – не на стены, но сгрудил с внутренней их стороны. По улицам скакали – кони в городской ограде случались только во время войны – рыцарские патрули. И факелы, факелы, факелы. Ночь днем не стала, обратилась в деловитое яркое пекло! Одна беда, от церкви до дома короля и казны – через площадь.
Тристану под землей понравилось. Отвязывая страховочную веревку от пояса, в последний раз напомнил задания. Осенило.
– Учитель, ты точно не пойдешь с нами?
– Я сейчас проводник, и только.
– Так может, одолжишь Альме свою накидку? Она толстая, но ночью да внезапно – за тебя сойдет. Накидка не серое платье. Налезет.
Альма даже на толстую не обиделась – побыть сидой заманчивее. К тому же ей доверили отряд, идущий к воротам! Скрип тяжелых створок. Стены Кер‑Мирддина не удержали враждебного войска. Начинаются резня, насилие и разграбление.
А в церкви тихо и умиротворенно. Старые римские камни радостно впитывают шум, так похожий на учебную суету римского форта. Без пелерины августа выглядит совсем ребенком. Хотя ей должно быть… Да, девятнадцать лет. Для замужества в самый раз. А до совершеннолетия почти год. Править должен опекун. А трактирщик и не знает, что формально является регентом Римской империи!
– Скажи, Августина, почему ты не захотела передать славу победы Господу нашему? Не из‑за гордыни же… Тогда бы ты не пряталась.
– Не хочу быть святой. Еще меньше, чем императрицей. Так что не зови меня Августиной! Пойми, мне пока нужно всего‑навсего обеспечить себе жизнь. Небольшой уютный статус. Даже если мне предназначены великие свершения – сначала создам условия для работы. А потом начну творить. Великие дела. Малые дела. Какие уж выйдет. Совсем растением на грядке не буду. Скучно. Но и поленом в огонь – не желаю.
– Да с чего ты взяла, что тебя канонизировали бы! Глупости. В Риме не дураки сидят. Подтвердили б еще одно чудо святого Давида. Да ему из‑за одного имени поддержать слабого в праведном бою положено. И я не желаю звать тебя, тем более в церкви, языческой кличкой. Августина – хорошее христианское имя. Твое имя.
– Пусть будет мое… – Про инквизицию Клирик рассказывать не стал. А то вдруг сразу учредят. – Но я и не говорю об официальной канонизации. Репутация святой… Или хотя бы официальной праведницы, приводимой в пример. Я к такому не готова. А святому Давиду хватит и своей славы. Опять же получится ложь. Знаешь, преосвященный, я ведь сида. А сиды и правда не лгут. Не потому что не могут. А вот пошла за этим народом такая слава, которую лучше сохранить. И если ею рисковать, то ради чего‑то очень большого. Кстати, не скажешь, для чего были все подковырки?
– Надо же проверить душу той, что взялась переводить Писание.
– Возможно, и надо, но стоило ли это делать, когда она дрожит за свою голову?
– Конечно. Тогда это проще всего. Позволь и ответный вопрос – а для чего была та девочка? Похожая на тебя?
– Не знаю. Кажется, кто‑то третий решил сыграть – то ли за меня, то ли против. Зависит от глубины замысла. Но свидетелей это могло как настроить в мою пользу, так и разозлить… Кстати, преосвященный, обрати внимание – эта базилика построена всего столетие назад. Через полтораста лет после того, как ушли легионы. До этого здесь стояла деревянная церковь. Но скажи: что‑нибудь отличает ее от церквей римской постройки?
Немайн обвела пространство рукой. Расписной – не мозаичный – купол. Но фрески получше, чем в Помпеях. Витражи – собственного стекла. Оставшиеся от старой церкви статуи святых. Дерево, не мрамор. Но резьба искусная. А вот Анна стоит перед крестом с огамическими надписями.
– Этот воздвигнут до Христа, – сообщает Анна. – На нем написано: под сим крестом лежит великий друид и пророк Амхэйргин. Князь Испании, победитель богов. И год. Раньше основания Рима! Наверное, это первый из кельтских крестов.
