Барон-дракон (СИ) - Огнева Вера Евгеньевна (чтение книг .txt) 📗
Ближе всех жил Олег. На ночь пустит, и ладно.
Рядом-то, рядом, только в подъезд он ввалился окончательно закоченев. Пальцы на руках не ощущались и не шевелились. Это вам, Высокий Господин, не в тепле у телевизора, только зазевайся
— уши, нос и конечности отвалятся, печально постукивая.
В подъезде тоже был минус, но не такой радикальный. И почти отсутствовал ветер. Вадим слегка отогрелся, пока пешочком шел на девятый этаж в Олегов пентхаус. Количество мусора и экскрементов от этажа к этажу убывало. На верхней площадке вообще было чисто.
Дверь открыл сам Олег. Тут и мысли читать не надо. Так все ясно. Вид приятель имел угрюмый.
Глаза сразу опустил, потом вскинул, но смотрел уже изподлобья.
— Вижу. Стас успел позвонить. Предупредил, чтобы на порог не пускали? - подытожил Вадим суму мимических моментов, промелькнувших на лице товарища.
— Заходи, - тем не менее, пригласил Олег. - Только у нас тесно.
Тесно - не то слово! В невообразимо маленьком пространстве, от силы метров пятнадцать, умещалось четверо человек Олеговой семьи. Настя стояла в коридорчике с младшим сыном на руках. Ребенок кашлял и хныкал. Из-за нее выглянул старший, лет пяти парень, и вежливо поздоровался.
Вадим прижался спиной к входной двери. Прихожая крохотная. Комнатка сплошь заставлена приспособлениями для сна. В кухне пространства - только руку всунуть.
— Я только погреюсь и пойду дальше.
— Куда? - желчно поинтересовался Олег.
— К Вовке. Он от Стаса не зависит.
— У него сегодня теща умерла, - сообщила Настя.
— Останешься у нас, - пробурчал Олег, пятясь в кухню.
Так или иначе, предстояло задержаться. Неотогретому выбираться в лютый ветреный декабрь - или обморозишься, или простудишься насмерть. Да и просто замерзнуть в такую погоду - раз плюнуть. Вадим потянул с головы вязаную шапочку, зашелестел курткой.
Настя передала младшего мужу. Тот выпятился из кухни, давая ей возможность накрыть на стол.
Хлеб, маринованные грибы, варенье из черники… На плите засвистел чайник. Далее произошел обратный обмен ребенком, и все как-то устроились у стола.
Вадим обхватил чашку ладонями и тут же начал согреваться. Еще и не пил, а тепло уже заструилось по жилочкам. Места на кухне конечно маловато, но если составить табуретки друг на друга, а ноги просунуть под стол, он тут как-нибудь поместится. И матраса не надо. Постелит старый полушубок, который висит в прихожей.
Олег, вперившись в столешницу, прихлебывал чай. Настя покачивала, задремавшего сына. Вадим не начинал разговора. Наоборот, затаился - чаевничает. И тут же кусок встал поперек горла.
У маленького даже сквозь сон болело и скребло внутри, было трудно дышать, мешал свет. И все
— плохо. Он кашлял, собирался заплакать, но придремывал до следующего приступа.
Олег злился на всех. На Вадима - понятно - ввалился незванным среди ночи. На Настю - мальчишек до сих пор не уложила. На маленького. По тому, что не знал, как ему помочь и боялся, что станет еще хуже. На себя - не обложил босса по телефону, а вяло промямли, что-то вроде: ага… ну… Но больше всего, глобальнее и страшнее он злился на этого самого босса, с которым когда то учился в одной группе и даже был у него свидетелем на свадьбе. Станислав Николаевич давал маленький и неадекватный, он таки заработок, который не давал умереть. Но и жизнью это назвать было нельзя. Он злился на Стаса за убожество собственной воли, за то, что тот выгнал единственного среди них неудобного и непредсказуемого, но свободного человека. Потом опять на
Вадима - что такой свободный.
Настя думала о котлете, которая лежит Олегу на завтрак. Мальчишкам останется жареная картошка и немного молока. Утром надо идти с младшим в поликлинику, продлевать больничный.
Если продлят, а не закроют совсем. Если закроют, придется тащить мальчика к Люське на третий этаж. Она за десятку собирает у себя тех, кого нипочем не примет детский сад. Они у Люськи перезаражаются друг от дружки - и уже на всю зиму. Но деваться некуда. Старшего в садик отведет
Олег. Жаль Вадика. Хочется спать. Ничего больше не хочется.
