Предрассветные боги (СИ) - Сергеева Александра (лучшие книги без регистрации TXT) 📗

— Через несколько дней снова попытаюсь, — пообещала она, оказавшись внизу. — Тогда-то уж точно дозовусь. Могла бы и нынче, да больно много сил нужно. Жаль пускать их по ветру. Чем ближе подберемся, тем верней оно будет.

— Так, может, верней будет, кому из нас наперед уйти? — предложил Небор, отрезая ей ломоть мяса. — Вот мы и притащим сенца коням.

— Не, так мы мало чего выгадаем, — отказался от его задумки Ильм. — Нам долго добираться, а мысль Мары долетит туда скорей птицы. Так они успеют нам не один, а пару-тройку свалов сена устроить. Там-то, ближе к селищам, по берегам Двурушной земли ровные. На конных волокушах они быстро управятся.

Добытых в этот раз оленей вкупе с прочей мелкой дичинкой хватило впритык на три дня. Утром четвертого охотники отправились за новой приманенной для них добычей. А сама манительница взобралась на не слишком приглянувшийся склон кособокой, будто разорванной надвое горы. Продираться сквозь бурелом, заполонивший этот нехоженый лес, ей помогали впятером все те же оберегатели. Они ж поочередно и втаскивали мозглявую богиню по крутому склону, покуда не добрались почти до вершины, где лес проредило вспучившимися скальными выступами. Тут, не желая торчать без дела невесть, сколько времени, ее и оставили сидеть на шкуре под присмотром Айрул. А мужики полезли обратно в лесные дебри поискать добычи уже собственным обычаем. Махнули довольные, пеняя лишь на отсутствие волков, что ушли со своими душевными дружками на закат.

Айрул долго следила на Марой, ожидая толи знака, а толи и чуда. Но та на чудеса, по обыкновению, поскупилась. Застыла каменным истуканом, что ставил в степи народ Хун. Будто даже дышать перестала, слепо уставившись на восход застывшими смолой глазами. Потом и их прикрыла. Прикрыла глаза и Айрул, утомленная скучным сидением на месте, а после и вовсе задремала. Пробуждалась же ото сна долго, мучительно, страшно нехотя, словно месяц недосыпала. С трудом разлепила веки, а ее и трясли, и в уши орали, и по щекам хлестали. И воду лили на лицо ледяную, от коей степнячка пыталась, но никак не могла увернуться.

— Ты что?! — дико орал где-то поблизости Ильм. — Ополоумела, Великая?! Ты ж ее чудом, что за кромку не направила! А ну, слазь! Живей!

Вскоре лицо Мары склонилось над Айрул, мечтавшей, чтоб ей дали вновь уснуть, прекратив тормошить и мучить уши.

— Мне силы не хватило, — сухо повинилась Мара, поглаживая ее по лицу и обнаженной груди. — Думала у того, кто рядом, чуток взять. Не почуяла предела. Увлеклась.

— Увлеклась она! — буянил Ильм, что нависал над ней, разоблачившись по пояс. — Давай, бери у меня силу! Да поторапливайся! Помрет девка, я тебе вовек не прощу.

— И у меня бери, — едва не молил обнаживший грудь Русан. — Мара, ты уж выведи ее из-за кромки. Дорога она мне. Мара…

— Да ну вас, — отмахнулась та. — Никакой беды не стряслось. Вовремя вы явились. Ну, так и радуйтесь, что вовремя. Криками ничего уж не изменишь. А поправить дело я и без понуканий рада.

…………

Люди были крайне неразумными разумными. Особенно в непоследовательности своих чувств и сделанных на их основе выводов. Все четверо мужиков в данную минуту проклинали себя за то, что поддались искушению заняться активной деятельностью, вместо многочасового сидения на страже Мары. Ругали себя мысленно за то, что оставили рядом с неадекватной в своем божественном погружении богиней не слишком-то опытную в обращении с ней девушку. Но вслух обвиняли во всем саму богиню, признанную ими же недееспособной в момент исполнения профессиональных обязанностей. Точно осознавая степень собственной вины, выразить ее в словесной форме они не смогли бы и под пыткой. Во всяком случае, в присутствие жертвы инцидента женского пола. Именно в ее глазах, а не в божественных, все четверо желали оставаться безупречными самцами, хотя половое влечение испытывал лишь Русан. Сохранять же лицо перед Марой не испытывал потребности ни один. Зачем, если она и так видит их насквозь? Тогда, откуда эта неспособность озвучить собственный просчет? Технически Мара это понимала, а вот осознать все никак не получалось. Можно было изучить множество реакций человеческой психики на все виды раздражителей, но те самые таинственные, расползающиеся во все стороны, путающиеся, обрывающиеся и вновь возникающие ниоткуда движения души исследованию не поддавались.

