Самое Тихое Время Города - Кинн Екатерина (лучшие книги онлайн txt) 📗
Он снова смущенно глянул на Андрея. Андрей кивнул. После Вознесенского переулка он уже ничему не удивлялся и вряд ли бы стал насмешничать над молитвой.
– Ну-с, вот… Едем мы, значит. Потом чувствую – поезд вроде бы скорость увеличивает. И не просто увеличивает, а разгоняется так, что за стеной все слилось в единую серую полосу. Я было встать хотел, да меня от этой жуткой скорости буквально припечатало к спинке сиденья – пошевелиться не могу. Сижу, знаете, молюсь – все молитвы нянькины вспомнил, со страху зубы стучат. Ну, думаю, натворил ты дел, Фомин… А потом мысль нехорошая закралась – не честь это, а просто на мне же мое творение и испытывают… Вдруг как вспышка, такая сиреневая – и поезд стал помаленьку снижать скорость, а после и совсем остановился. И свет погас, а когда зажегся снова – смотрю, мы стоим на станции, которой я совершенно точно не проектировал… Я еще сильнее испугался. Двери открыты, ну я выскочил на перрон и кричу машинисту: «Мы где?» – а он не откликается. Побежал тогда вперед, к кабине – кабина пустая! Нет моего машиниста, Васи Стрельченко, – нет как нет. Я туда-сюда – странная станция какая-то, просто гладкие стены кругом и ни входа, ни выхода. Вдруг голос слышу: «Товарищ Фомин?» – на платформе двое стоят, в форме, при оружии. Только странные какие-то, как двое из ларца, одинаковых с лица, и, главное, теней не отбрасывают! Тогда я не сразу внимание обратил – освещение было странное, непонятно откуда шло. «Да, говорю, я академик Фомин». – «Пройдемте с нами». Подходим к стене – стена отъезжает в сторону, а за ней еще один зал открывается. Огромный, темным гранитом выложенный. Я одно время древней историей увлекался – так вот, мне показалось, будто мы внутрь пирамиды попали, и сейчас чуть ли не сам Хеопс к нам явится. Явиться-то, конечно, явился, но не Хеопс, а так, человечек плюгавенький, лицом не вышел: я б его во второй раз встретил – не узнал бы. И давай со мной разговаривать – мол, метро я построил отменное, и мне положена за это награда. Какая, говорю, позвольте узнать? А он мне, значит, и говорит: хотели мы вас расстрелять, чтобы никто другой больше такого метро не построил, значит». И хихикает, так что не поймешь – шутит он так или взаправду. У меня аж в животе похолодело. Да-с… «Да нет, – говорит. – На самом деле за упаднические настроения, коими вы своих подчиненных смущали». Я прямо опешил. Он продолжает: «А чего вы молитвы тут всякие читаете? Да „Господи“ говорите?» Вот откуда узнали, а? Я же только сам с собой!
Академик опять посмотрел на Андрея. Тот не знал, что ответить, хотя пробрала дрожь. Что-то или кто-то стоял за этой историей, и ощущение от этого «кого-то» было примерно такое же, как от тех «робокопов-терминаторов», что загоняли Вику в школьном дворе. И ими тоже командовал какой-то плюгавец…
– Словом, я перепугался – еще бы, в мысли забрались! А там у всех нас много такого, за что не только сесть можно… Ну, думаю, все. И тут говорит он: «Не будем мы вас расстреливать, а вместо этого поручим вам работать над секретным проектом». Я так обрадовался – ведь смерть мимо прошла! А тут такое! А тот говорит: «Прошу подписку о согласии». Тогда-то я не обратил внимания, что не о неразглашении… И подписал. Он говорит: «Нет, вы за всю семью пропишите». Что не разгласят, мол. И это я тоже подписал. Как же я радовался тогда! А тот смеется: «Хорошо, – говорит, – что вы согласились. Теперь жить будете, как сыр в масле кататься, и вам, и семье вашей все, что только пожелаете, будет, а то и больше. И не расстреляют вас, потому как уже другого вместо вас расстреляли. Вашего заместителя, – говорит. – Надо же кого-то расстрелять? На крови, понимаете ли, башня крепче стоит». И так ухмыляется покровительственно. И тут меня словно током ударило. Кричу: «Не надо мне ваших наград! Не буду я вам ничего больше строить!» А он рассмеялся и говорит: «Не надо? Ну насильно мил не будешь. Отказываетесь, значит?» Я снова отказываюсь! «Ну как хотите, товарищ Фомин. Подпись-то вы уже дали. А слово – оно слово. Теперь вы наш, никуда не денетесь. Будете башню строить, будете». Эти, в форме, уже меня волокут к поезду, впихивают в вагон, поезд трогается – без машиниста, заметьте! Я уж ждал, что по приезде возьмут меня и пойду я в лучшем случае в шарашку. А девочки мои, а Лидушка… Ох и проклинал я себя тогда!