Пятилетний мальчик за стенкой думал о том, что завтра в садике склеит из бумаги самолет, что
Давид обещал принести из дома настоящую саблю, что пятки упираются в стенку, и надо все время поджимать ноги. Что дядя Вадим очень большой. Если дядя Вадим ляжет на кровать, папе придется спать с ним, Петькой, на маленьком диванчике и будет очень тесно и жарко. Мама ляжет с
Сашенькой на раскладушке. Раскладушка скрипит… К самолету он приклеит картинки…
Чашка выскользнула из рук и ударилась о блюдце.
— Что с тобой? - вскинулась Настя.
— А? - Вадим широко распахнул глаза.
— Ты побелел весь, - встревожился Олег. - Ты не болен?
— Нет. Не беспокойся. Задремал. Извини. Я пойду.
Он никогда больше не станет копаться в человеческих мыслях.
Никогда!
— Ты с ума сошел! На улице мороз. Транспорта никакого. Куда ты пойдешь?
Вадим пополз из-за стола. Выпростался и замер. Не захотят отпускать, упрутся, так тут и останешься. К двери можно добраться только по головам.
Решительного Вадимова натиска они не снесли, сами начали выбираться из тесного пространства. Настя смотрела с состраданием, Олег - зло.
Уже на площадке Ангарский бодро улыбнулся друзьям, развернулся и попрыгал через две ступеньки вниз - весь из себя победитель, блин - чтобы не стенали вслед, не уговаривали, как уговаривали, пока влезал в куртку, перчатки и тонкую вязаную шапочку.
Он остановился, когда на девятом хлопнула дверь. Батарея чуть грела. К ней можно прислониться и постоять, пока не продрогнешь. Лучше вообще не останавливаться, так и вынести на мороз остатки домашнего тепла. Их тогда хватит на какое-то время. Продрогшему - дороги только до соседнего подъезда. Однако притормозить следовало: поуспокоиться, сбросить остатки потрясения, да прикинуть дальнейший маршрут.
Разумеется, ему было к кому ввалиться среди ночи. Примут с распростертыми объятиями. Только хрен потом выпустят. Уйти-то он, конечно, уйдет, под слезы, вопли и упреки, но вариант сей рассматривать не станет, пока есть другие. Этот останется для крайнего случая. Однако в глубине души Вадим сознавал, что даже на грани возможного не станет продавать привязанность за теплый угол. Дурак - одним словом. На том и успокоился, решив, направиться к Димке. Правда, топать на другой конец города. Если не найти попутку, греясь время от времени в подъездах, пропутешествуешь до утра. А вы чего хотели, Высокий Господин? Взалкали свободы от всех и вся - получите ее в виде независимости от общества, прописки, денег и человеческих коммуникаций.
Другое дело, что идти туда не хотелось. Вадим не любил Димки. Когда-то они довольно тесно общались. У обоих прослеживались почти параллельные жизненные прямые. По началу - нормальная семья, нормальная работа. Даже диссертации защитили одновременно. Оба чего-то там добились, в той жизни. Рухнули они тоже одновременно, это когда в одночасье вылетаешь из
МНСов, КТНов и из жизненной колеи, соответственно. Вадим тогда спонтанно нащупал некий рычаг, с помощью которого вывернул собственную жизнь на изнанку, оставаясь верным себе прежнему. Димка вначале пустился странствовать по эзотерическим волнам: учился у колдуна, медитировал, нашептывал и гадал. Ничего не добился. В отместку ухнул в чистую религию.
Расстригся вскоре так же легко, как и постригся. И пошел жениться. В результате странствовал последние годы от одной жены к другой, объясняя свои метания, поиском смысла жизни. Ангарский над его объяснениями откровенно смеялся. Димка обижался, что не удалось в очередной раз красиво соврать. На что Вадим ему резонно замечал: я не баба. Бабам ври. Детей, кстати, Дмитрий
Сергеевич народил, вам и не снилось. Теперь вот подался в дальние края на всю эту ораву заработать… с понтом. То есть он так свой порыв заявил у жен и отпрысков. Те, как уже бывало, поверили и отпустили. Для начала Димитрий устроился кочегаром. Не понравилось. Работал потом сторожем, смотрителем, мальчиком на побегушках, пожарным. По непонятной причине его отовсюду рано или поздно выпирали. Осев на сегодняшний день в качестве дворника при общежитии, он чистил немерянный северный снежок и в редкие визиты Ангарского всячески превозносил приоритет физического труда над умственным. От необходимости к нему обращаться, слегка воротило с души. Но больше-то все равно не к кому.