– Великий друид и пророк? Возможно, он знал. Многие пророки предсказывали приход мессии. – Епископ пожал плечами. У каждого народа есть свои древности. И пусть они служат Церкви.
– Огама… А я про нее и забыла… – Немайн заговорила достаточно громко, но ни к кому не обращаясь. – Да это же основа ТРИЗа – возложить на систему функции другой системы! Спрашивается: зачем нам лесопилка, если уже есть ткацкие станки? Сколько у нас букв? И цифр… Значит, шестнадцать разрядов…
– Дочь моя, ты можешь объясняться понятно? Видишь ли, в светских науках я преуспел много менее тебя.
– Не обращай внимания, преосвященный, я говорю вслух, не обращаясь к тебе, а формализуя мысли… Кстати, вот так и выглядит "сила сидов" при самом зарождении. Впрочем, попробую понятно. У нас тут проблема с писчими принадлежностями. Пергамента уже не хватает. Мне. На торговые документы. А я хочу книги издавать. Писцы работают медленно. Но взгляни на огамический шрифт! Длинные и короткие зарубки, и больше ничего! Это удобно для высекания на дереве. И на камне. Дерево и камень – материалы хорошие. Долговечные. Но объемные и тяжелые, и работать с ними нелегко. Недавно я видела ткацкий станок Элейн. И тогда подумала: а почему не выткать? Обычные буквы выткать трудно, но что есть вообще буква? Знак! Знак можно и поменять! Если мы возьмем нити двух цветов, мы можем легко выткать огаму. И можно придумать еще более простые знаки. Вот идет уток. Два утка: один с цветной нитью, другой с белой. И каждая нить основы может быть перехвачена либо цветной нитью, либо белой. Как это сделать технически – еще подумаю. Главное – получаем двоичный код. Это, преосвященный, как бы «да» и «нет». А иначе и нельзя, прочее от лукавого, так? И только из этих «да» и «нет» мы можем составить любые смыслы. Скажем, все латинские буквы. И оставим знаки для восьми чисел. Меньше неудобно.
– Почему меньше неудобно? – неожиданно подыграл Дионисий.
– Смотри владыка: в римской записи есть палка для единицы, галка для пяти, косой крест для десяти, есть знаки для пятидесяти, ста, пятисот, тысячи… И посмотри на громоздкость записи! Чем меньше условных знаков, тем больше писать. Шутка в том, что мы любые наши знаки передадим через два! И сами знаки тоже будут понятны! Числовые, по крайней мере.
Дионисию стало казаться, что либо Августина‑Немайн настоящая ведьма, либо Ираклий с Мартиной породили существо, полностью соответствующее императорскому титулу. Могущественное, вечное, святое. И очень не хотящее быть царицей!
– Итак, – Клирика несло, – всего шестьдесят четыре нити основы. Это мало! Получится узкая лента. Значит, буквы пойдут одна за другой, а не друг под другом. И все это будет очень мелко. Ну и хорошо, это минимальный кегль, остальные будут кратные: на сто двадцать восемь нитей основы, на двести пятьдесят шесть – и так каждый раз умножая на два. Получится, кстати, еще и очень красивый орнамент. Вроде белорусского. Это в верховьях Борисфена такие славяне живут, – пояснил, увидев угасание смысла в глазах Дионисия. – Вот. Как тебе понравится, если здешние девицы начнут украшать себя не изображениями животных, кстати, непохожими, а цитатами из Писания?
– Особенно на срамных местах, – буркнул Дионисий.
– Там воспретим, или вставим тексты попроще. – Немайн зашлась смехом‑кашлем‑карканьем. Вот и всего оборотничества в ворону! – Теперь как поставить на поток. Нужно, чтоб разом работало несколько станков, и каждый повторял нужные движения. Или один – но по программе. Без ткача. Стоп. А ведь это возможно! Движения ткача повторяющиеся, даже сложные, можно задать как в музыкальной шкатулке. Помнишь орган Герона Александрийского?
