Властелин Хаоса (др. изд.) - Джордан Роберт (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Это было одно из любимых высказываний Грендаль. Она утверждала, что каждый должен занимать предназначенное ему место и делать свое дело в соответствии с собственными способностями и потребностями общества. Каковые потребности, похоже, сосредоточивались на удовлетворении прихотей Грендаль. Саммаэля эта философия раздражала – исходя из подобных соображений, он и сейчас должен бы оставаться тем, кем был.
Акробат медленно повернулся, чтобы с возвышения можно было лучше рассмотреть живую пирамиду – одна женщина стояла у него на плечах с распростертыми руками, а две другие – на его руках, тоже расставленных в стороны.
Грендаль тем временем обернулась к темнокожей курчавой паре. Мужчина и женщина, стройные и очень красивые, играли на странных продолговатых арфах, увешанных колокольчиками, которые хрустальным эхом вторили струнам.
– Каковы, а? Мое последнее приобретение – они из тех земель, что лежат за Айильской Пустыней. Им следует благодарить меня за то, что я их спасла. Чиап была там Ш’боан, что-то вроде императрицы. Она только что овдовела, а Шаофан должен был жениться на ней и стать Ш’ботэй. Ей предстояло править своей страной семь лет, а на восьмом году умереть. После того ему надлежало избрать новую Ш’боан и править так же безраздельно следующие семь лет – до своей смерти. Можешь себе представить, они следовали этому правилу три тысячи лет без перерыва! – Грендаль издала смешок и недоуменно покачала головой. – Самое удивительное, что и Шаофан, и Чиап считают эти смерти естественными. Воля Узора – так они это называют. У них на все один ответ – Воля Узора.
Саммаэль продолжал смотреть на выступающих. Грендаль щебетала без умолку, словно легкомысленная глупышка, но только настоящий дурак мог бы счесть ее таковой. Вся эта болтовня была тщательно продумана, каждое будто бы случайно оброненное слово направлено точно в цель, как игла конджи. Не помешало бы выяснить, зачем она все это затеяла и что хотела для себя выгадать. С чего это, например, она стала набирать себе любимцев в таких дальних краях? Ее поступки никогда не бывали случайными. Может быть, она хотела отвлечь его внимание, убедить, будто ее интересы связаны со странами, отрезанными от остального мира Пустыней. Но поле будущей битвы находилось здесь. Именно здесь коснется мира Великий Повелитель после своего освобождения. Весь прочий мир скроется за завесой бурь, бури истерзают землю, но рассылаться они будут именно отсюда.
– Странно, что ты не удостоила своим вниманием все королевское семейство Арад Домана, – сухо заметил Саммаэль.
Если она хотела его отвлечь, то этот номер не пройдет. Сама угодит в собственную ловушку. Ей ведь и в голову не приходит, что кто-то может знать о ней достаточно, чтобы разгадать ее хитрости.
Гибкая темноволосая женщина, уже не молодая, но отличающаяся той неувядающей красотой и изяществом, какие останутся с нею до конца дней, появилась у его локтя, бережно держа в руках хрустальный кубок с пуншем. Саммаэль взял его, хотя пить не собирался. Новички всегда наблюдают за направлением главного удара, покуда глаза не заболят, а одинокий убийца тем временем подкрадывается сзади. Союзники, пусть даже временные, это, конечно, неплохо, но чем меньше Избранных уцелеет ко Дню Возвращения, тем больше будет у каждого из них шансов быть названным Ни’блисом. Великий Повелитель всегда поощрял такого рода... соперничество. Служить ему достойны лишь самые способные. Порой Саммаэлю казалось, что править миром, как обещано, будет последний, единственный Избранный, оставшийся в живых.
Женщина повернулась к мускулистому молодому человеку, облаченному, как и она, в белое полупрозрачное одеяние. Тот держал в руках золоченый поднос с еще одним кубком и высоким, под стать кубку, хрустальным кувшином. И она, и он украдкой поглядывали на открытые врата, сквозь которые виднелись покои Саммаэля в Иллиане. Прислуживая Грендаль, женщина смотрела на нее с обожанием. Грендаль могла позволить себе говорить свободно в присутствии своих слуг, хотя среди них не было ни одного Приверженца Тьмы. Приверженцам Тьмы она не доверяла, утверждая, что любого из них ничего не стоит склонить к измене, не то что ее людей. По отношению к своим любимцам и слугам она использовала столь высокий уровень Принуждения, что в их сознании почти не оставалось места для чего-либо, кроме безмерного восхищения своей госпожой.
