Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ) - Кисель Елена (книги бесплатно TXT) 📗
Жена молча наблюдала, как я избавляюсь от непривычного и надоевшего до одурения наряда. Пояс и фарос улетели вслед за фибулой в угол, туда же пошло ожерелье – тяжелое, со вставками аметиста – и золотой обруч, который словно сковывал виски. Вздохнул свободнее. Теперь бы еще хитон – серый или из небеленого сукна: белый на мне смотрится, как на Танате – улыбка...
Зачем?
– Не бойся, – сказал я, приближаясь и впервые открыто ловя ее взгляд. Она смотрела спокойно и утомленно.
Держала только что снятый с головы венок из осенних цветов, уже слегка увядших за время свадьбы. При моем приближении небрежно уронила его на пол.
– Чего мне бояться, царь мой?
Драгоценный пояс, выкованный Гефестом, змеей соскользнул к ногам, где уже лежал гиматий. Легким движением плеч – словно взмахивала крыльями – заставила соскользнуть хитон. Стояла, глядя мне в лицо с легким интересом и ничуть не стесняясь наготы.
– Ты растерялся, царь мой? Почему? После тех месяцев, что я провела с тобой – неужели ты не знаешь, что делать?
Я начал говорить одновременно с ней – какую-то чушь насчет того, что буду осторожен – и заткнулся на середине фразы. Она всё же услышала.
– Осторожен? К чему? Ты брал меня столько раз, что это излишне. За те шесть месяцев… или, может, ты позабыл это в своих заботах и мне напомнить тебе? Мои крики? Слезы стыда и унижения? Покорность, когда я поняла, что принадлежу тебе и все будет продолжаться? Твой шепот в нашу третью ночь о том, что я…
– Довольно!
Эреб и Нюкта, я ее недооценил. Она расплатилась со мной за каждое зернышко граната, за слова о молве и за тот поцелуй – может, не с лихвой, но основательно.
Хитон сжал грудь хуже брони. Я рванул его бессознательно, услышал треск ткани, отнял кулак…
В глазах у Персефоны жило вежливое равнодушие жертвы, которую в сотый раз кладут на алтарь. Только когда я наклонился и прижался губами к ее холодному лбу – она вздрогнула плечами и словно очнулась на секунду.
– Ты был прав, они не поверили, – прошелестел горький шепот. – Никто из них не поверил. Даже мать. Не поверила даже… я.
– Значит, сегодня ночью ты поверишь в иное… Кора.
– А какой в этом смысл, царь мой? Ты мой муж, а я твоя… – покривились губы, – жена. Я – твоя… твоя.
Твоя.
Произнесено и осталось витать в полумраке спальни, когда ее шепот уже смолк.
Она покорно прижалась ко мне, словно ставя точку в нашем разговоре навсегда, нырнула в горячечные объятия без малейшего чувства стыда, словно наша свадьба и впрямь состоялась в день похищения, словно уже тогда отзвучал вопрос: «Моя ли?»
«Твоя, – говорили губы, принимавшие мои поцелуи с обреченностью. – Твоя целиком и полностью».
«Твоя», – шептали руки, безвольно обвивающие мою шею.
«Твоя», – твердил каждый непослушный локон, щекоча мне плечи, оставляя на них едва слышный нарциссовый аромат.
«Твоя, твоя, твоя, – в ритме сердца, в упругости шелковистой кожи, податливости нежного тела…
И – маленьким разладом гармонии, в застывших глазах: «Не твоя и твоей никогда не буду».
* * *
– Кто?!
Может быть, постороннему богу или титану я показался бы смешным в этот момент. Встрепанный со сна, в небрежно наброшенной и все время сползающей тунике – это вообще ткань или вода? – со скипетром в руках…
Но в коридоре никому смешно не было. В коридоре, предварявшем талам, всем было страшно.
Кроме Таната, но он вообще понятия не имеет, что такое страх.
– Я спросил – кто?
От тяжести вопроса загудел базальт стены, и гулом откликнулся пол. Я обводил коридор глазами, горящими как воды Флегетона. Керы тулились к стенам, Гелло затаился подальше, в углу и тоскливо поскуливал оттуда.
Мир замер вокруг, хищно сжавшись вокруг своего повелителя – одним большим кулаком.
Из дверей спальни на меня с ужасом смотрела Персефона. Я начал расплескивать свой гнев слишком рано. Не нужно ей видеть меня таким в утро после брачной ночи.
Вообще меня таким лучше никому не видеть, но это теперь исправит только Лета, и то вопрос – исправит или нет. Есть у меня нехорошее чувство, что мое лицо – белое, с жутким оскалом ярости – не сотрут из памяти и целительные воды забвения.
