Империя страха - Стэблфорд Брайан Майкл (книги txt) 📗

Нтикима рассказывал раньше о Шигиди, имевшем силу во время сна людей и вселяющем ужас. Но он не знал, понимают ли его белые.

— Нтикима, — опять спросил Ноэл, — скажи мне, почему Огбоне приказало привести нас в Адамавару?

Нтикима хотел пожать плечами, но заколебался. Белые знали теперь, что он принадлежит Огбоне, хотя никогда не говорили об этом. Они знали это и не пытались укрыться от его внимательных глаз, не отказывались отвечать на вопросы. Нтикима хотел бы ответить, но не мог.

— Все будет в порядке, — сказал наконец, не будучи в этом уверенным. — Адамавару сделал Шанго молнией, сейчас там правят добрые Они-Олорун, которые не вредят. В Адамаваре нет зла, человек питается сердцем Олоруна, а дыхание жизни хранит законченных, им не нужно сразу же отправляться к Ипо-Оку.

— Это все сказки, Нтикима, — сказал Ноэл. — Все бессмысленные слова. Ты надеешься однажды стать бабалаво, присоединиться к элеми с тем, чтобы стать законченным и не идти в Ипо-Оку?

Ипо-Оку была страной мертвых, куда в конце концов приходили даже законченные. Нтикима не хотел идти туда раньше времени.

— Арони, которого я встретил в лесу, — ответил он, — обещал, что я узнаю тайны растений и буду ходить в белом, как бабалаво. Однажды я отведаю сердце Олоруна, получу дыхание жизни и постараюсь быть мудрейшим среди мудрых.

— Ты пройдешь большую икеику, как Гендва?

— Я буду тигу, — сказал Нтикима и ушел, чтобы помочь Нгадзе приготовить обед.

Вечером Нтикима сидел поодаль от костра, наблюдая за тем, что делают другие. Прохлада ночи еще не спустилась, у костра было слишком жарко, и белые быстро разошлись. Лангуассу и Кори предоставили палатку, они улеглись там. Квинтус отвел Нгадзе в сторону и завязал с ним оживленную беседу. Турок Селим сидел, опершись спиной о дерево, и строгал кусок дерева ножом с широким лезвием. Ноэл Кордери и женщина сидели рядом, глядя на запад, в волны травы под ветром, на скрюченные деревья. Нтикима проследил за их взглядом и минуту-две смотрел на запыленное, наполовину скрывшееся за горизонтом солнце; темно-красное на багровом небе, оно быстро садилось в распадок между двумя холмами.

— Ужасное место, — услышал он слова Лейлы. — Я не представляла себе таким сердце Африки. Путешественники рассказывали о джунглях в тумане, диких зверях, но не о желтой траве и сгоревших дотла деревьях. Даже насекомым, кроме скорпионов, не нравится здесь.

— Сейчас неудачное время, — возразил Ноэл. — Но в сезоя дождей мы не прошли бы джунгли и долину Гонголы. Думаю, мы столкнулись с наименьшим злом, хотя и этого было достаточно.

— Мы не нашли сокровищ, — горько сказала она, — к которым стремился Лангуасс.

— Мы еще не достигли сказочного царства. — По тону Ноэла Нтикима определил, он и не ожидал найти то, что Лангуасс называл сокровищем, даже в Адамаваре. — Он де должен был подвергать тебя такому испытанию.

— Я-пошла не из-за него, а ради тебя, — прошептала она. — Не он меня привел. Я сама захотела.

— У тебя жар, — заметил Ноэл, как бы обвиняя. — Тебе будет непросто завтра или послезавтра. Кто-то из нас может умереть, не дойдя до цели.

— Но ты будешь жить, — сказала она, — потому что по силе и хитрости почти равен вампиру.

Нтикима не понял этого, потому что для него Кордери совсем не был похож на элеми. Он мог представить, что белый бабалаво однажды мог вступить в ряды старейшин Адамавары, но никак не Ноэл Кордери, напоминавший воина, но не священника.

— У меня крепкий организм, — сказал он женщине, — но отец был крепче, однако умер от африканской болезни.

Лангуасс закричал: “Воды!”, женщина встала, но Ноэл увидел сидящего рядом Нтикиму и послал его за водой для больного.

Кипевшую в котле на костре воду отлили в тыкву для охлаждения, когда Нтикима попробовал ее, она еще была теплой. Тем не менее принес ее Ноэлу, который, отпив немного, поморщился, но утвердительно кивнул. Нтикима пошел в палатку, дал отхлебнуть воды пирату. Лангуасс пожаловался, что ему не становится легче.

— Подожди до ночи, — пробормотал Нтикима. — Стемнеет, станет прохладнее.

Лангуасса прошиб холодный пот. Его зрачки расширились, вокруг пролегла белая полоска, глаза отекли и болели.

— Уходи, мальчишка, — сказал с досадой.

Нтикима пожал плечами. Они с Лангуассом не любили друг друга. Он бы не сожалел о смерти Лангуасса, хотя в трудном положении предпочел бы видеть безносого турка, неприязнь между ними была еще большей.

— Гендва принесет лекарство, — проговорил Нтикима. — Доверяй элеми.

— Верить черту! — взревел Лангуасс. — О да, черт мне обязан тем, что я для него сделал. Запомни меня, черный чертенок, в аду есть почетное место для таких, как я. Вера говорит нам, что за грехи мы расплачиваемся смертью, чувствую, как адский пламень прожигает мне внутренности. Но я не боюсь тебе подобных, хотя у тебя ружье бедного Эйре и Кори. Я послал чертей назад в ад, ты сможешь подтвердить это перед Божьим престолом, если призову тебя в свидетели, чертенок.

Нтикима невозмутимо держал тыкву у губ больного, чтобы он мог пить. Затем повернулся к Кори, слишком слабому, чтобы встать, и брызнул водой ему на губы.

Лангуасс хотел тряхнуть головой, как бы желая прийти в чувство, но движение причинило ему сильную боль, заставило вскрикнуть. Нтикима понял, что Шигиди уже пришел к Лангуассу и будет мучить до тех пор, пока серебряная смерть не подберется к его сердцу.

— Спи, — сказал мальчик.

— Убирайся, — прошептал пират. — Пришли мне Селима. Он будет стеречь меня, отгонять черных чертей. Прочь!

Нтикима ушел. Возвратясь к Ноэлу Кордери, он сказал ему, что пират очень плох. Ноэл кивнул, он уже знал это.

— Пойдем дальше, если сможем. Мы зашли так далеко, и наша цель совсем рядом. Думаю, лекарства элеми помогут.

— Шигиди приближается, — сказал Нтикима, — Лангуасс чувствует его близость, хотя не знает его имени.

— Кошмарами и бредом мы называем вашего бога ужаса, — сказал ему Ноэл. — Каждый из нас знает о его приближении. Иди отдыхать, Нтикима, не подпускай его, если можешь.

Нтикима послушался. Шигиди не беспокоил его ночью, но в молчании его дремоты таилась тревога, говорившая, что скоро Шигиди придет к нему не благодушно настроенный, а опасный в своей ярости.