Башня шутов - Сапковский Анджей (полные книги .TXT) 📗

– Подтверждается тезис, – сказал он, – что в магических заклинаниях значение слов и вообще звуков играет весьма незначительную роль. Решающим здесь является духовная предрасположенность, решительность, усилие воли. Мне кажется…

Он осекся, словно ожидал вопросов или комментариев. Но не дождался. И докончил:

– У меня нет другого выхода, кроме как держаться вас. Придется сопровождать вас, надеясь, что когда-нибудь повторится то, чего кому-то из вас – либо вам обоим – удалось случайно достигнуть в монастырской часовне.

Рейневан беспокойно взглянул на Шарлея, но демерит молчал. Он молчал долго, поправляя нашлепку из листьев подорожника, которую Рейневан приложил к его поцарапанному и искусанному затылку.

– Что ж, – сказал он наконец, – я твой должник. Отложив в сторону сомнения, которые, братец, развеять тебе удалось не до конца, скажу: если хочешь присоединиться к нам – я не возражаю. Кто бы ты ни был, черт с тобой. Но ты сумел доказать, что в пути от тебя больше пользы, чем вреда. В смысле: ты скорее поможешь, чем помешаешь.

Гигант молча поклонился.

– Так что, – продолжал демерит, – вместе нам будет хорошо и весело странствовать. Если, конечно, ты соизволишь воздержаться от нарочитой демонстративности и публичных заявлений о своем внетутошнем происхождении. Тебе следует – прости за откровенность – вообще воздерживаться от каких-либо заявлений, ибо твои высказывания весьма шокирующе не совпадают с твоей внешностью.

Гигант поклонился снова.

– Мне, повторяю, в общем-то безразлично, кто ты таков, исповеди или признаний я не ожидаю и не требую. Но хотел бы знать, каким именем тебя называть.

– «Не спрашивай Странника об имени, оно – тайна», – процитировал Рейневан слова лесной ведьмы-прорицательницы.

– Воистину, – улыбнулся гигант. – Nomen теит quod est mirabile… Совпадение любопытное и совершенно очевидно не случайное. Ведь это «Книга судей Израилевых». Слова ответа, который на свой вопрос получил Маной, отец Самсона. Так что сохраним Самсона, это имя ничуть не хуже других. А прозвище, ну что ж, за прозвище я могу поблагодарить твои, Шарлей, фантазию и изобретательность… Хоть, признаюсь, при одной мысли о мёде меня тошнит… Всякий раз, как только вспомню о своем пробуждении в часовне с липким кувшином в руке… Но принимаю. Самсон Медок. К вашим услугам.

Глава четырнадцатая,

Опускающийся на колокольню церкви стенолаз распугал грачей, стая черных птиц взлетела, громко крича, и спланировала вниз, на крыши домов, вращаясь, как летящие с пожара лепестки сажи. У грачей был численный перевес, и они не так-то легко позволяли согнать себя с колоколен и, уж конечно, ни за что не капитулировали бы перед обычным стенолазом. Но это не был обычный стенолаз, грачи поняли сразу.

Сильный ветер дул над Вроцлавом, гнал темные тучи со стороны Слёнжи, под порывами ветра морщинилась серо-синяя вода Одры, раскачивались ветки верб на Солодовом Острове, волновались камышники между старицами. Стенолаз раскинул крылья, бросил скрипучий вызов кружащим над крышами грачам, взвился в воздух, облетел колокольню, сел на карниз. Протиснулся сквозь резной каменный масверк окна, рухнул в темную бездну колокольни, полетел вниз, выкручивая головокружительную спираль вдоль деревянной лестницы.

Опустился, колотя крыльями, и, топорща перья, сел на пол нефа, почти тут же изменил внешность, превратившись в черноволосого, всего в черном мужчину.

Со стороны алтаря приближался, шлепая сандалиями и бормоча что-то под нос, ризничий, старичок с бледной пергаментной кожей. Стенолаз гордо выпрямился. Ризничий, увидев его, побледнел еще больше, перекрестился, низко склонил голову и быстро убрался в ризницу. Однако стук его сандалий потревожил того, с кем Стенолаз хотел встретиться. Из-под арки, ведущей в часовенку, беззвучно вышел мужчина с короткой остроконечной бородой, обернутый плащом со знаком красного креста и звездами. Вроцлавская церковь Святого Матфея принадлежала госпитальерам cum Cruce et Stella, [230] их приют размещался при церкви.

