Ведьма - Зарубина Дарья (книга регистрации TXT) 📗
— Магами взял, не ниже мануса, — прервал его размышления Якуб. — Да не просто магами, а увечными, умалишенными, теми, от кого и семья отступилась. И не на время, на полный герб. Не иначе до смерти услужатся новому хозяину…
Якуб невесело хмыкнул. Иларий заметил, что княжич осунулся и оброс щетиной. Только платок, закрывавший половину его лица, оставался неизменен в своей чистой белизне. На какой-то миг показалось манусу, что не Якуб перед ним, а кто-то другой, похожий, но был этот кто-то старше и грустней. И раньше была в Якубе трещинка, а теперь будто кто воткнул в нее нож да провернул со всей силы. И вытекала через эту расщелину из княжича жизнь.
— И что, Казимеж позволил?
— Позволил? — отмахнулся Якуб. — Да он бы, попроси Влад, последние порты отдал.
Иларий невольно оглянулся, не слышит ли кто крамольные слова Якуба. Княжичу хорошо, он будущий властитель Бялого, а Илажка — человек служилый, у тех, кто под князем ходит, голова на плечах не так крепко сидит.
— Жаль, не видел ты, Иларий, как батюшка нового зятька обхаживал, — не замечая манусовой опаски, продолжал Якуб. Горькие думы, терзавшие его не первый день, легко переплавились в полные злого яда слова. — Думает, только Черный Влад теперь Бялому защитник. А уж нас он и в расчет не берет — кого защитит увечный княжич?!
Знать, крепко наболело на душе у Якуба. И сказать о том было некому. А с Илажкой столько лет бок о бок — вот и прорвалось, высказалось запретное.
Иларий место свое знал. А потому потупился, словно бы и не слышал, что сгоряча вырвалось у молодого хозяина. Но словно невзначай протянул руку, положил по-дружески на горячую ладонь княжича.
Якуб точно очнулся, замолчал. Привычным движением поправил белый платок на лице.
— Забудь, Илажи, — отмахнулся он, отводя взгляд, — не пришлось бы тебе еще под Черным Владом жить, как родит Элька Владиславу сына и перейдет Бялое через мою калечную голову племянничку…
Якуб усмехнулся своей невеселой шутке. Иларий сверкнул синими глазами, но смолчал.
Так и попрощались, молча и невесело. Якуб неторопливо двинулся в сторону княжеского терема, двое слуг, терпеливо ожидавших в стороне, пошли за ним, ведя в поводу лошадей.
Иларий пошел в другую сторону, чувствуя, как ворочаются в голове темные, тяжелые мысли.
— Может, и меня взял бы беспамятного Владислав на полный герб, — внезапно осознал Иларий. — Обмакнул палец в чернила, оттиснул — и получи молодого, сильного мануса. Знать, здорово насолила Агнешка Чернскому властителю, когда из-под его носа раненого увезла. Вот почему она по лесам скрывалась, почему от каждого шороха вздрагивала.
Защемило сердце. Вспомнилось, каким злым, грубым, неблагодарным был с девчонкой Иларий.
«Вернусь за ней, — успокоил он расходившуюся совесть. — Истинный поклон Землице, вернусь».
В том, что дождется его лесная травница, Иларий не сомневался. По глазам видел. Но наперед надо с Влада Чернского должок взять, да Тадека-дальнегатчинца домой отправить. И вслепую действовать нельзя, осмотреться стоит. Хоть Каську толком порасспросить. Всего-то не было Илария в Бялом без малого три седьмицы, а переменилось все так, что не разберешь уже, кому верить, кому кланяться. Намутил воду Чернский владыка, всех обвел вокруг пальца. Сына против отца настроил, народ против властителя — хитер и силен Влад. И силой своей тешится, потому что равной никогда не знал. Казалось, нет во всем мире того, кто осмелился бы встать ему поперек пути. Были когда-то, да захлебнулись собственной кровью, выворотило им нутро волшебство Черного князя.
Иларий вытянул перед собой руки, шевельнул пальцами и залюбовался, как побежали по ним белые искорки. Не было Владу достойного противника — так будет. И без того со своей силой Иларий жил в любви-согласии, а после того видения в поле возле дома лекарки, казалось, прибавилось силы, легче раскручивался в груди ледяной вихрь, легче шел в опаленные руки. Сейчас хоть и манус, а без сомнения пошел бы Иларий против любого словника. Да что там — и мысль померяться силами с высшим магом не путала.
