Каждая мертвая мечта - Вегнер Роберт M (первая книга TXT) 📗
Они перекатились так, что она вдруг оказалась сверху, все еще пытаясь оттянуть его руку от горда и вопя:
— Нет! Нет!!! Нет!!! Хватит! Нельзя! Нет! Мой! Мой! Ты мой!!!
Она захлебнулась криком, глаза ее вдруг наполнились слезами, а горло — всхлипами, и все это вырвалось наружу. Дни, проведенные в странствиях по чужой стране рядом со столь же чужими существами, страх, боль, одиночество, чувство потери и несправедливость — все это поднималось в ней и наконец взорвалось, потому что Пледик был последним существом, которое соединяло ее с собственным миром, с семьей и племенем. Он принадлежал ей и больше никому!
— Мой! — Она наконец оторвала его когтистую ладонь от горла, прижала ему руку к животу и, сидя сверху, кулаком второй ударила в землю. — Мой! Мой каналоо! Больше ничей! Не отдам вам его! Слышите? Не отдам! А ты лежи! Слышишь? Лежи!!!
Пледик замер, тяжело дыша. Его глаза приобретали привычную внимательность.
Кей’ла отпустила его руку и встала напротив вайхиров, которых видела из-за слез как размытое, неопределенное пятно.
— Он мой! — сказала она тихо, а слова вырывались из ее рта, будто раненые зверьки из клетки. — Мой каналоо. Я не позволю вам его убить.
Отерла лицо, стиснула кулаки.
Круг раскололся, а картинка, как она — словно горная львица — входит между медведями, почти физически ударила в девочку. В этот миг Уста Земли окружал почти ощутимый нимб уважения.
— Скажу на языке Одной Слабой, чтобы не было сомнений относительно мнения — моего и племени. Те, кто знает его, пусть переведут остальным. — Голос вайхирской женщины был странным, мягким и ласковым. — Каналоо не может осознанно ранить или убить своего господина, скорее, он убьет сам себя. Вы видели, что случилось. Этот каналоо принадлежит этому ребенку, хотя ребенок наверняка не из Добрых Господ. Не знаю, как это случилось и что это значит, но мы не должны действовать поспешно. Этот каналоо — ее вторая пара рук, как я полагаю, причем очень ловкая. Если кто-то желает отобрать у нее руки — пусть выступит сейчас.
В кругу раздался шорох поспешных шепотков, когда переводили слова женщины, — и установилась тишина. Кей’ла повела глазами вокруг. Никто. Никто не желал выступить, даже Кусок Железа уже исчез за спинами побратимов. И хотя взгляды вайхиров отнюдь не смягчились, значения это не имело.
Она почувствовала себя так, словно кто-то снял с ее плеч огромный камень, который она носила, даже не ведая об этом. Пледик будет жить. Как и обещала Уста Земли. Он будет ее. Только ее.
Уста Земли улыбнулась.
— Ну вот, камень иной раз тоже может взлететь в небо.
Кей’ла попыталась что-то ответить, но только заморгала, когда внезапно тень заслонила ей поле зрения. Она хотела махнуть рукой, отгоняя ее, но рука сделалась тяжелой, словно девочка держала в ней десятифунтовый молот ее отца, а тень использовала эту ее слабость, чтобы прыгнуть к ней и прикрыть глаза.
Она даже не почувствовала, как ударилась о землю.
Уста Земли не стала покидать площадку. Она осталась одна, племя разошлось по своим делам, более заинтригованное, чем разгневанное. Это радовало вайхирскую женщину, гнев побратимов был страшен, неконтролируем и дик. Порой он втягивал ее родичей в бездну, из которой те не могли выйти и тогда становились тем, из чего их в свое время создали. Четверорукими зверьми, не более разумными, чем животные.
Она взглянула вверх. Знала рассказы о временах, когда небосклон время от времени темнел, чтобы дать отдохнуть глазам и разумам. Так было решено, когда создавался мир — если невозможно различить в его небесах солнца, пусть сохранится хотя бы цикл дня и ночи. Катаклизм, который в один миг затворил мир в середине цикла, вверг многих из ее родственников в безумие — они не могли заснуть даже в самых глубоких пещерах, словно и через много локтей камня продолжали видеть стальное небо над головой. Некоторые погружались в кататонию, отказывались есть и пить, угасали. Другие превращались в чудовищ, нападали на все, что вставало у них на пути. Этих племенам вайхиров приходилось самим отсылать к богу.
