Титус Кроу - Ламли Брайан (библиотека электронных книг TXT) 📗
Феникс Ктулху, восстающий из пепла, из собственного праха в потомстве темной утробы своей дочери… Перевоплощение!
Для того чтобы разобраться в этих строках, леденящих кровь, но от которых в свете последней информации никак нельзя было отмахнуться, ученые из Фонда снова вернулись к тексту Альхазреда, а чтобы понять его, обратились к одному из самых загадочных пассажей Аль-Азифа:
«Доказано и проверено, что между некоторыми людьми, состоящими в родстве, существует более тесная связь, чем узы крови и семьи, — настолько тесная связь, что такой человек способен ощущать все мучения и радости другого — даже чувствовать боль и страсти на расстоянии. Кроме того, есть еще такие, чье искусство в подобных делах проистекает из применения черной магии и общения с духами и существами из потусторонних сфер. Что касается последних, то я находил таких — мужчин и женщин и, изучая их, всякий раз обнаруживал, что они были ворожеями, гадателями, колдунами, ведьмами, заклинателями или некромантами. Все они заявляли, что свои чудеса творят посредством взаимодействия с духами мертвых, но я опасаюсь, что зачастую эти духи — падшие ангелы, вестники Темного, либо носители еще более древнего зла. И в самом деле, попадались среди них некоторые, сила которых была невероятна и которые были способны по своей воле вселяться в тело другого человека даже на большом расстоянии и против воли того, кто становился мишенью такой страшной мести, а зачастую и так, что он об этом не ведал.
Более того, приснился мне сон о том, из вышеупомянутых, самых древних проявлений зла, есть одно, которое спит в столь далеких глубинах, что оно почти бессмертно, и жизнь и смерть для него почти неотличимы. Это чудовище настолько злобно и подло, что оно не страшится подлости смерти, но когда смерть приблизится, оно будет к этому готово, и наконец покинет свою древнюю плоть, и его дух переселится в грядущие времена и поселится в его грядущей плоти, и все грехи его Великого Отца падут на чадо его чада. Мне это приснилось, а мои сновидения были его сновидениями, а он — самый великий сновидец…»
Следовательно, Ктулху должен был перевоплотиться в утробе своей дочери и возродиться в виде ее ребенка. Стать отцом этого богохульного ублюдка предстояло Дагону, а Гидре была отведена роль няньки и гувернантки, и сама Ктхилла должна была взрастить это гибридное чудовище, наделенное жутким разумом и психикой Ктулху. Потом чудовище начнет набирать юную силу — и бессмысленно, и опасно даже рассуждать о том, какими качествами оно будет обладать! — и оно сможет снова начать воздействовать на разум людей, но при этом на сей раз источник влияния будет находиться намного ближе к многонаселенным центрам жизни человека.
Ктулху, обретший новую силу, будет насылать адские сны из океанских глубин за Дьявольским рифом, и никто ни о чем не будет подозревать — ведь официально он числится мертвым!
Все это рассказал мне Писли, но хотя я очень просил его поведать мне еще какие-то подробности, он отказался еще говорить о реинкарнации Ктулху. Мне показалось, что он рассказал мне не все. Видимо, существовала какая-то страшная тайна, которую профессор не решался открыть даже мне. Я заметил, что он нервно покусывает губы — наверное, он сокрушался о том, что сказал мне слишком много. В любом случае, было уже поздно, и это спасло Писли от неловкости. Он сослался на поздний час и ушел.
Часть вторая
1. О видениях и визитах
(Из записных книжек де Мариньи)
Не прошло и недели, как Писли снова навестил меня. На этот раз — чтобы пожелать мне удачи на будущее и попрощаться на какое-то время. Его ждала работа в Америке. До того как он ушел, мы поговорили о Титусе Кроу, и потом старик спросил, какие у меня планы на предмет Фонда Уилмарта. Хотел ли я вернуться в эту организацию? Если да, то там всегда найдется место для меня. Я поблагодарил Писли, но от предложения отказался. У меня были свои собственные интересы и планы, мне предстояло совершить свои открытия в этом «новом мире».