Он вскочил на спину Вражко и выехал за ворота в сторону княжеского охотничьего поселения. Когда подъехал, дворовые шавки выглянули было из своих подворотен, но каким-то неведомым чувством, хранившим их пегие бока, поняли, что не стоит соваться под черные сапоги красавца мага. Одна или две залились ему вслед лаем, и за этим визгливым подвыванием Иларий не заметил, что и впереди, там, куда он шел, было неладно: на Каськином дворе кто-то голосил. Жалобно и горько. Иларий замедлил ход, заглянул во двор, с удивлением заметил покрытую телегу. В доме и во дворе толпились бабы. То одна, то другая принимались громко всхлипывать, а то и подвывать, заливаясь слезами.
Молодой маг прошел стороной, хотел подняться на крыльцо, но помедлил. Никем не замеченный в общем вое, он обошел дом и направился к старой конюшне. При виде открытой двери тревога, уже зародившаяся в сердце, холодной иглой уколола в основание шеи, потекла по спине ознобом. Ни дальнегатчинца, ни следов его пребывания не осталось.
Холодея, Иларий бросился в дом, также полный плачущими женщинами. Внимания на него никто не обращал, и манус беспрепятственно прошел по комнатам, пока не наткнулся на высокий стол с покойником и лежащую возле него ничком Катаржину. Словно почувствовав его присутствие, Каська подняла красное от слез лицо, вскрикнула и, горько рыдая, бросилась к нему на грудь:
— Как же это, Илажи, ведь я же не хотела… Он не плохой был. И меня люби-ил…
Каська зашлась рыданьями, тяжело повиснув на его руке. Через ее голову Иларий заглянул на мертвеца, и одновременно два чувства всколыхнулись в нем: и облегчение, и злость. На столе, почти до самого подбородка накрытый новиной, лежал, слава Земле, не дальнегатчинский Тадеуш, а ночной разбойник, палач, прижигавший раскаленным железом его руки. Тот, кого убил, не совладав с гневом, манус Иларий. Тысяча мыслей пронеслась в голове мага. Не зря казалось это лицо знакомым.
— Юре-ек, — заголосила Катаржина. — Ю-урек!
Каськин муж, рогоносец-палочник. Вот кто это был. Не раз видел его Илажка в дружине князя, да не дал себе труда запомнить лицо. Знать, больше бросились в глаза черные брови да шустрые глаза его жены. Так вот что горело в глазах мучителя — ревность. Кабы раньше знать, легко попрощался бы Иларий с чернобровой Каськой. Никакая девка манусовой силы не стоит, не стоит сожженных рук. Что баба: нынче подолом крутит, завтра… А сила — она на всю жизнь с тобой, и без этой возлюбленной свет не мил, земля не жирна.
— Илажи, миленький, — зашептала Каська горячими губами, заставляя оторваться от раздумий. — За всю мою любовь об одном прошу — сыщи, кто Юрека погубил. Ты на княжей службе, при батюшке Казимеже первый человек после княжича. Землицей прошу, сыщи.
— Зачем тебе, Кася? — пробормотал Иларий холодно, стараясь отстраниться от ее заплаканных глаз. Видно, давно в слезах — подурнела, расквасилась, словно и вправду бы верная жена. — Что тебе мужний убийца? Ворожея из тебя плохонькая? Не иначе косой задушишь. Брось дурить, о том, кто мужа твоего в царство Цветноглазой свел, не думай. Живи как жила, а князь тебя милостью не оставит, о том я позабочусь.
— Сыщи, — твердила Каська, словно не слушая. — Я ведунью знаю сильную. Я ей денег дам… Сколько спросит… У меня есть, батюшка князь с Юреком щедр был, так что уплачу, сколько надобно… Пусть она душегубцу кишки выворотит.
Живот Илария громко отозвался на ее слова, напоминая о том, что манус позабыл про утреннюю трапезу. Служанка-мертвячка сунулась спросить у хозяйки, не надобно ли чего, но, увидев ее в объятиях синеглазого красавца, густо залилась краской и шмыгнула обратно за дверь.
— Полно, Кася, — уже спокойнее и ласковее проговорил Иларий, — поплачь, покричи. Горе и выйдет. А месть — не бабье дело. А бабье — оно другое…
Молодой маг крепче прижал к себе всхлипывающую молодую вдовушку, стал неспешно осыпать поцелуями высокий белый лоб, расчесанные на прямой пробор темные волосы. И Каська притихла, словно нехотя подставляя щеки под его неторопливые поцелуи.
