Дело о пропавшем боге - Латынина Юлия Леонидовна (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
Разум предупреждал Айцара, но словно черт дергал его в этот год за ниточку. Айцар устал ждать. Он устал жить в стране, где богатство было государственным преступлением. В стране, где всякое производство называлось кражей; в стране, где его существование зависело от людей в три раза испорченней и в двадцать раз глупее, нежели он сам. В стране, где рудники – его рудники – были не его рудниками…
В памяти Айцара всплыло лицо, которое иногда ему снилось: красивое, молодое лицо: припухшие, детские еще губы, пушок над ними, огромные голубые глаза. Лицо принадлежало молодому горному инспектору, направленному только что в Семельский уезд. Инспектор стоял, расправив плечи, под большой сосной у края обрыва; внизу, как кротовые холмики, лежали отвалы породы из Бархатного рудника; инспектор, брезгливо щурясь, глядел на почтительно склонившемся Айцара и ровным голосом объяснял ему, что на эти рудники тот не имеет никакого права, что он украл их у государства, и что все произведенное им – кража.
Государство начало разрабатывать Семельские рудники двести пятьдесят лет назад: двадцать тысяч крестьян соскребли с полей и швырнули под землю, как мертвецов. Негодная вентиляция; частые обвалы; масса бесполезных шахт; узкие штольни, которые теперь Айцар использовал, как вентиляционные отверстия; забои, где человек сидел, как гвоздь в дырке; вода по колено, бездарные водоотливные установки, впустую переводившие человеческий труд; ручной вынос руды – надо же было чиновникам отчитаться за использование женщин и детей!
Айцару было дешевле поставить подъемный винт для руды, нежели упрятать под землю лишнюю сотню людей; двести пятьдесят лет назад было наоборот. Мудрено ли, что люди Семелы сразу же присоединились к мятежнику Ацхаку, потом – к мятежнику Инану, а потом – к небесному основателю династии Аттахидов? Лучшие шахты были забиты чиновниками и их детишками, долго потом шепотом рассказывали легенды о водоотливных колесах, которые сами по ночам качали из шахт – кровь…
Не в последнюю очередь из-за памяти о мятежах Айцар устраивал рабочим сносные условия; он гордился, что его работники предпочитали заработок горняков даровой похлебке монастырей; гордился, что рядом нет разбойников, что чем больше норовили «длинные хлебы» говорить от имени горняков, тем меньше их горняки слушали.
Когда в империи воцарился мир, крестьяне постарались забыть о рудниках, а власти решили не вспоминать: двести лет стояло проклятое место пустым, и столько же бы еще простояло – без Айцара… Но безусый мальчишка говорил с Айцаром, как с государственным преступником, потому что Айцар и был таковым… Айцар перевидал много таких инспекторов и слышал много таких слов; все прочие хотели денег, этот – справедливости. Он обвинял Айцара в воровстве не затем, чтобы воровать самому, в его глазах блестела сумасшедшая решимость, за ним стоял закон нравственный и государственный, он был героем, сражающимся с тленом и гнилью; гнилью был он, Айцар.
Через два дня Айцар проехал со своей обычной свитой на лошади через Голубое ущелье; накануне неопытный мальчишка-инспектор сорвался с каменной осыпи, и, оставляя на острых камнях клочья одежды и брызги мозга, расшибся до смерти; протекавший по дну ущелья ручей лениво трепал ему волосы, смыв с них всю кровь, мертвые голубые глаза глянули в глаза Айцаровы…
Крики толпы за воротами стали еще громче и радостней, – это начали раздавать бесплатное угощение. Столичный инспектор, улыбаясь, стал задергивать занавеску.
Айцар выстроил свое благополучие по кирпичику, по камешку; кормил огромную орду чиновников, прожорливых и вредных, как саранча, посадил на верх провинции своего племянника; но все было напрасно при этой системе; твердь разверзалась под ногами волчьей ямой; и люди, за всю свою жизнь не заработавшие ни гроша, считали его вором за одно то, что он умел зарабатывать. И вот тут-то отец Лиид смутил и увлек душу словами о великом Ире.
