Заклинатель драконов - Сигел Ян (книги хорошего качества txt) 📗
Книга начиналась с того, как Шайтан, предположительно Дьявол, сделал первых драконов из камня и огня, наполнив их тела голодными духами из нижних уровней ада. «И эти стихии, родившись в великом пекле ада, понесли пламя оттуда в жизнь и выдыхали это отравленное пламя в воздух. От Шайтана им передалась его хитрость, а во взоре их было колдовство. И послал шайтан их по миру, как великое бедствие и тварям, и человекам». Дальше в тексте описывались драконы и их действия, что–то было уже известно, что–то ново или неожиданно изменено. История о святом Георгии почему–то переместилась в Египет, другая история описывала Левиафана, спящего на дне океана, который проснется лишь при конце мира и тогда проглотит Солнце. («Это не дракон, а змея, — уточнил Уилл. — Это Морской Змей Джиорманганд, Нехиидра. Ферн однажды видела его».) Было там несколько деталей, относящихся к сну Уилла. Дракон, который проглотил «то, что наделено великой силой и магией», описывался как огромное существо, погибшее, в конце концов, в своем собственном пламени, а его главное оружие было утеряно «таинственно и загадочно». Вскоре смотритель вернулся с кипой манускриптов и несколькими другими редкими книгами, напечатанными на бумаге и переплетенными в телячью кожу.
Годы понадобятся для того, чтобы все это прочесть, — с некоторым унынием в голосе проговорил Уилл. — Я себе этого даже не представлял…
Это называется — работа, — сказала, усмехнувшись, Гэйнор.
И все–таки я не очень–то верю, что мы найдем здесь что–нибудь полезное.
Этого не узнаешь, пока всего не изучишь.
Около трех часов дня Уилл вышел, чтобы прогулять Лугэрри, хотя окно в машине было оставлено открытым и она прекрасно сама могла выйти погулять. Гэйнор осталась у стола, утонув в этой массе книг и рукописей, листая страницу за страницей и записывая что–то на обрывке бумаги. Привычное занятие прогнало прочь все темное и опасное, притупила чувство тревоги. Чем дальше, тем больше она надеялась, что найдет нечто очень важное: то, что пряталось между слов, в основе текстов. Но даже если это и было, ей не удавалось пока ничего обнаружить. Один манускрипт привлек ее особое внимание. Этот был рассказ о том, как «Укротитель драконов мог говорить с ними, а они должны были ему ответствовать, а пламя, что они изрыгали, не опаляло его, и он относился ко всему их роду хорошо. Предок его почернел от дыхания Адского Отца Драконов и остался жив, а после уже никакое пламя не могло навредить ему, а также и его потомкам». Несколько следующих страниц были утеряны, и оставалось неизвестным, что же делал Укротитель драконов. Гэйнор чувствовала, что это важный рассказ, но не знала, почему ей так кажется, допустив, что уколы интуиции — это просто проявление неудовлетворенного любопытства. Она отодвинула от себя тексты, вспомнив неподвижное лицо Ферн, чувствуя, что пока ничего не добилась.
И вот именно тогда все и случилось. Комната, в которой она сидела — наклонный потолок, узкие простенки, углы шкафов и столов, —¦ казалось, очень легко стала перемещаться, как будто переходила в другое измерение. Только что она чувствовала себя в безопасности, погруженной лишь в свои проблемы, и тут же оказалась будто сплющенной и зажатой между двумя твердыми плоскими поверхностями, помещенной в крошечное пространство, где никто никогда ее не найдет. Она пыталась кричать, но сгустившийся воздух не давал звукам вырваться из горла. Она пыталась встать, но стул упал, стол наклонился, и все, что было на нем, свалилось на пол. И из щели между измерениями — в осколке несуществования, между временем и Временем, откуда–то — за ней следили глаза. Они моргнули и исчезли, когда дверь открылась, и все в комнате вернулось на свои места.
—У вас все в порядке? — спросил смотритель. — Что здесь произошло?
Я, я… Простите, — промямлила Гэйнор. — Должно быть, я задремала.
Ну?.. — спросила она Уилла за стаканом пива в темном углу студенческого паба. — Что дальше будем делать?
Тебе известен ответ. Я думал об этом весь день. Мне это не нравится, но у нас нет альтернативы. Это было ясно уже давно. Ты можешь не ходить, если не хочешь.
Я иду, — прошептала Гэйнор.
Прекрасно, — сказал Уилл, — пойду позвоню приятелю, попрошу его позволить переночевать на диване или на диване и на полу — что ты предпочтешь. Затем мы пойдем как следует поужинаем — закажем что–нибудь французское с итальянским акцентом, — и ты расскажешь мне о своей жизни. Потом — спустя какое–то время — я поцелую тебя. Дело может даже двинуться дальше, хотя и не слишком далеко. Ты не из тех девушек, которых надо торопить, и вообще, торопить — это неправильно. Гэйнор от удивления разинула рот.