– Но ведь они-то не подписывали, – пробормотал Андрей. – Так что их не должно вот так… накрыть…
– Просто мы никогда бы не бросили папу, – послышался сердитый детский голос. На пороге комнаты стояла Светка. – Он самый лучший! И мы его не бросим! Мы сами так решили! Ясно? – Она топнула ногой и выскочила из комнаты.
Фомин виновато посмотрел ей вслед. Прокашлялся. Затем вздохнул и продолжил:
– Очнулся я – а мы стоим на начальной станции, и Вася Стрельченко мне говорит: «Ну как?» – «Хорошо», – говорю, а сам едва не бросился ему на шею от радости. Думаю, задремал, наверное, во сне привиделось.
Он снова молча попыхал трубкой.
– Да, а наутро прихожу я на работу и узнаю, что заместителя моего арестовали. И не вчера, а уж неделю назад. И все об этом знают, только я не знаю еще. А тут совещание с утра, планерка, и сижу я там, только глазами хлопаю – выходит так, что ветку ту как будто мы и не строили, и никто ничего не знает. И ощущение такое, как будто мне проект этот приснился. Или, наоборот, что сейчас снится планерка. И сижу я не то во сне, не то наяву, и страшно мне, потому что попал я в какой-то бред, и как из него выбираться – непонятно. А денька через три вызывают меня в министерство и говорят: «Переводим тебя, Фомин, в группу товарища Иофана, будешь Дворец Советов строить. Ты, говорят, новый метод расчетов изобрел, так пригодится». – «Да какой такой метод? – говорю. – Это вас в заблуждение кто-то ввел». А мне: «А тот, который позволяет мосты через эфир перебрасывать».
Академик выбил трубку и придвинул к себе чашку с остывающим чаем.
– Алексей Владимирович, а что это за метод? – спросил Андрей, уже почти догадываясь, что ему ответят.
– А я, видите ли, Андрюша, в молодости баловался математикой, да и потом тоже не бросал это занятие. И создал одну интересную модель. Вот представьте себе, что рядом с нами есть другой мир, эфирный, который мы ни увидеть, ни руками потрогать не можем. Граница между нами есть, вроде пленки поверхностного натяжения. Так при определенных условиях чисто теоретически можно эту пленку проколоть. – Он помолчал. – Однако, скажу вам откровенно, теория есть теория, а вот с математическим оформлением не вышло у меня ничего. Есть там одна переменная, которая не желает поддаваться, не желает угадываться. Даже эмпирически не получается ничего. Такой вот полнейший икс. Живой какой-то. Так вот, должен был я, понимаете ли, обнаружить, что это за икс…
Он снова замолчал, и вид у него был такой усталый и безнадежный, что у Андрея сердце заныло.
– Но зачем Иофану был нужен этот метод? Он ведь строил Дворец Советов в том самом тридцать седьмом, если я правильно помню.
– Правильно помните. Ему-то, может, и не нужен был. А вот тем, кто эту башню хотел построить да особое метро особым образом проложить… Так вот, а в кабинете на стене эскиз висит с тем самым Дворцом Советов да план центра Москвы. Вы ведь помните, как оно расположено? Изгиб реки между Пречистенской набережной и Берсеневской…
Андрей помнил. Он мысленно представил карту…
– Там церковь в центре, – сказал он. – Русское барокко, но она жуткая какая-то. Как будто ее на чужой фундамент подняли. Пятикупольную красную с белыми колоннами – на серый камень. И она какому-то папе римскому посвящена…
– Не папе, а святому Клименту, епископу римскому, – поправил Фомин. – Хотя он папа, конечно…
– Странно, – медленно проговорил Андрей. – Она почти на одной линии в этом выступе Замоскворечья… А ведь я когда мимо нее хожу, морозом продирает. Там еще какие-то секретные институты раньше были… сейчас тоже, наверное, есть. А возле Дома на набережной я из жизни совсем выпадаю, ни одной детали вспомнить не могу, как в тумане все. И мимо храма Христа Спасителя тоже стараюсь не ходить, сразу в метро ныряю, это на Кропоткинской…