– Adsumus, – вполголоса произнес Стенолаз.

– Adsumus, – тихо ответил Крестоносец со Звездами, сводя ладони. – Во имя Господа.

– Во имя Господа. – Стенолаз непроизвольно по-птичьи пошевелил головой и руками. – Во имя Господа, брат. Как идут дела?

– Мы постоянно в готовности. – Госпитальер продолжал говорить тихо. – Люди понемногу приходят. Мы тщательно записываем все, о чем они доносят.

– Инквизиция?

– Ничего не подозревает. Они открыли новые собственные пункты доносительства в четырех церквях: у Войцеха, Винцента, Лазаря и Девы Марии на Песке. Так что, думаю, не сообразят, что дополнительно действует наш. В те же дни и в то же время, по вторникам, четвергам и воскресеньям…

– Я знаю когда, – бесцеремонно прервал Стенолаз. – Я прибыл как раз в нужную пору. Посижу, послушаю, узнаю, что беспокоит общество.

Не прошло и трех пачежей, как перед решеткой бухнулся на колени первый клиент.

– …у брата Тита нет уважительности к начальству, никого он не почитает… Однажды, Господи прости, накричал на самого приора, что тот, мол, нетверёзым мессу служит, а ведь приор-то всего ничего тогда испил, ну что это за питье такое – кварта [231] на троих? А брат Тит без всякого уважения… Тогда приор повелел внимательнее к нему присматриваться… И потайно, прости Господи, евонную келью осмотреть… И оказалися тама книги и прочее всякое под кроватью спрятано. Трудно поверить «Trialogus» Виклифа… «De ecclesia» Гуса… Писания лоллардов и вальденсов… А к тому же «Postilla apocalipsim», кое писал Петр Оливи, проклятый еретик, апостол бегардов и иоахимитов, у кого это есть и кто читал, тот, несомненно, сам есть бегард тайный. А поелику начальство велело на бегардов доносить… Вот я и доношу… Господи, прости…

– …утаил, что у него брат за границей, в Чехии. А было что утаивать, потому как брат его до девятнадцатого года был дьяконом у Святого Штефана в Праге, да и теперь тоже служит попом, но уже в Таборе, у Прокопа. Бороду носит, молебны в голом поле без альбы [232] и орнаты [233] читает и комунии под обоими видами совершает. Разве ж добрый католик, спрашиваю я себя, станет утаивать, что у него есть такой брат? Разве ж может, спрашиваю я себя, добрый католик вообще иметь такого брата?

– …и кричал, что скорее плебан собственное ухо увидит, нежели от него десятину получит. И чтобы мор нашел на тех попов дьявольских и что гуситов на них надобно и чтобы те как можно шибчее из Чехов пришли. Так кричал, клянусь всеми реликвиями. И еще то скажу, что он, ворюга, козу мою украл. Говорит, мол, неправда, мол, это его коза, да только я-то свою козу узнаю, потому как, понимаете, у нее черное пятнышко на конце уха имеется.

– Я, ваша милость, на Магду жалуюсь… На подстрекательницу, значит. Потому как она потаскуха бесстыдная… Ночью, когда ее деверь на лежанке прихватит, так охает, стонет, ахает, кричит, будто кошка мяучит. Ладно б ночью, так где там, бывает и днем на огороде, когда думает, что никто не видит… Бросит мотыгу, наклонится, схватиться за плетень, а деверь, юбку ейную до спины задрав, как тот козел ее уделывает… Тьфу, срамотища… А у моего мужика, гляжу, глаза горят и только знай облизывается… Тогда я ей и говорю, мол, имей приличие, поцьпега, ты чего чужим мужьям головы кружишь? А она на это, мол, услади мужика как следовает, так он не станет на других поглядывать и ухо наставлять, когда другие «шерсть чешут». А еще сказала, что молчком заниматься любовью и не помыслит, потому как ей приятно, а когда приятно, то она стонет и кричит. А ежели поп в церкви сказал, что, мол, такое удовольствие грех, так, значит, он либо дурень, либо сбесился, потому что удовольствие грехом быть не может, потому как сам Господь Бог так все сотворил. А когда я все это соседке передала, она мне и говорит, что такие слова есть ересь и надыть нажаловаться на стерву, прости Господи. Ну, вот я и жалуюсь…