Белый крест - Иртенина Наталья (полная версия книги .txt) 📗
– Индия? Суматра? – дивился капитан.
– Австралия.
– Австралия? – Капитан потер лоб. – Там ничего нет. Пустыня. И урантийские военные корабли.
– Проскочим, – ласково пообещал наниматель, и капитан сразу почемуто поверил ему. Да к тому же, видно, была в нем, жила и не умирала, авантюрная пиратская жилка, доставшаяся в наследство от многих поколений средиземноморских корсаровсарацин. Блеснув черными глазами, капитан согласился. Правда, цену заломил неслыханную.
Торговались недолго. Странный русский паломник поманил капитана пальцем и пошептал на ухо. После чего тот поскреб задумчиво в затылке, ухмыльнулся, показав золотой зуб, и кивнул. Тогда ударили по рукам.
И вот маленькая хрупкая скорлупка несет на себе к южному пределу земли двенадцать самурайских дев и одного ненормального русского, которого они зовут своим господином и начальником. Океан благоволит их полоумной затее, команда баркаса, четыре человека самого смешанного происхождения, не считая капитана, скалит зубы над пассажирами и бунта пока не затевает, как обычно водится в долгих путешествиях. Воды, солонины и консервов хватает, а для души – ежевечерние байки, которыми потчует моряков их наниматель, сам себя называющий Федором, рабом Божьим. А они и рады уши развесить, оставив только рулевого на вахте.
Палуба пахнет рыбой и мокрыми канатами. На бочках, кнехтах, кабестане, канатных бухтах сидят двенадцать самурайских дев и четверо из команды баркаса вместе с капитаном. Раб Божий Федор пристроился на голых досках, штопает суровой ниткой носок. Голос его далеко разносится над ровной гладью океана. Вахтенный на мостике доволен – ему тоже слышно.
– …созвали земский собор, потогдашнему – Народное собрание. Там все были – от новоизбранного патриарха и князей до торговых и мужиков простых. Всей земли русской люди. Патриарх каждый день служил чин покаянный за убийство помазанника Божьего со чадами и домочадцами. Молились и вздыхали о крови, пролившейся за девять страшных лет. В ответ призрел Господь милостью на страну русскую и указал царя нового…
– Как указал? – тараща черные глаза, рассерженно спросил капитан.
– Как обычно. – Раб Божий оторвался от штопки, отложил носок в сторону. Темно уже становилось. – Вложил в умы один помысел на всех, так и указал. Пошли тогда крестным ходом к ТроицеСергиевой, взяли от лавры послушника, там прятавшегося от мирского неустройства. Из хорошего рода избранник, чист и благонамерен, богопослушлив. Настоятель лаврский с радостью отпустил его. Так и взошел на трон новый царь, Владимир Второй, после Владимира Первого Святого. А было это в году тысяча девятьсот двадцать шестом. Правил он Русью без малого четверть века, почти до самой Великой войны. Сотворил немало Божьей милостью и попечением. Первонаперво созвал церковный собор, на котором канонизировали прежнего царя с семейством. Сам же канон новомученикам составил. Ну а далее порядок наводить начал в земле своей. Рука у Владимира Александровича тяжела оказалась. Да то и ко благу. Империя в развалинах лежала, кровью, как водой, умытая, голодная, холодная, ровно сирота убогая. Шайки бандитские всюду промышляли. Нищие, бездомные едва не толпами ходили. Власти никакой по местам почти не было. Заводы стояли, поля заброшенные лежали, народ одичал и все конца света ждал после звездопада. Тогда и начали устраивать работные лагеря. Мужика заново земле прикрепили. Дворян царь опять службой обязал. Нищих и бродяг – в лагеря на кабалу, пока не выкупятся работой. А цену поставили такую, что и за десять лет не выкупиться. Разбойников, душегубов ловили и туда же, на пожизненно. Там и до богоотступников поганых руки дошли, до гнилья смутьянского, которое солдат в семнадцатом на бунт подняло. Всю страну тогда мелким гребнем чесали. Но, конечно, не без перегибов. Бывало, и по наветам брали, оговорам злобным. А разбираться некогда было, время такое, тяжелое. Имущество, какое было, в казну, человека в работный лагерь, лес валить, дороги, заводы, города северные строить, каналы рыть, станции электрические ставить. А то ж – подымать страну надо было. Натворили дел, теперь исправляйте свое же. А слезу каждую и воздыхание скорбное Господь призрит…
Мурманцев сам не знал, насколько привязался к этому ребенку. Хоть и жутко с ним бывало, но отступать он не привык, а без души никакое дело до конца не довести. После того как Стефана привезли в Москву и отдали докторам, он места себе не находил. Во сне каждую ночь видел огненный шар, а наутро просыпался со смутным ощущением, что разговаривал с этим клубком пламени. О чем – конечно, представления не имел, ни слова вспомнить не мог. Если были они, слова.