И теперь Айцар не знал, что делать. Решимость его за ту неделю, когда он не мог встречаться с желтым монахом, странно ослабела. Вашхог и Нарай отныне не угрожали ему. Но зато – зато он был на вершине популярности; народ бы поддержал переворот – тот народ, который при других обстоятельствах в лучшем случае перевороту бы не противился: правительственные войска нечаянно оказались в руках Айцара, и Ханалай, бывший разбойник, скорее согласился бы оборонять его, нежели служить императору. Теперь – или никогда!
Но рудники, Великий Вей, Чахарские рудники! Это же миллионы! Упустить миллионы из-за восстания?
Айцар дорого бы дал, чтобы заранее узнать, как отнесется чиновник из столицы к его затее. Что-то подсказывало ему, что человек, отправившийся в одиночку к ветхам, достаточно безумен, чтоб согласиться стать одним из правителей Харайна.
– Я обещал Вашхогу отпустить его сына, если вернусь живым от горцев, – наконец заговорил инспектор, отходя от окна и усаживаясь в широкое кресло напротив хозяина. – Вы не возражаете?
Айцар глядел на бумаги, которые гость взял в руки. Очень многое зависит от того, подпишет их гость или нет. Если инспектор их не подпишет, это будет не очень-то вежливо с его стороны, потому что эта дарственная на поместье в Архадане. А если подпишет – можно будет попросить его задержаться, свозить в Архадан, познакомить с отцом Лиидом…
– Нисколько, – мгновенье поколебавшись, ответил Айцар. – А что вы собираетесь делать с самим наместником?
– Заберу его с собой в столицу.
Айцар задумчиво забарабанил пальцами по столу. "Как он боится, – подумал Нан. – И правильно боится, – с Вашхога станется клеветать на дядюшку просто так…
– Это же сумасшедший, – дернувшись, проговорил Айцар, – он даже под пыткой может понести околесицу.
Инспектор еще раз перечел дарственную. Ах, какое поместье! Каждый урожай – в три годовых жалованья!
– На вашем месте, – мягко сказал инспектор, – я бы просил у меня смерти другого человека – господина Снета.
Айцар очень внимательно посмотрел в глаза инспектору, потом перевел взгляд на его белые, холеные руки, исполосованные синяками от недавних веревок. Плохо гнущимися пальцами гость вытащил показания Снета и бумаги, хранившиеся у Роджерса, и протянул их хозяину. Айцар медленно листал протокол. Он испытывал то же чувство, что когда-то у Бархатного рудника рядом с горным инспектором. Только этот инспектор не упадет с кручи. Айцар сложил бумаги и протянул их обратно.
– Вы хороший следователь, Нан, – сказал он. – Изо всех встретившихся вам на пути вы помиловали только разбойников.
Но Нан бумаг не взял.
– Вы не поняли, – сказал он. – Это для вашего личного пользования. В единственном экземпляре.
Айцар смотрел рассеянно. Нан осторожно взял бумаги и опустил уголком в светильник, стоявший на столе. Листы затрепыхались и нехотя начали обугливаться.
«А другие документы? – подумал Айцар – Этот человек принес меньше половины!»
– Господин Снет даст новые показания, – продолжал Нан. – Я не могу впутывать в дело о государственной измене желтого монаха и не желаю впутывать в него людей, которые, по моему мнению, должны быть опорой государства. Но я хочу, чтоб вы знали: завтра, как и всегда, сын Ира будет благословлять нищих, а не богатых; существующее, а не грядущее; действительность, а не проекты.
Я хочу, чтобы вы поняли: кроме Ира, вам не на кого опереться, а великий Ир не вмешивается в историю.
Айцар закрыл и открыл глаза. Хорошо, господин Нан отыскал у желтого монаха бумаги, но что он знает о том, как завтра будет себя вести сын Ира?
– Великий Ир не вмешивается в историю Веи, – упорно повторил Нан, – потому что если он это делает, то он делает это на стороне… скажем, господина аравана.
– А вы – на стороне отца Лиида? – быстро спросил Айцар.
– Я на вашей стороне.
– Это одно и то же.
– Нет. Я удивлен, как вы нашли с ним общий язык. Разве можно ввести частную собственность с помощью бунта? Если пробить дыру в водяных часах, разве время пойдет быстрей? Это не ваше дело, господин Айцар, устраивать революции: пусть их делают те, у кого ничего нет, кроме идей.
