Легионы просят огня (СИ) - Врочек Шимун (онлайн книга без .txt) 📗

— Много же их.

— Это точно.

От болот доносится запах застоявшейся воды и мха. И крови. Я слышу торопливые шаги.

— Легионер Виктор! — докладывает "мул".

Я мгновенно поворачиваюсь.

— Что Виктор? Где он?

— Гемы его утащили, легат.

— Что — о?! Куда?!

…Сигнал единственной уцелевшей буцины разносится над лагерем. Общее построение.

Я оглядываю легионеров. Посеревшие, небритые, осунувшиеся лица.

— Приготовиться к вылазке, — говорю я. — Я возьму вторую когорту.

Вторая — это когорта Тита Волтумия. Вернее, то, что от нее осталось. Человек триста.

— Разумно ли это… — начинает Эггин, но я обрываю:

— Нет.

Два с половиной месяца назад. Рим, форум.

— Ваш брат… — говорит посланец.

Я поворачиваюсь.

— Что он опять натворил?

Раб молчит, лицо странное. Ну же, что ты молчишь?

В глазах раба я читаю ответ за миг до того, как его губы раскрываются и произносят:

— Он умер.

Вокруг меня кружится и танцует пыль. Со всех сторон нависает громада прокаленного солнцем города. Полдень. Рим. Июльские иды. От мраморных колонн идет легкий вежливый холодок.

Да уж… хуже он ничего придумать не мог.

— Как это случилось?

— Его убили.

Я молчу.

Вечно с братом какие‑то неприятности. Похоже, предсказание старухи — сарматки все‑таки сбылось.

— Квинт, как он… погиб?

— Это не Квинт.

Мгновение я не могу сообразить.

— Тогда кто? О, чрево Юноны! Луций?!

Никогда не думал, что со старшим братом может что‑то случиться. Просто в голову не приходило.

— Да.

Секст Виктор, легионер Семнадцатого Морского, около 30 лет

— Виктор! — кричат откуда‑то издалека "мулы". — ВИКТОР!

Он слышит их словно сквозь плотную завесу. Гемы, думает он. "Как же я так сплоховал?"

Он напрягает память. Боль в голове усиливается, а воспоминания ускользают. Нет, все смутно. Не ухватить.

Старуха, германская жрица, поднимает каменный нож. Виктор разглядывает его со спокойным, холодным интересом.

На грубо сколотом куске обсидиана запеклась кровь. Прилип темный волос.

— Хоть бы нож помыла, дура, — говорит Виктор хрипло. Веревка сдавила горло, она шершавая, жесткая и врезается под кадык. — Совсем, проклятая карга, обленилась.

Старуха оскаливает остатки зубов. Шипит и машет руками перед носом легионера.

— Всего… заплевала. — Виктор с трудом переводит дыхание. — Ну, у тебя… и характер. Муж‑то, небось, сбежал? Бедненькая.

Нож поднимается. Виктор напрягает мышцы — так, что чуть не теряет сознание. Виски вот — вот лопнут. В голове красный туман, веревки натягиваются, скрипят, но не поддаются. Еще, еще. Давай, Секст!

Еще!

— Вперед! — орут "мулы", — Виктор! Виктор! За Виктора!

Спасение близко. Наверное.

А старуха улыбается.

Виктор поворачивает голову и видит "мулов", привязанных к соседним деревьям. У каждого вскрыт живот и перерезана глотка. И все это сделала одна старуха! Виктор хмыкает. Крепкая карга, однако. Что‑то вроде его тещи.

В следующее мгновение каменное лезвие входит легионеру под ребра. Глубже, глубже. Старуха страшно сильна. Виктор задирает голову и хрипло кричит. Боль такая, что он бьет ногами по дереву, к которому привязан, и пытается разорвать веревки.

Бесполезно.

Легионеры вопят. Они все ближе. Шум боя теперь — совсем рядом. Старуха скалит уцелевшие зубы. Красотка, твою мать.

— Как вы меня достали, бабы. Никакого от вас покою, — говорит Виктор. И закрывает глаза. Как я устал…

Как я…

Мир вокруг кружится и плавится черным огнем.

— Виктор! — доносится издалека.

Страшным усилием он открывает глаза. Ведьма что‑то шепчет, водит пальцами.

— Ну, ты и… страшная… — Виктор едва шепчет. Силы оставляют его. — Внучки у тебя… нет хотя бы?