Какой ты легкомысленный, — сказала она, растерявшись. — Мы ведь должны помочь Ферн…
И завтра, — продолжал Уилл, — мы позвоним доктору Джерролду Лэю.
Гэйнор пришлось подавить свое возмущение.
Ну да, — согласилась она.
Согласна? — еще раз настойчиво переспросил Уилл, заметив некоторое сомнение на лице девушки. — Я помню, как впервые увидел тебя. Мне было шестнадцать, значит, тебе — около двадцати. Ты заехала вместе с Ферн по дороге на вечеринку в вечер Рождества, это было где–то в пригороде Лондона, и ты была за рулем. Ферн выглядела безукоризненно, как всегда она выглядит, абсолютно совершенно. На ней было красное платье в блестках и туфли на высоких каблуках. На тебе было черное, что тебе не идет, что–то такое со множеством кружев, и ты подвязала волосы сзади, но они выбились из повязки, и еще на тебе были мягкие ботинки без каблуков, для машины. Ты не показалась мне хорошенькой или красавицей, но я подумал, что ты чертовски сексуальна. «Соблазн в платье… — сказал я себе. — Однажды я получу эту девушку». Не знаю, насколько я был серьезен тогда. Но с того вечера я нашел бы твое лицо в любой толпе. В любое время.
На мне не было «что–то такое кружевное», это были очень старинные кружева, — пробормотала Гэйнор.
Какая разница!
А платье Ферн было цвета бургундского вина, а не красное. Я никогда не видела, чтобы она носила красное, для нее это слишком ярко.
Хочешь еще внести поправки? Должен напомнить, что идет речь о моих воспоминаниях. Если я захотел вспомнить красное платье и какие–то кружева, то так и сделал. Полагаю, что ты запомнила меня как неопрятного школьника, который пялился на тебя с лестницы?
Естественно, — ответила Гэйнор, — еще я сказала Ферн, что в ближайшие годы ты доставишь ей массу неприятностей.
Уже доставил, — лукаво улыбнулся Уилл.
Ферн мне говорила.
Он пошел звонить, а она допивала свой напиток. «Я запомню это, — думала она, — на всю свою жизнь». Не тот ужас, не то колдовство — призрак снега и серый палец доктора Лэя, —- но именно этот момент, эту полутьму, подвыпивших людей вокруг и ожидание Уилла. На всю жизнь.
…В ней поднялась волна столь сильного чувства, что она вздрогнула от этого вторжения, все смещалось — шок, откровенность, любопытство, счастье и ужас. Она думала о прежних своих ощущениях, о подъемах и спадах чувств в ее шестилетних отношениях с женатым мужчиной, который в конечном счете покинул свою жену, но не ради нее. Легче всего сказать, страшась и надеясь: это — другое. Она не должна позволять себе таких мыслей, ведь Уилл — брат ее лучшей подруги, который ни к чему не относится серьезно, даже к Темным силам. Душа Ферн потерялась, и не известно, что случится завтра, и все, что ей, Гэйнор, дано, это единственный вечер, который она проживет, полностью отдавшись этому чувству, сохранив его в памяти и не ожидая чего–то большего. Но предательскую тоску и неизбежные сомнения не так–то легко было отбросить прочь. Когда Уилл вернулся, он увидел, как она бледна и тиха, что она не сделала ни глотка из своего стакана, а ее ответы односложны.
—Пошли, — только и сказал он. Потом, много позже, Гэйнор поняла, что она не заметила даже названия этого «навсегда сохраненного в памяти» паба.
Ресторан, как и обещал Уилл, предлагал средиземноморскую кухню, карту французских вин и официантов–итальянцев. Ресторан был тесным и шумным, но они этого не замечали. Они были слишком заняты друг другом, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. В течение следующих двух часов они, отбросив в сторону заботы и переживания последних дней, рассказывали о своих жизнях, обменивались идеями, мыслями, надеждами, наслаждались радостью взаимопонимания. «Это просто игра, — говорила себе Гэйнор, — это всегда просто игра». Но она никогда не следовала правилам этой игры, поэтому всегда ставила на карту слишком многое и в конце концов оставалась в проигрыше… и в одиночестве. Но в этот раз — только на этот короткий миг — игра представилась ей реальностью, она позволила себе поверить в иллюзию совершенных взаимоотношений. Улыбка Уилла дразнила ее, но глаза его были очень серьезными, или ей так казалось… И под взглядом этих глаз сердце ее трепетало.