Самое же большое удовольствие в данной ситуации латии доставил тот факт, что, вечно ее побаиваясь, на этот раз, на весьма краткий, но ощутимый срок четыре человека настолько перестали ее опасаться, что ощутили желание прибить. Каждый из четверых мужчин почувствовал этот взлет души, осознал, на что замахнулся, испугался собственной дерзости, а потом… К каждому пришло чувство вины за то, что в помыслах своих они оказались столь неблагодарными. Следующим шагом был испуг, что проинформированная их вспышкой богиня могла обидеться на столь черную неблагодарность ее народа. Как результат, бросить его прозябать и дальше в сиротливом одиночестве. И во всем этом калейдоскопе эмоций абсолютно не было места собственным чувствам и желаниям самой богини, которые за нее для нее в считанные минуты понапридумывали смертные. Как в таких условиях исследований можно было систематизировать поступающий материал, координатор высшего уровня приложения так и не смог придумать. Весь его сохранившийся опыт пасовал перед решением задачи, где число неизвестных значительно доминировало над количеством того, что могло определить их величину.

Мара одернула себя, отбросив так некстати нахлынувшие размышления о нескончаемо неразрешимом. В данный момент четыре раздраженных человека — и один только-только приходящий в себя — ожидали, чем их порадует богиня, закончившая сеанс связи с коллегой. То, что сеанс состоялся, они уже почувствовали каким-то своим тайным радаром, место расположения которого в организме латии так и не нашли. Во всяком случае, в собственных телах. А вот сочетание человеческого тела с человеческой же душой включало этот радар практически безотказно даже у особей с весьма посредственным уровнем интеллекта.

…………

— До Живушки доаукалась, — не дождавшись доброй вести, почти сразу же и обрадовался Ильм.

— Доаукалась, — бездумно ответила Мара, тщательно озирая Айрул и нащупывая, в чём там у нее и чем держится дух.

Дух в ней одыбал, хоть запоздалый страх за жизнь еще отзывался и в думах, и в глубине глаз. Русан помогал ей приподняться, бережно придерживая любимую, что еще и не подозревала о том. Маре подумалось, было, что девке можно и подсказать о томлениях Русана, а то и понукнуть недогадливую. Но добрый порыв пропал, едва другая часть ее души напомнила не мешаться в человечьи дела.

— И чего? — ничуть не стеснялся понукать ее саму Ильм.

— Показала, чего нам потребно, — досадливо пояснила богиня, подымаясь на ноги.

— И чего? — требовал разъяснений Ильм, отряхивая ее штаны от налипшей на влажной лесной земле грязи.

— Чего-чего. Обскажет нашу нужду Недимиру. А тот уж решит, чем помочь.

— Нас ждут? — не удержался и Небор.

— Глаза проглядели, — насмешливо бросила Мара.

И, как ни в чем не бывало, потопала вниз с горы.

Весть о том, что их и вправду ждут, облетела обоз жарким весенним ветром. Народ приободрился. Даже Сида с Лелей ощутимо сбросили с себя какую-то свою тревогу, что Маре уж и вовсе показалось несуразным. Этих-то двух малявок ожидали поболе, чем сотню обозов с самым завидным добром. Однако облегчение Сиды было столь громким, что Мара свершила то, чем старалась не баловать родную, по уверению всех баб, кровиночку. Она взяла ту на руки, разглядывая малое беззащитное, но такое докучливое творение собственной плоти. Ему вечно что-то требовалось подтирать или совать в рот, отчего Мару прошибала жуткая скука. Никакой тяги к дитю, что была обещана, коли не сразу после рождения, то вот-вот, она по-прежнему не чуяла. Беспокойство за жизнь Сиды было шкурным донельзя — снова пройти весь изведанный путь сотворения дитя хотелось не боле, чем сдохнуть. Та насмешливо пообещала матушке не поступать со своим телом опрометчиво, дабы не подвергать означенную матушку столь жутким мукам. Мара в ответ порадовалась, что дочь постигает сей мир вдвое скорей нее, пользуясь скопленной мудростью. А быстренько нарадовавшись, сбагрила ту обратно кормилице. Гуйлай ухватила свою бесценную малявку и утащила ее к прочим кормящим матерям жаловаться на бездушную богиню. Дескать, нерадивей мать еще поискать.