Я провел в больнице еще шесть недель, и почти половина этого времени была посвящена физиотерапии, с помощью которой врачи старались восстановить и натренировать мои несчастные, отвыкшие от нагрузки мышцы. Только после этого мне было позволено выписаться и обрести статус свободного человека. На самом деле, эти последние недели стали для меня похожи на нечто вроде тюремного заключения, и я был очень рад, когда наконец сумел вернуться в мир, хотя это был мир, от которого я отвык.
За не самые веселые недели моего пребывания в больнице ко мне регулярно являлась одна посетительница — дама, чьи визиты помогали мне одолеть скуку и тоску в ожидании выписки. Это была моя дорогая старушка домоправительница, миссис Адамс. О Титусе Кроу она говорила только так: «Этот ужасный Кроу», потому что в ее глазах Титус всегда был виноват в том, что втягивал меня во всевозможные похождения. Я узнал о том, что больница, куда меня поместили, находилась на окраине Эйлсбери. Миссис Адамс, как только узнала о том, где я нахожусь, каждый день приезжала из Лондона, чтобы провести со мной час-другой. Все это время она присматривала за моим домом. Все долгие десять лет, пока меня не было, она приходила в дом два раза в неделю. Сама она об этом говорила так: «Ну, уж я-то знала, что рано или поздно вы возвернетесь, мистер Анри, сэр». И вот теперь я вернулся — хотя и ходил с тросточкой.
К счастью, вскоре после того, как я стал сотрудником Фонда, я почти свернул свой небольшой, но прибыльный бизнес, связанный с торговлей антиквариатом, поэтому ничего катастрофического в мое отсутствие не произошло. И теперь я намеревался возродить свой пожизненный интерес к красивым старинным книгам, посуде и мебели, но прежде всего мне предстояло заново привыкнуть к атмосфере моего старого дома.
Сам дом остался таким же, как прежде, а вот район, как мне показалось, изменился невероятно. «Прогресс», как его называют, никого не ждет — и даже путешественника во времени. Шагая по району, который я некогда считал своим, я чувствовал себя так, словно иду по незнакомому городу. Новые здания, переулки, плакаты… Хорошо знакомый мне старый кинотеатр сменился торговой аркадой. Даже лица прохожих стали другими. Магазины, которыми я прежде пользовался, перешли в другие руки или исчезли без следа. Метро осталось без изменений, хотя и не совсем… но это меня нисколько не волновало, поскольку я и раньше никогда не мог ничего понять в системе подземки. К тому же после столкновений с копателями я окончательно перестал пользоваться метрополитеном и не собирался пользоваться впредь, как бы меня ни успокаивал Писли…
Не сказать, чтобы в первые несколько недель после возвращения из больницы я уходил далеко от дома. Исключением стала только особая прогулка до Пустоши святого Леонарда в ноябре. Здесь когда-то стоял большой, просторный дом-бунгало, принадлежавший Титусу Кроу, — Блоун-Хаус. Теперь я нашел там только развалины — жалкий, одинокий скелет дома. Дымоход постепенно разваливался, и кирпичи падали на полусгнившие половицы. Сад медленно, но верно зарастал диким колючим кустарником. На подъездной дорожке тут и там топорщилась крапива. Еще пять-шесть лет — и может показаться, что никакого дома тут никогда не было…
Но там и тогда, стоя на развалинах, когда глаза щипало от слез и боли ностальгии, когда я погрузился в воспоминания о времени, которое мы с Кроу проводили в оккультных исследованиях и эзотерических дискуссиях, я впервые во время бодрствования испытал головокружительную атаку на мои чувства. В последующие недели такое стало происходить довольно часто. Когда мир начал кружиться вокруг меня, а серое ноябрьское небо почернело, я поспешно сел на голые половицы и прижался спиной к полуразвалившемуся дымоходу. Стоило мне только сесть, как я испытал еще более странное ощущение — такое, будто бы я падаю с огромной высоты, с отвесной древней скалы куда-то в черную яму, дно которой находилось чуть ли не в центре Земли. Мне казалось, что я падаю целую вечность, и у меня уже мелькнула мысль, что этому падению не будет конца. Меня замутило, желудок до боли сжался, мозг онемел. Тем не менее, ощущая, что финал этого кошмара близок, я понял, что в этом нет для меня ничего нового. Я познал это раньше — но в сновидениях.