Старуха взмахивает другим ножом — кривым, как ее судьба. Удар.

Брызжет кровь.

Мы наступаем. Вопя, как бешеные, мы крушим и ломаем германский строй. Не выдержав натиска озверевших "мулов", гемы отступают.

Мы торопимся. Даже отсюда мы видим за спинами гемов дерево с привязанным к нему Виктором. И старуху рядом.

Мы орем:

— Баррраааа! За Виктора! За Рим!

Мы не успеваем. Когда мы добираемся до цели, Виктор уже мертв. Горло перерезано. Он стоит, обвиснув на веревках, голова свесилась на грудь. Из‑под ребра торчит нож, рукоять замотана тряпками.

Легионера Секста Виктора принесли в жертву диким варварским богам.

Будьте вы прокляты, гемы!

Где старуха? Старуха исчезла.

— Виктор, — говорю я негромко. — Проклятье, как же…

Тит стоит рядом со мной. И молчит. Забрызганная кровью лорика, шлем во вмятинах и царапинах, синяя туника разорвана на плече, гладий неровный от постоянной работы. Тит кажется воплощением римского солдата. Гребень на шлеме центуриона срублен ударом меча, осталась только бронзовая шишка.

Я вдруг вспоминаю, что я могу сделать.

Именно я.

И только я.

Подхожу к Виктору. Обвисший на веревках, так, что они врезаются до черноты в руки, он выглядит… странно. Словно легионеру жмут веревки, да и бук выбран не по размеру.

Все будет хорошо…

Даже если — не будет.

Для начала надо извлечь нож.

Я берусь за рукоять. Пальцы скользят. Шнур, которым перемотана рукоять, от грязи почти черный.

Я сжимаю пальцы. Раз, два, три. Давай! Нож выскакивает из раны. Остается у меня в руке.

Кровь темная. Она тонкой струйкой, лениво, стекает по голому торсу Виктора. Несколько мгновений я смотрю на нож, покрытый кровью, затем бросаю его на землю.

— Снимите его.

Веревки обрезают, Виктора кладут на землю. Какой он все‑таки огромный.

— Отойдите все, — говорю я хрипло. Тит Волтумий медлит, внимательно глядя на меня, затем кивками велит "мулам" повиноваться. Мы остаемся наедине — я и мертвый легионер, спасший мне жизнь.

Пьяница и нарушитель дисциплины. Храбрец и громогласный смутьян.

— Что, Виктор, не пригодилась тебе пенсия?

В горле — комок. Я сглатываю. Надеюсь, хоть золотой аурей тебе пригодился, солдат…

Я кладу руку на плечо Виктора. Оно еще теплое. Отнимаю ладонь и нащупываю у себя на шее шнурок. Вытягиваю фигурку…

Я поклялся больше не возвращать мертвых.

Я солгал.

Взять ее с первого раза не удается — пальцы скользкие от крови. Наконец, я зажимаю Воробья в ладони.

Выдыхаю. Надо собраться. Держаться, легат! Держаться. Твой солдат ждет.

Как тихо вокруг. Я слышу шевеление вереска, шорох песка, сдуваемого ветром… потрескивание влажных иголок.

Вернись. Я — приказываю.

Ледяная молния пронзает меня с макушки до пяток и уходит в землю.

От внезапной слабости я едва не теряю сознание, перед глазами мелькают черные точки. Подступает тошнота. У меня внутри все выжжено ледяным огнем.

— Виктор, слышишь меня? — хриплю, словно от горла ничего не осталось.

Тело Виктора дергается… раз, другой. Ну же!

Я почти вижу, как душа возвращается обратно… Воробей взмахивает крыльями… Вспышка, разряд молнии — прямо сквозь мое тело. Волосы на затылке становятся дыбом.

Раньше такого не было. Проклятье! Я моргаю.

Словно с той стороны потянулась рука и в последний момент выдернула душу Виктора у меня из ладони.

На миг я увидел людей в белых одеждах, стоящих у металлических сооружений… в каком‑то храме? Каменный свод, холодный свет. Что‑то вроде египетского символа солнца, только на красной вексилле. Затем все исчезло.

Тишина. Какая здесь тишина.

Мертвый Виктор остается мертвым.

Ничего не вышло. Воробей впервые подвел меня.

Я поднимаюсь на ноги. Меня качает. Словно вокруг — штормовое море.