– Я уже почти ожидал, что сам король будет подносить здесь вина, – продолжил он.
– Ты же знаешь, я приближаю к себе лишь самых изысканных, утонченных людей. Алсалам никак не соответствует моим требованиям.
Грендаль приняла вино у женщины, даже не взглянув на нее, и Саммаэль уже в который раз задумался, не являются ли все эти любимцы всего лишь ширмой, как и легкомысленная болтовня. Пожалуй, стоит продолжить этот разговор, вдруг она обронит лишнее словечко, которое позволит заглянуть за завесу.
– Рано или поздно, Грендаль, ты все равно допустишь оплошность. Что, если один из твоих гостей узнает того, кто поднесет ему вино или станет убирать постель, и у этого гостя достанет ума попридержать язык до ухода? Что, скажи на милость, ты будешь делать, когда кто-нибудь заявится в этот дворец? Конечно, шоковым копьям нынешние стрелы не чета, но и стрелы способны разить насмерть.
Грендаль откинула голову назад и рассмеялась – мелодичная трель должна была обозначать скорее веселое недоумение, чем обиду, будто она не усмотрела в его словах и намека на оскорбление. Во всяком случае, так могло показаться тому, кто ее не знал.
– Ох, Саммаэль, что это тебе взбрело в голову? С чего ты решил, что я позволяю посетителям высматривать у меня, что им вздумается? Уж конечно, мои любимые зверушки и мои личные слуги им прислуживать не станут. У меня бывают и сторонники Алсалама, и его враги, и... Да что там, даже Принявшие Дракона покидают мой дом в твердом убеждении, будто я поддерживаю их и только их. И потом, кто и в чем может заподозрить калеку?
Кожу Саммаэля начало слегка покалывать. Грендаль направила Силу, и в одно мгновение облик ее изменился. Медная кожа потускнела, волосы словно выцвели, темные глаза утратили блеск. Она выглядела болезненно худой и хрупкой. Ни дать ни взять – некогда прекрасная Доманийка, медленно проигрывающая схватку со смертельным недугом.
Саммаэль едва удержался от усмешки. Достаточно было одного прикосновения, чтобы обман раскрылся. Лишь очень тонкое использование Иллюзии позволяло пройти это простое испытание, Грендаль же, похоже, была склонна к примитивным эффектам. В следующее мгновение она вновь стала прежней, на губах ее играла кривая усмешка.
– Ты и представить себе не можешь, как все они верят мне и слушаются меня.
Он никогда не понимал, чего ради она предпочитала оставаться здесь, в терзаемой распрями стране, да еще и во дворце, известном всему Арад Доману. Само собой, она вряд ли могла допустить, чтобы о ее пристанище узнали остальные Избранные. То, что она доверилась Саммаэлю, не могло не насторожить его. Грендаль ценила удобства, но вовсе не любила утруждать себя их поддержанием, а этот дворец находился поблизости от Гор Тумана. Приходилось прилагать немало усилий, чтобы никто не задавался вопросом, куда подевался прежний владелец со всеми своими домочадцами и челядью. Саммаэль не удивился бы, узнав, что всякий побывавший здесь доманиец уезжал, пребывая в убеждении, будто эта земля передавалась в ее семье из поколения в поколение со времен Разлома. Грендаль настолько часто пользовалась Принуждением, словно молотом, что могло создаться впечатление, будто она не владеет более деликатными его формами, позволявшими направлять чужой разум исподволь, столь тонко и изощренно, что обнаружить следы постороннего вмешательства было практически невозможно. В действительности же она великолепно владела и этим методом. Пожалуй, в области Принуждения Грендаль не знала себе равных.
Он позволил своим вратам исчезнуть, но продолжал держаться за Истинный Источник. Против обернувшегося в саидин ее штучки не сработают. Кроме того, он подсознательно наслаждался этой постоянной борьбой с потоком, борьбой не на жизнь, а на смерть. Выживает сильнейший – таково было убеждение Саммаэля, и, касаясь Источника, он всякий раз словно подтверждал свое право на существование. Грендаль не могла знать, удерживает ли он саидин, но лукаво улыбалась с таким видом, будто для нее не существует секретов. Ему это не нравилось. Саммаэль терпеть не мог, когда люди делали вид, будто что-то знают, но еще больше не любил, когда они действительно знали нечто неизвестное ему.