За неделю он написал гору отчетов, сделал несколько устных докладов, в том числе один – в Академии Наук. Там его причислили к первопроходцам и едва не разорвали на куски, зазывая на различные научные заседания. Все приглашения он твердо отклонил. Тяжкое впечатление оставил разговор с Карамышевым. Генераллейтенант сообщил, что, по всей видимости, ребенок не выживет. Конечно, его мутагенная биохимия делает все прогнозы очень шаткими, но…
– …есть все основания полагать, что он обречен. То, что управляло им… для этогоон – испорченная плоть. По всей вероятности, ребенок умрет в ближайшие дни. Сейчас он в коме. Невозможно определить, что до сих пор связывает его с жизнью… Но с половиной мозга не живут, сами понимаете. Такие вот дела, капитан Мурманцев. Ваша работа с ребенком окончена. Прошение о переводе в разведкорпус, можете надеяться, будет удовлетворено в самом ближайшем времени.
– Я могу увидеть его? – спросил Мурманцев.
Карамышев бросил на него долгий взгляд и вдруг произнес резко:
– Не сходите с ума, капитан Мурманцев. Ваша работа с ним закончена.
– Это не работа, ваше превосходительство. Это… – Он замолчал, не найдя точных слов.
– Я понимаю вас, – смягчаясь, сказал Карамышев. – Но настоятельно рекомендую… нет, приказываю – взять себя в руки. Вашей жалости не хватит на всех.
– На всех? – эхом повторил Мурманцев, настораживаясь.
– Да. – Подвижное лицо Карамышева сделалось жестким, взгляд – едким. – Три дня назад стало известно еще об одном… таком же. В Сибири. Ребенок трех лет. Некрещеный. Мутагенез идентичный. А вчера пришло сообщение с Кавказа. Мальчик пяти лет. У этого в черепе вообще осталась самая малость. Мозг почти полностью отсутствует.
Карамышев помолчал, поставив локти на стол и прикрыв лицо руками. Затем снова заговорил:
– И это наверняка только начало. Поэтому…
– Поэтому мы не имеем права на жалость? – прямо спросил Мурманцев. – Вы знаете, куда это приведет нас.
Генерал лейтенант долго смотрел на него – сквозь него. Наконец ответил:
– Вы правы. Я дам вам разрешение на посещение.
В тот же день приехала Стаси. Он рассказал ей все. А вечером застал в спальне в слезах.
Наутро они вместе поехали в Центральный детский госпиталь. Мурманцев предъявил допуск, подписанный Карамышевым. Их проводили в палату. Посещение было тягостным и недолгим. Мурманцеву казалось, что они пришли на могилу. Жена сказала, что назовет сына Стефаном.
Мурманцев посмотрел на нее удивленно.
– Почему ты хочешь назвать мою дочь Стефаном?
И вдруг краем глаза уловил какоето движение за окном. Повернулся и оцепенел. В первую секунду в нем вспыхнула ярость – но почти сразу улеглась, уступив место тому смутному ощущению, с которым он просыпался все эти последние дни.
За окном, возле самого стекла зависла шаровая молния. Та, что выжгла веревку над дымящейся филиппинской горой, или другая, может быть, та, что вытащила Мурманцева из могилы на языческом кладбище. Он загородил собой жену и, затаив дыхание, ждал, что будет.
Бледно оранжевый шар, маленькое солнце, соприкоснулся со стеклом. Брызнули в стороны осколки. Звонкий стеклопад продолжался секунд десять. Когда упал последний осколок, в пустом оконном проеме ничего не было.
Опомнившись, Мурманцев бросился к окну, высунулся наружу. Но не увидел ни следа странной дебоширки.