– Если мне сейчас не дадут ответ…
Миг. Два мига. Потом вперед вышел Эврином.
Какое там вышел – выполз. Божок, пожирающий мясо с костей умерших, семенил ко мне на коленях с перекошенным то ли ужасом, то ли похмельем лицом, и частил:
– Да ведь мы подумать не могли, что она туда… а Сторукие, стало быть, ее и не заметили, мелочь она для них, да и ведь они ж только на выход поставлены, а что им – ну, зашла, ну, вышла… да и мы думали… Сторукие, они же на страже… а ведь торжество…
Чуть слышно вскрикнула Персефона – странно, я-то думал, что страшнее стать уже не смогу.
Глазами вести беседу не получалось – испепелил бы придурков на месте. Впрочем, голос выходил – хриплым рычанием – чуть ли не хуже взгляда.
– Ее нашли? Ну?!
– Я разослал даймонов, – разомкнул губы Танат. – Тут же как узнал.
И выдернул меня с брачного ложа, осмотрительно не явившись сам, а послав Гелло. Тот уже почти восстановился после первого всплеска моей ярости, наверное, радуется теперь втихомолку: потому что не рискует попасть под ярость настоящую, которая началась, когда я узнал о причине побудки.
Да уж, повелителю мертвых все желают принести дары в честь женитьбы – даже узники Тартара. Хотя они сами по себе те еще подарочки.
Стигийские псы из свиты Гекаты прятались и хрипели издалека: выть по-настоящему мешал ужас. Эмпуза, забредшая в коридор по природному любопытству и за компанию с остальными, корчилась у лестницы на первый этаж – я приказал ей замолкнуть при помощи удара своего жезла…
Сама Трехтелая стояла, прижавшись к стене, и смотрела на меня шестью выпученными глазами так, будто видит впервые.
– Где она? – осведомился я у нее как покровительницы чудовищ. Танат задавал ей этот вопрос – но ясно, что она не ответила, иначе нужды не было бы высылать соглядатаев.
Мрак мира сгустился вокруг меня и обнял за плечи. Безмолвный приказ, копьем идущий впереди: или ты сейчас называешь мне место, или… я – Кронид, Геката. Ты видела меня в гневе.
Она дрогнула, торопливо накрываясь вуалями.
– Вижу, – шепот – звук ломающихся сухих веток под ногами, не прикидывайся старой, Трехтелая. Не притворяйся, что тебе тяжко произносить это. – Вижу ее в низовьях Ахерона, в пещерах близ второго порога…
– Колесницу!
Покои, лестницы, двери, коридоры мельтешили вокруг, сливаясь в один путь: краткий. Ржали кони, которых словно какая-то сила бросила к ближайшему выходу – будто не конюшие, а сам мир услышал мой клич… Удар бичом ожёг спины скакунов – когда летишь на крыльях злости – не до нежностей. Замелькали под копытами и колесами асфодели – сминаясь и хрустя, кое-где четверка втаптывала в землю зазевавшиеся тени; с истошным мычанием шарахнулась какая-то корова из Герионовых стад – долго эти дуры еще будут здесь ошиваться?!
В отдалении тонул крик Гекаты: «Это пополнит твой мир!»
Конечно. Будет славная жатва, если я не успею вовремя…
Танат – единственный, кто успел вскочить на колесницу во время моего рывка – стоял рядом скалою, разрезая лицом плотный, туманный у низовьев Ахерона воздух. Гипнос появился на полдороги: учуял, хитрюга, что ему уже не грозит удар двузубцем.
– Сон-то как? – осведомился он, трепеща крылышками на уровне второго вороного. – Крепок ли? Сладок ли? Кажется, все сделал, чтобы угодить, а этот… у, бесчувственный, такое творение испортил!
Танат молча повернул лицо, смерил непохожего близнеца пронзительным взглядом. Я стегнул жеребцов еще раз, не откликаясь и не оборачиваясь. Проклятая туника сползла окончательно, тряпкой мешалась в босых ногах.
– Ну, куда мы сейчас-то летим? – томно поинтересовался Гипнос. Он лениво взмахивал крыльями и позевывал, а на ходу еще и в чаше маковый настой мешал, однако же двигался вровень со скоростью колесницы. – Ну, полезла дурища под Тифона… с ее рожей – ей мужика нигде и не найти, только что в Тартаре… или во сне, – хихикнул, приподнимая чашу. – Да Морфей, бедняк, до такого и не додумается. Опять же, свадьба тут… брачная ночь, – он причмокнул, зная, что я занят колесницей и прямо сейчас пытать его не буду. – Завидно стало! А может, ей уже давно и мечталось – чтобы поздоровее, значит. Она уж и на братца посматривала, а он на нее даже и не косится…