Так звучали рассказы о днях после катаклизма, а у нее не было причин, чтобы считать их ложью. Особенно сейчас, когда Добрые Господа так активизировались, а вайхирам все чаще встречались люди из другого мира, где день означал огненный шар, бегущий по небосклону, а темнота приходила, чтобы дать успокоение глазам и разуму.
В очередной раз она почувствовала укол страха.
Перевела взгляд на каменные плиты у своих ног.
— Ты довольна? — услышала она.
Шепот этот застал бы врасплох любого, кто смотрел в мир иначе, не сквозь черный шар камня. Но Уста Земли уже некоторое время знала, что кто-то к ней приближается. Камень показывал такие вещи.
— Да. — Не было смысла отрицать. Все сложилось так, как она хотела. Это странное дитя выжило, ее товарищ тоже, и теперь у обоих долг перед ней. — Ты хорошо справился.
Он обнял ее за талию нижней парой рук, верхняя же начала массировать ей плечи.
— Такие слова из уст Уст радуют мою душу, — пошутил он.
— Я не в настроении. Предупреждаю.
Он отпустил ее и отступил. Некоторое время царила тишина, а когда она глянула на него, он стоял и смотрел: спокойно, без испуга. Выражение его покрытого шрамами лица было таким, словно он наблюдал за текущим ручейком.
— Два Пальца любит маленького человека, — сказал он спокойно. — Как и Кубок Воды.
— Этот маленький человек — девочка. Она. И Черный Белый тоже ее любит. Не забывай о нем.
— Не забываю. — Вайхир дотронулся до груди там, где между разведенным в стороны воротом жилетки выступала карта шрамов. — И где она?
— Спит. В отдыхе сейчас она нуждается больше всего.
Уста Земли присела и притронулась к каменной плите.
Той самой, в которую Кей’ла ударила кулаком. Шестиугольник, вырезанный из гранита, толщиной в фут, шириной в два, крошился под ее пальцами, словно известняк. Она ударила пальцами, и ладонь провалилась в плиту по самое запястье.
Под низом была пыль.
— Нужно будет его поменять.
— Я этим займусь.
— Хорошо, — улыбнулась она. — И хорошо, что мы не заставили ее сражаться.
Кусок Железа ответил ей улыбкой, благодаря которой его изрезанное шрамами лицо сделалось красивым.
— Хорошо. Ты даже представить себе не можешь, насколько я этому рад.
Интерлюдия
Альтсин присел, набрал в горсть снега и втер себе в лицо.
«Что мне делать? Что я вообще могу сейчас сделать, Владычица?»
Эта последняя мысль слегка его позабавила. Ну да, парень, ты носишь фрагмент души Владыки Битв, бога воинов, но, когда сталкиваешься с чем-то, что больше тебя, непроизвольно взываешь к Баэльта’Матран.
Матриархист в полный рост.
И это даже когда ты знаешь, что слова не имеют значения. Великой Матери нет. Нынче ее не существует. Она может возникнуть некогда, в будущем, возможно даже, это будущее как раз рождается, тканное руками богов и смертных, но пока что любое взывание к Праматери Богов, любая молитва к ней попадают в пустоту.
Он уже пару раз пытался осознать эту истину, но пока что собственная реакция его удивляла. Он рос почитателем Великой Матери, возможно, не слишком-то религиозным, но искренне верующим в догматы, а потому сейчас должен бы ощущать шок, сломаться, пасть на колени и рыдать от одиночества и бессилия. Вместо этого он чувствовал только… пустоту? равнодушие? Ну, он же был городским крысенышем, вором, входящим в храмы не для духовного утешения, но ради неосторожных глупцов, которым острым ножичком он мог срезать кошельки. Его персональная молитва, какую он всегда бормотал в подобные минуты, звучала следующим образом: «Владычица, прости меня и отведи глаза того человека, потому что у него есть деньги, а я — голоден».
И молитва оказывалась результативной. По крайней мере, пока он не попытался обворовать Цетрона-бен-Горона. Но то, что его поймал будущий шеф Лиги Шапки, оказалось лучшим, что могло случиться с Альтсином в жизни. Особенно когда он ребенком жил в каналах и питался крысами чаще, чем хлебом.
